– Нет, он не умирает, – сказала я, пытаясь завязать узел, – если бы он замер хотя бы на минутку, я смогла бы его перебинтовать… о черт!

Извивающийся кролик вырвался на свободу, потащив за собой через кухню пропитанное кровью полотенце.

– Возьми подгузник, возьми подгузник! – завопила Люси, выхватив подгузник из сумки Айво. Она помахала им у меня перед носом. – Ох, Рози, спаси его, умоляю!

Идея с памперсом мне понравилась, и только я опрокинула окровавленного кролика на пол и застегнула подгузник, как в дверях появился Джосс, решивший разобраться, чем вызвана суматоха. Он нахмурился, увидев меня, пыхтящую и сопящую в луже крови; потом выпучил глаза, заметив кролика в памперсах.

– Дайте-ка угадаю, – сдержанно проговорил он. – Вам так хочется завести еще одного ребенка, что вы согласны даже на кролика. Неужели вы кормите его грудью?

– Ошибочка, – мрачно возразила я. – Вонючка откусил ему тестикулы.

– Яйца.

– Я серьезно.

– Яйца, а не тестикулы. Терпеть не могу эвфемизмы, когда в английском языке существуют вполне нормальные слова.

– Сейчас не лучший момент проявлять верность своим принципам, – процедила я. – Кролик истекает кровью.

– Так отведите его к ветеринару, бога ради. Потратим небольшое состояние, чтобы наложить кролику швы, хотя раны вполне могли бы зажить сами собой. Для этого и нужны ветеринары, правда? – И с этими словами он вышел из кухни.

Чертыхаясь и проклиная все на свете, я отыскала старую коробку из-под продуктов, запихнула в нее кролика, заклеила крышку скотчем и на всякий случай продырявила пару отверстий для воздуха наверху. Поскольку Веры рядом не оказалось, а Джосс с его греческой мифологией был явно не способен присмотреть даже за одним ребенком, я схватила в охапку Айво, Тоби, близняшек, бьющихся в истерике, и кролика, села в машину и поехала к ветеринару.

Разумеется, на дороге в Сайренсестер были огромные пробки; разумеется, полил дождь; и естественно, когда мы добрались до ветеринара, очередь тянулась через всю приемную в дверь черного хода и на тротуар. Мы протиснулись в переполненную приемную, под завязку забитую пестрым сборищем рождественских хомячков, вяловатых золотых рыбок, печальных собак и измученных экземой кошек. Под враждебными взглядами хозяев я вывела свою братию через этот звериный ералаш на маленький квадратный фут пространства, который удалось выбить локтями.

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился Алекс, подобный ангелу в своем длинном белом халате, и, между прочим, довольно симпатичному ангелу. Работы у него явно было невпроворот, но его глаза все равно сияли, озорная улыбка обезоруживала, а рыжеватые локоны красиво контрастировали с белым воротничком. На мгновение меня охватило мещанское благоговение, какое могла бы испытать моя мать. Сначала Алекс нас не заметил, но потом, когда я стала бешено размахивать руками с другого угла комнаты, его лицо прояснилось. Похоже, он удивился.

– Кролик заболел, – прошептала я, указывая на коробку.

Он подошел к нам, с трудом протискиваясь сквозь промокшую под дождем дымящуюся толпищу.

– Что с ним?

– Сильно покусан. Истекает кровью.

– Ясно. Если пойдешь со мной в кино в субботу, пропущу без очереди.

– Заметано, – прошептала я в ответ.

И спустя секунду вся наша компания оказалась в его кабинете.

Мы с детьми тревожно сгрудились вокруг стола, а Алекс водрузил на него коробку. Осторожно извлек Лапика в подгузнике. Его губы задрожали от смеха.

– Травма промежности, – сообщила я.

– Ясно.

Сняв подгузник, он положил кролика на стол, пощупал сердцебиение, поднял голову и посмотрел на собравшихся:

– Мне очень жаль, ребята, но кролик скончался.

Люси издала вопль. Пошатнулась немножко, затем замерла и рухнула на пол. Я поспешила ей на помощь, но она оттолкнула меня, вне себя от горя: ей было просто необходимо растянуться на полу.

– Нет, нет! Это невозможно!

– Люси, милая, не убивайся! Я тебе другого куплю, обещаю!

– Не хочу я другого!

– Можешь взять Вонючку, если хочешь, – галантно предложил Тоби.

– Не хочу я Вонючку! Он убийца!

Алекс наклонился к моему уху.

– Хмм, мне избавиться от тела? – тихо спросил он.

– НЕТ! – завизжала Люси, внезапно вскочив на ноги. – Нет, я хочу его похоронить.

Всхлипывая и шмыгая носом, она осторожно взяла обмякшего кролика и нежно опустила его в коробку. Потом зажала коробку под мышкой, и мы вышли вон из кабинета, к угрюмым агрессивным посетителям, зловеще караулящим нас в приемной. Какой-то старичок с любопытством поднял брови. Тоби мрачно покачал головой и сделал красноречивый жест, перерезав себе пальцем глотку. Агрессивность моментально сменилась сочувствием, и собравшиеся издали коллективный вздох. Толпа расступилась, освобождая проход для маленькой плачущей девочки и ее мертвого кролика. Процессия с Люси во главе молча проследовала к автостоянке; даже Айво, казалось, проникся серьезностью ситуации и притих. Домой я ехала медленно, под дождем; дворники ударяли по стеклу.

– Я хочу похоронить его в саду, – произнесла Люси еле слышным шепотом с заднего сиденья.

– Конечно, дорогая. Так и надо. Мы сделаем ему хорошую маленькую могилку.

– С надгробием.

– Да, милая.

– И с цветами.

– Разумеется.

– И пусть все оплакивают: пригласим всех. Позвоним Марте и Вере. Даже папочка должен прийти, и мы будем петь гимны.

– О да, наверное, – с сомнением пробормотала я. Последнее заявление заставило меня немного занервничать. Папочка и гимны? Я подозревала, что ее папочка вовсе не так набожен.

На самом деле волноваться было не о чем. Я тихонько постучала в дверь мастерской, закрыла ее за собой и быстро объяснила Джоссу, что произошло и как расстроена Люси. Он великодушно согласился поддержать дочь, бросил языческих богов в их громадном великолепии, и мы все поплелись в сад на похороны. Вызвали Веру, и она второпях прибежала по холму из своего коттеджа, и даже Марта улизнула из больницы, с радостью оставив на время обязанности сиделки. Завернувшись в плащи под проливным дождем, по колено в грязи, мы все внимательно смотрели, как Джосс, следуя строгим инструкциям Люси и Эммы, выкапывает, как мне показалось, немыслимо глубокую яму.

– Глубже! – требовала Люси. – Глубже, папочка. Надо похоронить его в клетке и в одеяле, чтобы он не испачкался!

– Будет сделано! – перевел дыхание Джосс, по лбу у него лился пот. – Я мигом, моя милая. – Он вполоборота повернулся ко мне: – Это входит в ваше понятие «перекапывать огород»? Значит, мне осталось помыть машину, и я стану новым человеком, не так ли?

– Практически, – усмехнулась я. – Еще повесьте пару полок и добро пожаловать в реальный мир, Джосс.

Наконец могила была выкопана, и мы торжественно встали кругом, а Люси, главная плакальщица, заведовала церемонией. Сначала нам пришлось взяться за руки, окружив могилу кольцом, и помянуть Лапика про себя; потом мы спели «В яслях» и наконец произнесли единственную молитву, которую помнила Люси, – «Благодарим Всевышнего за все его дары. Аминь». Во время ритуала я не осмелилась взглянуть на Джосса и все время стояла с опущенной головой. Затем Люси церемонно кивнула отцу, который исполнял роль служащего похоронного бюро, и тот с легкостью поднял коробку и медленно зашагал к яме.

Только он собрался опустить коробку, как Люси вдруг воскликнула:

– Один поцелуй на прощание!

Джосс обернулся.

– О, Люси, милая…

– Да, папочка, я хочу поцеловать его в последний раз!

Джосс вздохнул и вернулся. Снял крышку.

– Хорошо.

Мы послушно сбились в круг, чтобы посмотреть, как Люси исполняет соборование, и тут внезапно… кролик открыл один глаз.

– Свят, свят, свят! – завопила Вера.

– Чур меня, – прошептал Джосс.

– Он жив! – завизжала Люси. – Лапик жив!

Люси потащила Лапика в дом и под руководством Веры положила его в коробке в духовку на маленький огонь – согреться.