— Мне все равно, о чем толкует ваш подручный, инспектор, — сердито вмешался он. — Молодой Дуайт не прикасался ни к ножу, ни к буфету. Спросите Кристабель. И потом, разве вы сами не помните? Разве вас здесь не было?

— Нет.

— Верно, не было! Теперь я припоминаю. Вы с Бетти были наверху. Вы вошли в тот момент, когда Элинор, молодой Дуайт и я вернулись из столовой. Элинор несла на подносе бокалы.

Верно. Ник вспомнил.

Он закрыл глаза. Он попытался во всех подробностях мысленно воспроизвести ту сцену. Кристабель у камина. Винс Джеймс за столиком для игры в нарды. Элинор, несущая на одной руке поднос. Дуайт Стэнхоуп, который небрежно следует за дочерью, сунув руки в карманы. Нейсби… нет, вспомнить, где тогда был Нейсби, он не мог.

То в целом обычное происшествие вдруг приобретало немалую важность; однако его смысл ускользал от Ника, как будто он стучался в запертые двери подсознания. Далее, во всяком случае, ничего не случилось. Они разговаривали — довольно бессвязно — до половины первого; потом все пошли спать.

Ник открыл глаза.

Он ходил вокруг стола, забыв о присутствии мистера Нейсби. Сейчас, как оказалось, он стоял перед картиной Эль Греко «Озеро».

Сюжет картины был малопонятен. Озеро размером с Кенсингтонский пруд на фоне мексиканского или южноамериканского пейзажа окружала группа людей; очевидно, они собирались нырнуть в воду. Люди стояли спиной к зрителю, в воде отражались их алчные лица — художник замечательно передал выражение. На заднем плане на коленях стояла фигура, в которой угадывался христианский монах; он, видимо, молился. Из-за куста выглядывала другая фигура, по всей вероятности женская; женщина смеялась.

Картина вызывала чувство неловкости, неприязнь, однако невозможно было отрицать мастерство художника.

— Нравится? — спросил мистер Нейсби.

— Что? А, нет, не нравится. А вам?

— Сам я не разбираюсь в искусстве, — самодовольно заявил мистер Нейсби. — У меня нет на него времени. Хотя должен сказать, в этой картине больше смысла, чем в большинстве других.

Он хмыкнул, не разжимая губ.

Смитон, продолжавший свои манипуляции у противоположного конца стола, поднял голову.

— Третьи отпечатки на ручке ножа, — бесстрастно сообщил он, — принадлежат мистеру Нейсби, инспектор. В точности как мы и предполагали. Значит, здесь все ясно. Его отпечатки имеются на ручке вместе с отпечатками мистера и мисс Стэнхоуп, и больше их нет нигде.

— Рад слышать, — ухмыльнулся мистер Нейсби. — Рад показать свою невиновность. Хотя я в ней и не сомневался. Могу я сделать для вас что-нибудь еще, молодой человек?

Ник подошел к стулу, на котором сидел мистер Нейсби.

— Да. Вы можете объяснить мне, что такое «Золотой человек».

Напротив, в бильярдной, капитан Доусон и Винс Джеймс играли в настольный теннис, а Элинор Стэнхоуп сидела сбоку и наблюдала за ними.

Зеленую деревянную столешницу с сеткой положили поверх бильярдного стола, над которым висела электрическая лампа под коническим абажуром. Зал был просторный, многооконный, и проемы располагались близко друг к другу. За окнами цветного стекла с гербами можно было видеть, как в сгущающихся сумерках падает снег. Элинор сидела на кожаном диване, который стоял в своеобразной нише между окнами. В ярком пламени камина виднелась стойка с киями.

— Девятнадцать-двадцать, — считал Винсент Джеймс.

Произнеся «Двадцать», он сделал ловкое движение кистью, и шарик полетел на сторону противника; отбить крученый удар было невозможно.

— Партия! — объявил Джеймс. — Хотите сыграть еще одну?

— Нет, спасибо, — медленно ответил капитан. — Предыдущая партия, как мне показалось, закончилась, даже не успев начаться.

— Прекрати, Рыжик! — вмешалась Элинор. — Не нужно выходить из себя. Успокойся!

Лицо капитана Доусона, так же как и его шевелюра, оправдывало данное ему прозвище. Он являл собой интересное зрелище в комнате, обитой розовыми палисандровыми панелями.

— Пустяковые игры, — медленно проговорил он. — Если бы меня обставили в чем-нибудь важном, я бы не беспокоился. Но мячик для гольфа, или шарик для пинг-понга, или даже головоломка, где стоит вкатить на место один шарик, как все остальные выпадают, возбуждают во мне самые низменные инстинкты, как у гунна Аттилы.

— В чем дело, дружок?

— Ни в чем. Все нормально.

— Настольный теннис не пустячная игра, — возразил Винс. — Отличная тренировка для большого тенниса. Фред Перри…

— Рыжик все время стоял слишком близко к столу, — заметила Элинор. — Винс, почему ты ему не сказал?

— Старушка, не мое дело говорить ему. Мое дело — выигрывать. Если ему хватает глупости, чтобы… — улыбка заменила обидные слова, — пусть он сам о себе и заботится.

Капитан Доусон оглядел своего партнера с искренним интересом.

— Скажите, есть ли такая игра, в которой вы не сильны?

Винс рассмеялся. Он был доволен.

— Не знаю, дружок. Стараюсь поддерживать форму во всех возможных спортивных играх.

— Лакросс? Пелот? Бейсбол? «Плюнь-в-океан»?

— Старина, я никогда не слышал об игре под названием «Плюнь-в-океан».

— Да нет, ничего такого, — мрачно ответил капитан. — Такая карточная игра.

Винс взял шарик для пинг-понга и начал подбрасывать его.

— Я не претендую на всезнайство, Доусон. К примеру, я совершенно не разбираюсь в лодках…

— Кораблях, — поправил его капитан. — Кораблях, великий Христофор!

— Ну, кораблях. Хотя я не понимаю, почему вы, моряки, так нервничаете, если корабль назвать лодкой. В конце концов, лодки ведь тоже плавают по морю.

— Ходят.

— Плавают, ходят — какая разница? В общем, в кораблях я не разбираюсь. И в живописи, кстати, тоже.

Наступило молчание, нарушаемое лишь цоканьем целлулоидного шарика по поверхности стола. Капитан Доусон медленно положил ракетку.

— Интересно, что вы имеете в виду?

Винс бросил на него озадаченный взгляд:

— Ну как же! Вы прекрасно разбираетесь в искусстве — так говорит Элинор. Я имел в виду, что каждому свое, только и всего.

Элинор сидела, подсунув под себя одну ногу, и улыбалась. На фоне загара ее зубы казались особенно белыми. Ощутив, что атмосфера все больше накаляется, она спрыгнула с кожаного сиденья, вышла из ниши и подбежала к капитану Доусону.

— Рыжик, как приятно снова видеть твою безобразную физиономию! — Она обвила руками его шею. — Но ты не должен выходить из себя из-за каких-то пустяков. Смотри-ка, ты горячий! Вот здесь.

Она вытащила из рукава носовой платок и начала тереть ему лицо. При подобной процедуре, даже проделываемой с самыми лучшими намерениями, любой мужчина почувствует себя не в своей тарелке. Капитан и без того каменел от робости всякий раз, как к нему приближалась Элинор; сейчас же он так резко отпрянул, как будто обжегся. Оживленность мистера Джеймса отнюдь не улучшила его состояние. Внезапно капитан Доусон отодвинул Элинор в сторону — правда, очень бережно, словно она была хрупким хрустальным сосудом.

— Есть у вас специальность? — спросил он.

— Если вам интересно, я подумывал изучать медицину — как Уильям Гилберт Грейс, величайший игрок в крикет в истории Англии. Но мне ни разу не удавалось одолеть первый курс и запомнить что-нибудь, кроме разных смешных обрывков.

— Смешные обрывки, — кивнула Элинор, — вот именно.

— Если бестолковый моряк случайно проявляет интерес к чему-либо, кроме искусства мореплавания или артиллерии, его устремления смешны и нелепы. — Капитан Доусон в недоумении пожал плечами. — Но если штатский человек интересуется картинами или… — Он вдруг замолчал. — Господи! — воскликнул он после паузы, как будто его осенило. — Я же забыл! Подарок!

— Подарок? — удивилась Элинор.

— У меня для тебя подарок. Точнее, я должен был подарить его на Рождество, но никак не успевал переправить вовремя, вот и решил, что сам его привезу… Но… сейчас вряд ли тебе захочется на него смотреть…