Я оторопела и секунду молчала.

– Понимаете, утром у меня самолет – возвращаюсь в Штаты, побыть с моими родителями. – (Ура! Аллилуйя!) – Дома полный разгром, дети шныряют как ненормальные, – по-моему, пока меня не было, у них окончательно снесло крышу. Так вы не против, Рози? Я буду так благодарна. – В ее голосе появились противные ноющие нотки.

– Ладно, – поколебавшись, произнесла я. – Я все равно собиралась за покупками, так что…

– Потрясающе.

Раздался щелчок, и до меня дошло, что она повесила трубку. Я ошарашенно пялилась на свой телефон, потом начала тихо закипать. Значит, теперь ты стала посудомойкой и девочкой на побегушках, да, Рози? Как же твое обещание больше не быть слабовольной мямлей? И ничего не изменилось. Чтобы усмирить гнев, я пару раз глубоко вздохнула, как нас учили на предродовых курсах – так и знала, что когда-нибудь они мне пригодятся, – проверила, что камин разгорелся, взяла маленькую ручку Айво в перчатке в свою руку и с мрачным видом пошла по дорожке к дому.

Она явно следила за мной из окна, потому что как только я подошла, дверь черного хода открылась.

– Наконец-то. – (Она высокомерно помахала у меня перед носом листком бумаги.)

Я поборола желание ляпнуть: «Эй, миссис Даберри, неужели так уж необходимо быть настолько противной?» И с интересом взглянула на нее.

Сегодня у нее был особенно юный и невинный вид, будь она проклята: с головы до ног одета в нежный, как шерсть котенка, кашемировый ансамбль из леггинсов и кофточки. Кашемир облегал ее тоненькую фигурку, и казалось, что вся она состоит из мягких, бесшовных серых изгибов. Ее можно было бы отнести к исключительным природным красотам, а вот я, в старой телогрейке, фетровой шляпе и с младенцем в охапку, задыхающаяся после тяжелого подъема на холм, вполне сошла бы за историческую развалину. Интересно, она моложе меня? Я улыбнулась, как мне показалось, исполненной благородства улыбкой.

– Спасибо, Аннабел, – пробормотала я, взяв у нее список: надеюсь, она поняла, что пусть я и засохшая старая кошелка, но с возрастом хотя бы научилась хорошим манерам.

– Рози, вы случайно не знаете, дают ли детям сладости? Вы понимаете, в них сплошные пищевые красители. Конфеты и так далее.

– Ммм, нет, не думаю, разве что… я пару раз покупала им конфеты в деревенском магазине.

– Так вот, прошу вас, ни пару раз, ни вообще никогда ничего им не покупайте, Рози. От этого они становятся совершенно бешеными и неконтролируемыми. На будущее, давайте им только сырую морковку, в крайнем случае диетический батончик-мюсли. Все, что есть в списке, можно купить в деревне, но если чего-то не будет, в Сайренсестере есть «Уэйтроуз».

Я пробежала список глазами. Меня так и подмывало сказать, куда она может засунуть свою сырую морковку, но я героически совладала с собой. Ага, размечталась. Травяной чай, экологически чистый овес, свежевыжатый апельсиновый сок, рогалики – вот уж не думаю, что у миссис Фэйрфакс найдутся такие деликатесы. «Вог», «Хелло», «Харперс» – о да, необходимые в домашнем хозяйстве вещи, настолько необходимые, что надо было срочно меня дергать. Кедровые орехи, презервативы… Я резко подняла голову. Ее темные глаза буравили меня.

– Если вы не возражаете, – промурлыкала она. У нас кончились, а мы не скоро увидимся. Вот пятьдесят фунтов, должно на все хватить. Большое спасибо. – И с этими словами она очень любезно захлопнула дверь прямо у меня перед носом.

Минуту я пялилась на орнамент на двери, потом повернулась, совершенно ошарашенная, и вернулась по тропинке к машине. Ничего себе, это уж слишком! Я никогда в жизни не покупала презервативы, тем более для кого-то еще; и вообще, единственный раз, когда презервативы появлялись в моей жизни – ненадолго, зато как было весело! – случился много лет назад, когда они и назывались по-другому. Ну ладно, подумала я, пристегивая Айво на его сиденье, могло быть и хуже. Вдруг бы она заказала крем от геморроя? Хотя не думаю, такая фифа, как Аннабел, скорее бы умерла, чем призналась, что у нее геморрой. Одна из привилегий бездетных, наверное. Как странно, размышляла я, колеся по заснеженным дорожкам. Готова поклясться, в ее глазах было торжество, когда я читала этот ее список. Что-то вроде: о да, дорогуша, именно этим мы сегодня и займемся, поняла? И самодовольная ухмылочка. Какого черта ей доказывать мне, что они с мужем такие однолюбы?

Я вздохнула и свернула на стоянку супермаркета, присоединившись к длинной очереди простых смертных, которые слыхом не слыхивали о кашемире и готовились протиснуться в и без того переполненный магазин. Магазин не работал два дня и теперь напоминал Сектор Газа. Покупатели шли по проходу тремя рядами, сражаясь локтями и тележками, но я смирилась с неизбежным и стала пихаться не хуже других. Наконец я вывалилась наружу, измученная, но довольная: в одной руке тащила сияющего Айво, который всегда обожал потасовки, в другой – четыре пинты свежевыжатого сока, а в зубах – пакет со свежим инжиром, черносливом и овсянкой. У этой женщины или серьезные проблемы с кишечником, или таковые намечаются, решила я, бесцеремонно швырнув все эти причиндалы на переднее сиденье. То, без чего у Аннабел не было бы денег на экологически чистую овсянку, я приобрела в количестве… постойте, сколько же их в этой самой красивой упаковке, которую я, несколько смущаясь, выбрала из множества?.. в количестве двенадцати, черт бы побрал эту семейку, штук… в единственной, попавшейся мне по дороге аптеке. Между прочим, рискуя собственной репутацией, так как обслужил меня не кто иной, как Ленни – сынок миссис Эббот из деревенского магазина. Айво мирно посапывал на детском сиденье, а я побежала в аптеку, чтобы раздобыть самые деликатные предметы списка.

Свернув на подъезд к Фарлингсу я ловко обогнула дом со стороны и припарковалась у кухонной двери. День был удивительно ясный, но морозный, и если не считать клубящихся облаков с востока, небо было чистое и синее, темно-зеленые деревенские просторы не замутнены дымкой. Может, дети играют в саду? Мне так хотелось их увидеть.

Я вышла из машины, и в дверях черного хода появилась Вера. Она засеменила ко мне и ласково меня поцеловала.

– С Рождеством, милочка, и спасибо большое за мыло – такой чудесный подарок.

– С Рождеством, Вера. Дети здесь? – спросила я, заглядывая в окна, пока она помогала мне разобрать покупки.

– С тех пор, как она вернулась, не отходят от телевизора, – ответила она, мотнув головой назад. – Она купила им целую кучу видеофильмов, и так они и сидят. Говорит, что это обучающие фильмы, но на самом деле ей просто не хочется, чтобы они бегали и шумели.

– Можно заглянуть и поздороваться с детьми?

– Не нарывайся, уточка. Она злая, как собака: какой-то ее ролик опять отказались показывать по телевизору. Все утро висит на телефоне и поносит их на чем свет стоит, беснуется, орет – ты бы ее видела. Попросила меня передать тебе, чтобы ты оставила покупки за дверью – так и сказала, не обижайся.

– Да уж, – угрюмо проговорила я.

– О, и она оставила тебе пять фунтов.

– Что?! Вера, можешь передать ей, чтобы…

– Конечно, милочка, – Вера торопливо запихнула деньги обратно в карман. – Но утром она уедет. Лучше ее не трогать.

– Ты права, Вера, – проговорила я, обняв ее. – Она того не стоит.

Когда мы с Айво вернулись, коттедж прогрелся, и низкое солнце проникало через стекла и заливало светом лоскутное покрывало на диване. Я подбросила полено в огонь, и комната наполнилась розовым светом.

– Ну что, Айво, – сказала я, когда мы уселись на диван и устроили поздний обед-пикник с бутербродами с ветчиной, чипсами и мандаринами. – Еще один год.

– Да, – с серьезным видом кивнул он.

– И скоро Новый год, ты знаешь?

– Да, знаю, – кивнул он, не имея ни малейшего понятия, о чем я толкую, но радуясь, что может поддержать разговор.

– Может, стоит пойти на вечеринку? Танцевать до рассвета?

– Не знаю, мамочка, – угрюмо ответил он, оторвал кусок жира с ветчины и заботливо положил его мне на коленку.