Свернув на гравиевую дорожку, ведущую к дому родителей, и увидев густо завешанную красно-зелеными рождественскими гирляндами клумбу лейландий в саду у ворот, я не смогла сдержать улыбки. Я проехала по дорожке, замедлив скорость у лежачего полицейского, и обратила внимание, что по мере приближения к дому украшения становились все пышнее – судя по всему, мамочка потратила небольшое состояние, лишь бы утереть нос соседям по части декора. И должна признать, что во всем, что касается внешнего антуража Рождества, я хоть и неохотно, но принимаю сторону Аннабел. Я не против рождественского настроения, но тут я словно попала на Риджент-стрит.

Ключа у меня не оказалось, так что я нажала на звонок-колокольчик и посмотрела в глазок. Через секунду послышалось мурлыканье, и мамочка распахнула дверь. Ее драгоценности весело позвякивали, лицо раскраснелось от готовки, на губах алела помада, и она явно была слегка навеселе после второго стаканчика сладкого шерри.

– Рози!

Обняв ее, я уловила сшибающий с ног и такой знакомый аромат одеколона «Же Ревьен» в смеси с запахом брюссельской капусты и услышала звуки «рождественских песенок» в глубине дома. Я вдруг поняла, что рада вернуться домой.

– Счастливого Рождества, мам.

– Счастливого Рождества, дорогая!

Как обычно на праздники, наша семейка собралась в «Высоких елях» всем составом: мамочка, папа, Филли с Майлзом и три их неугомонных отпрыска, ну и я с Айво, и минус Гарри, естественно. Что касается Гарри, я боялась, что мамочка примется вздыхать и бить себя в грудь, промокать глаза платочком и сокрушаться о том, что транжиры-зятя больше нет с нами и некому хряпать виски и умалывать индейку. Но на самом деле все вышло наоборот. Мамочка держалась на удивление бодро, а вот остальные как-то присмирели. Разумеется, перевозбужденные дети галдели, как обычно, и Айво был на высоте: как же так, ведь с ним играли трое взрослых детей. Но у Филли был усталый и замкнутый вид, и она огрызалась на Майлза без всякой видимой причины, а он в свою очередь норовил надуться, прикрывшись газетой. Папа притих, погрустнел и частенько наведывался в свой сарай – в общем, вел себя как обычно, только вот мне показалось, что за последние пару месяцев он здорово постарел. С усталым видом он отложил газету и в двадцатый раз тяжело поднялся со стула, чтобы подчиниться очередному мамочкиному приказу: «Принеси еще дров, дорогой!», «Накрой на стол, Гордон!». Казалось, он все делает через силу.

Причина, по которой мамочка была так взвинчена и взбудоражена, раскрылась после рождественского обеда, когда она зажала меня в углу на кухне. Я стояла у раковины, как в ловушке, – привет, раковина, как я по тебе скучала! Мне достались самые отборные подгоревшие сковородки, и тут она подплыла ко мне бочком.

– Итак! – провозгласила она голосом, не предвещавшим ничего хорошего, повязав на талии полотенце на манер фартука и взяв другое, чтобы вытирать посуду. – Значит, у тебя роман с ветеринаром!

Рука с губкой замерла на полпути к сковородке. Я медленно обернулась. Ее глаза сияли.

– Кто тебе сказал, мам?

– О, дорогая, ходят всякие разговоры, – прощебетала она, схватила сковородку и принялась с живостью ее полировать. – Да это все знают, вся деревня, где живет Филли, только об этом и судачит!

– Что ж, можешь сказать им, чтобы прекращали судачить. Нет у меня романа с ветеринаром, я даже не встречаюсь ни с каким ветеринаром и не хожу с ним на свидания! Я только один раз была с ним в баре, понятно?

– А я слышала, что он такой милый молодой человек, и жители его очень уважают; к тому же он весьма преуспевает. Видимо, у него большая практика.

– Мам, он мне просто друг. Мне сейчас не нужны отношения.

– А я слышала совсем другое, милочка, – прочирикала она и наклонилась к моему уху. – Насколько мне известно, вашим играм вчера помешали, не так ли? – Она толкнула меня в ребра. – Когда вы целовались и обнимались!

– Господи Иисусе, ты-то откуда…

– О, Филли сказала, что сегодня утром в деревню приезжала Аннабел Даберри. Стояла в очереди в булочную и так смеялась над вчерашним происшествием – не со зла, милочка. Думаю, все за тебя искренне рады. – Она простодушно кивнула и положила руку мне на плечо. – Честно. Особенно после твоего несчастья все так довольны, что ты наконец обрела новую любовь.

– Мам, он не новая любовь! – вскричала я, чем сильно напугала мамочку, так что она даже сменила свой приподнятый тон на совершенно новый, приглушенно-таинственный, даже зловеще-мистический и – честное слово! – почти что заинтриговавший меня.

– Знаешь, Рози, что со мной недавно случилось?

– Умираю от любопытства, мама.

– Представляешь, по дороге домой от Марджори я зашла в «Мензиз» за плиткой шоколада. И вот я прохожу мимо полки с журналами, и угадай, что падает с полки? Плюхается прямо мне под ноги?

– Что? – обрадовалась я, вознадеявшись, что она поменяет тему.

– Журнал «Невеста»! – торжествующе воскликнула она. Выдвинула кухонный ящик и победно потрясла журналом в воздухе. – И знаешь, на какой странице он раскрылся?

– Удиви меня, – процедила я сквозь зубы, слабея под ее атакой.

Жестом триумфатора она распахнула журнал.

– Тосты, этикет и платья для второй свадьбы! Мистика, правда?

Я пристально посмотрела на нее. Прямо в ее круглые бледно-голубые глаза. Потом вырвала журнал у нее из рук, порвала его прямо посередине и выбросила в помойное ведро.

– В самом деле мистика, мам. И лучше бы этой мистике не показываться из потустороннего мира. А теперь, с твоего позволения, я заберу Айво у папы. И нет… – Я резко развернулась, когда она засеменила вслед за мной, чуть не врезавшись мне в спину. – Нет и не будет никакой второй свадьбы!

– Но…

– И не будет никаких тостов…

– Но Рози, дорогая…

– И не будет платья для матери невесты, и знаешь почему?

Она упрямо надула губки:

– Почему?

– Потому что не будет никакой невесты, черт возьми! Мама, я не собираюсь, повторяю – не собираюсь замуж!

С этими словами я развернулась на каблуках и выскочила из кухни.

Как вы наверняка догадываетесь, после праздников я почти с радостью покинула «Высокие ели». Мамочка то и дело зажимала меня в углу с мистическими разговорами; Филли и Майлз непрерывно огрызались друг на друга, а папа норовил увильнуть при малейшей возможности. Я будто в сумасшедший дом попала. Я поняла, что при жизни Гарри у вменяемых членов моей семьи – мама к ним не относится – имелась общая цель. Им было против кого объединиться, сплотить усилия; глядя на него, все могли закатить глаза. Да, подумала я, с облегчением возвращаясь в коттедж, надо же, как необычно. Можно сказать, что в последние пару дней мне почти – почти! – стало его не хватать.

Шины захрустели по гравиевой дорожке. Я обогнула большой дом, вглядываясь в темные окна со средниками в поисках признаков жизни. Так ничего и не увидев, проехала по конюшенному двору и окольной дорожкой выехала к коттеджу. Внутри был жуткий холод; как только я вошла, в лицо ударил сырой воздух: дом словно упрекал меня за то, что им так долго пренебрегали. Мне срочно нужно было в магазин – пополнить запасы в чулане, но я знала, что вернуться в эти арктические условия будет просто нестерпимо, так что я принялась носиться по дому и включать обогреватели, потом взяла дрова из-под маленького навеса на улице и попыталась растопить камин. И только мне удалось разжечь огонь с помощью кусочка газеты, как зазвонил телефон. Я выругалась, бросила газету, которая тут же вспыхнула и прогорела, и потянулась к трубке, не снимая перчаток.

– Алло?

– А, вы вернулись. – (Я узнала тягучий выговор Аннабел.)

– Да, только что вошла.

– Превосходно. Понимаете, отец Марты до сих пор при смерти, будь он проклят, и у меня дел по горло. Так вот, я подумала, не окажете ли вы мне услугу и не сбегаете в магазин?