Оглушительный лай перекрывал стук мотора. Уилли, скотчтерьер Эндерсонов, от возбуждения сделал полный кувырок, приземлившись на спину. Эрдель Лейнов дерзко метнулся под колеса. Пробудившись от гордости удачным экспериментом, человек в коляске попробовал прибегнуть к репрессиям, скорчив настолько страшную рожу, что наиболее робкие собаки отпрянули, все еще продолжая лаять. Однако так называемый манчестерский терьер вскочил на передок коляски и попытался вонзить зубы в рулевой механизм.

Инвалид схватил костыль и стал угрожающе им размахивать. Это было хорошим методом устрашения, но не отвечало требованиям тактики. Управление коляской уже находилось под вопросом. Теперь же она въехала по подъездной аллее Хикса на тротуар, прокатилась по нему как раз в тот момент, когда миссис Мак-Гонигл, наша почтенная прачка, выходила из своей калитки, пятясь задом, с недельной стиркой, и вернулась на дорогу по подъездной аллее Пинафора.

— Ради бога, выключите мотор! — вопил сзади Феррарс.

Это был хороший совет, но инвалид не мог или не желал ему следовать. Окруженная собаками коляска промчалась мимо меня и Молли, когда мы стояли у ворот. Лицо инвалида сохраняло злобное выражение, покуда коляска, накренившись, описала дугу перед «Каретой и лошадьми» и торжественно въехала в открытые двери бара-салона.

За ней последовали собаки, Феррарс, Том и констебль, уже выхвативший записную книжку.

— Господи! — снова воскликнула Молли.

— Кажется, джентльмену не терпится выпить, — заметил почтальон.

Из паба в самом деле доносились звуки, предполагающие, что этот алкоголик уже перелезает через стойку, подбираясь к бутылкам. Звон бьющегося стекла, грохот опрокинутых стульев и собачий лай смешивались с протестами клиентов, чье пиво расплескалось, когда они подносили его ко рту.

Следующие пятнадцать минут, вероятно, были самыми оживленными за все существование бара Харри Пирса. Собак выгоняли на улицу одну за другой. Хотя мир вскоре был восстановлен с помощью щедрого угощения, мощный голос инвалида продолжал негодующе греметь. Наконец он появился, сидя с видом мученика в коляске, которую толкал Феррарс.

— Слушайте, вы, летчик-испытатель, — говорил художник. — Это же инвалидная коляска, а не новый «спитфайр»! Она предназначена для беспомощных людей. Вы сознаете, что мы бы не избежали обвинения в опасном для общества управлении моторизованным транспортным средством, не будь вы другом суперинтендента Крафта?

Но лицо толстого джентльмена выражало лишь негодование.

— Черт побери! — проворчал он. — Я только хотел проверить, как ведет себя эта штуковина на открытой дороге. И что же произошло?

— Вы едва не разрушили всю деревню — вот что!

— Вы понимаете, что я мог погибнуть? — осведомился толстый джентльмен. — Я ехал мирно, никого не беспокоя, когда вдруг около полусотни злобных дворняг набросились на меня и искусали…

— Куда же они вас укусили?

— Это не важно. Если я заболею бешенством, вы это узнаете. Меня приковали к постели из-за серьезной травмы пальца ноги. Слава богу, мне удалось раздобыть коляску, но оказывается, я не могу подышать в ней свежим воздухом без того, чтобы каждая соседская псина не вознамерилась меня сожрать!

Это не мог быть никто иной, кроме великого Г. М., о котором мы уже немало слышали. Молли и я почти сразу же привлекли его внимание, но проделали это не слишком удачно.

Во время торжественного проезда Г. М. по деревне мы изо всех сил старались сохранять серьезный вид, но Молли не выдержала, отвернулась и вцепилась в решетку ворот, трясясь от смеха.

Сидя в коляске возле паба, сэр Генри Мерривейл бросил на нас сердитый взгляд поверх очков и указал пальцем в нашу сторону.

— Вот что я имею в виду! — громко заявил он.

— Ш-ш! — зашипел Феррарс.

— Почему я никогда не могу рассчитывать на сочувствие? — обратился в пространство Г. М. — Что превращает меня в парию? Если такое происходит с кем-то еще, все воспринимают это как трагедию и полны сострадания. Но когда подобное случается со мной, это всего лишь забавно. Я уверен, сынок, что на заупокойной службе по мне пастор не сможет говорить от смеха, а все присутствующие будут кататься по полу в проходах церкви, прежде чем ему удастся произнести десять слов.

— Это мои друзья, — сказал Феррарс. — Подъезжайте и познакомьтесь с ними.

— Мне включить мотор? — с надеждой предложил Г. М.

— Нет! Я вас подтолкну. Сидите спокойно.

Хай-стрит вновь стала мирной, если не считать нескольких собак, прячущихся в углах и с подозрением разглядывающих коляску. Том, оставивший свою машину возле кузницы Миллера, чтобы присоединиться к погоне, отправился по еще одному вызову перед ленчем. А великого человека, пытавшегося выглядеть непринужденно и положившего руку на рычаг рулевого механизма, повезли через дорогу к нам.

Первое же движение его кресла приветствовал возмущенный лай. Несколько собак выскочили из укрытия, и их пришлось прогонять.

— Вы, конечно, догадались, кто это, — сказал Феррарс, когда Г. М. перестал размахивать костылем. — Это доктор Люк Кроксли, отец Тома. А молодая леди, которая смеялась, — мисс Грейндж.

Должен признаться, Пол Феррарс предстал сегодня более человечным, чем обычно. Это был худощавый субъект лет тридцати с небольшим, с длинным носом и склонностью к сардоническому юмору. Он постоянно носил старые свитеры и испачканные краской фланелевые брюки и начинал вопить, если при нем пытались рассуждать о распределении светотени.

— Я очень сожалею, сэр Генри, — искренне извинилась Молли. — Я не хотела над вами смеяться — с моей стороны это было ужасно грубо. Как ваш палец?

— Скверно, — ответил великий человек, указывая на все еще перевязанную правую ногу. Однако его мрачное лицо немного смягчилось. — Рад, что хоть кому-то хватило такта задать этот вопрос.

— Мы все очень за вас переживали. Кстати, как это произошло?

Г. М. выглядел так, словно не слышал вопроса.

— Он показывал нам, — объяснил Феррарс, — как играл в регби за команду Кембриджа в 1891 году.

— И я все еще считаю, что там не обошлось без грязной работы. Я мог бы продемонстрировать это на парне, который стоит позади меня. Между прочим, — Г. М. обратился к Молли с обескураживающей прямотой, — у вас есть парень?

Молли покраснела.

— Право… — начала она.

— Вы слишком хорошенькая, чтобы у вас его не было, — продолжал великий человек, считая, что всего лишь делает ей комплимент в благодарность за вопрос о его пальце. — У вас должна быть целая куча парней.

Меня угораздило вмешаться, как всегда некстати, когда я имел дело с молодыми людьми.

— Стив Грейндж, — сказал я, — считает, что Молли слишком молода, чтобы думать о браке. Хотя мы всегда надеялись, что она и Том…

— Пусть Том сам говорит за себя, — весьма резко прервала Молли. — И я, право, не знаю, почему мы внезапно стали обсуждать мои дела.

— Ты напрасно тратишь время, Молли, — заметил Феррарс. — Том — прирожденный холостяк. Все носящие юбки служат ему лишь объектами для вскрытия. Мог бы тебя заинтересовать кто-то другой?

Молли с любопытством посмотрела на него.

— Это зависит от его опыта, — ответила она.

— Опыта? — усмехнулся Феррарс. — От тебя ли я это слышу?

Он держал руки в карманах грязных брюк, и его худые локти торчали в разные стороны как крылья.

— Хотя, может быть, ты и права. — Его лицо омрачилось. — Сейчас не время обсуждать любовные связи — нынешние или проектируемые. Одна из таких связей закончилась в субботу вечером слишком скверно на мой вкус. Между прочим, кто-нибудь слышал новости об этом деле?

Вопрос Феррарса был не столь уж праздным, поскольку он, как и все мы, увидел полицейский автомобиль, въехавший на Хай-стрит со стороны Линтона. Машина замедлила скорость и остановилась возле моих ворот. Суперинтендент Крафт выбрался из-за руля. Крафт, которого я знал много лет, был высоким мужчиной с длинным лицом, стеклянным глазом и низким медлительным голосом.