– Безумная идея! – воскликнул Эрик, когда я закончил излагать ему свой план. – Ничего безумнее в жизни не слыхал.

– Но почему? – недоуменно спросил я. – Ты же говорил, что никогда не встречался с вашим семейным адвокатом. И он не знает, что ты в инвалидной коляске. Покажу ему твой паспорт, и он увидит копию человека с фотографии, несколько постаревшую и немного пополневшую. Я подпишу бумаги. И ты получаешь наследство. Что может быть проще? Если нет никого, кто помнит тебя по-настоящему.

– Моя мать была очень трудным человеком, – сказал Груэн, – и друзей у нее было немного. Проблемы у нее возникали не только со мной. Мой отец с трудом выносил ее. Она даже на его похороны не пошла. Но послушай, им же известно, что я врач. Предположим, тебе зададут какой-нибудь медицинский вопрос…

– Я ведь еду забрать наследство, – возразил я, – а не устраиваться на работу в госпиталь.

– И то правда. – Груэн рассматривал содержимое своей трубки. – И все-таки есть в этом что-то, что мне не по душе. Как-то нечестно это.

– Эрик, Берни прав. – Энгельбертина поправила плед у него на ногах. – Что может быть проще?

Груэн взглянул на Хенкеля и протянул паспорт ему. Хенкель по поводу моего плана еще не высказался.

– Генрих, а ты как думаешь?

Хенкель долго вглядывался в фотографию.

– Сомнений, что Берни легко сможет сойти за тебя, постаревшего, по-моему, никаких, – заключил он. – И нет также сомнений, что для наших исследований деньги весьма пригодятся. Майор Джейкобс все тянет и тянет с покупкой электронного микроскопа. Говорит, нам придется подождать до весны будущего года, когда утвердят новый бюджет.

– Про это я и забыл, – протянул Груэн. – Ты прав. Деньги нам очень пригодятся. Деньги моей матери поддержат нашу работу. – Он горько рассмеялся. – Господи, вот бы она разозлилась!

– Я истратил, Эрик, значительную сумму своих денег, – продолжал Хенкель. – Мне не жалко – ты же знаешь. Я сделаю, что угодно, чтобы синтезировать эту вакцину. Но на Джейкобса в последнее время мало надежды. Если б у нас появились деньги, мы смогли бы позволить себе избавиться от него и вообще от янки. Тогда наше научное достижение станет исключительно немецким, как и было задумано.

– Что ж, если Берни и в самом деле поедет вместо меня, это действительно решит множество проблем. Самому мне туда никак не добраться. В этом ты прав.

– Вопрос в том, Берни, – сказал Хенкель, – справишься ли ты? Ты ведь только-только встал на ноги – вчера жаловался, что быстро устаешь.

– Со мной все в порядке, – отмахнулся я от его тревог. – Все будет отлично.

Во всех отношениях отдых в доме Хенкеля пошел мне на пользу. Я чуть пополнел, посвежел. И даже поднаторел в шахматной игре, благодаря полезным подсказкам Груэна. На первый взгляд, комфортнее мне и быть не могло, будь я даже блохой в гриве любимого коня императора Калигулы. И все-таки мне ужасно хотелось съездить в Вену. Одна из причин была та, что, потрудившись над листками из блокнота майора Джейкобса, я сумел прочитать отпечаток адреса в Вене. Хорл-гассе, 42, квартира 3, Девятый округ. По любопытному совпадению, тот же самый адрес, что продиктовали мне по телефону, когда я искал Бритту Варцок. А другой причиной была Энгельбертина.

– Тогда я согласен, – заявил Груэн, вдыхая искру жизни в трубку. – Но у меня есть несколько условий, и их обязательно придется учесть. Первое: Берни, мы тебе заплатим. Моя семья богата, и я буду навечно у тебя в долгу за эту услугу, так что оплата будет достойной. Думаю, двадцать тысяч австрийских шиллингов соответствующая сумма за оказание такой ценной услуги.

Я кинулся было протестовать, что это слишком много, но Груэн покачал головой.

– Не желаю даже слушать никаких возражений. Если не согласишься на такой гонорар, тогда я не соглашусь на твою поездку.

– Ну, если настаиваешь… – Я пожал плечами.

– И не только гонорар. Разумеется, я оплачу все твои расходы. И остановиться ты должен в отеле, какой выбрал бы я сам теперь, когда стал богат.

Я кивнул, спорить с такой щедростью мне совсем не хотелось.

– И третье условие, более деликатного свойства. Может, ты помнишь, когда-то я рассказывал тебе, что бросил в Вене девушку. Конечно, поздновато я опомнился, согласен, но мне все-таки хотелось бы как-то загладить вину. Ее ребенок – мой ребенок. Сейчас ему уже двадцать один год. И я хотел бы передать им деньги. Только предпочел бы, чтобы они не знали, что это от меня. Ты навестишь их как частный детектив, нанятый клиентом, который предпочитает остаться неизвестным. Ну, что-нибудь в таком роде. Я уверен, Берни, способы тебе известны.

– А что, если они умерли? – предположил я.

– Ну, если умерли, значит, умерли. У меня есть адрес. Сделай это, пожалуйста.

– А я попрошу Джейкобса помочь с нужными документами, – прибавил Хенкель. – Тебе потребуется разрешение для проезда через британскую, французскую и американскую зоны. И пропуск для русской оккупационной зоны. Как будешь добираться?

– Лучше всего на поезде, – ответил я. – Так я привлеку меньше внимания.

– Обычно я обращаюсь в турагентство в Мюнхене, – сказал Хенкель. – Попрошу их купить для тебя билет. Когда отправишься?

– А как скоро Джейкобс сумеет раздобыть нужные документы?

– Думаю, не задержится. У него хорошие связи.

– Это я уж давно сообразил.

– Если через сутки? – спросил Хенкель.

– Тогда, значит, поеду послезавтра.

– Но на чье имя заказывать? – растерялся Хенкель. – На твое или на Эрика? Вопрос требуется тщательно продумать. Предположим, тебя обыщут и найдут у тебя еще один паспорт, тогда, естественно, сделают вывод, что один из них – фальшивый, а ты – нелегальный беженец из русской зоны. Тебя передадут русским и бросят в трудовой лагерь. – Он нахмурился. – Риск, Берни, большой. Ты точно уверен, что желаешь ехать?

– Будет выглядеть странно, – сказал я, – если пропуск у меня будет на одно имя, а регистрация в отеле на другое. Это легко проверить, и семейному адвокату Эрика вряд ли понравится. Так что все: билеты, пропуска и броня в отеле должно быть оформлено на имя Эрика Грузна. А мой паспорт я оставлю в мюнхенской квартире. Все равно, – пожал я плечами, – мне не хотелось бы пользоваться в Вене своим паспортом. Иваны, возможно, уже куда-то занесли мое имя. Последний раз, когда я был там, у меня случилась стычка с полковником МВД, неким Порошиным.

– А как насчет похорон? – вмешался Груэн.

– На похороны идти рискованно, – заметил Хенкель.

– Но если не приду, это покажется странным, – возразил я.

– Верно, – согласился Груэн. – Я телеграфирую адвокатам, что приезжаю. Попрошу, пусть заведут открытый счет на мое имя в банке матери. Чтобы, как только приедешь, ты мог взять свой гонорар и деньги на расходы. Ну и нужную сумму для Веры и ее ребенка. – Он бледно улыбнулся. – Вера Мессман. Так ее зовут. Ту, что я бросил в Вене.

– Мне бы тоже ужасно хотелось прокатиться в Вену, – вздохнула Энгельбертина, по-детски надув губы.

Я улыбнулся, стараясь изобразить сожаление, но в душе ощущал радость: я избавлюсь от Энгельбертины, хотя бы ненадолго. Я начал понимать, почему ее второй муж-янки улепетнул в Гамбург. У меня и раньше были женщины, которые спали со многими мужчинами – моя жена, например, хотя четырехсот, конечно, у нее не наберется. И когда я служил в «Алексе», там вечно ошивались шлюшки. И мне нравились некоторые. Нет, не только из-за неразборчивых сексуальных связей Энгельбертины мне было не по себе рядом с ней, а из-за множества странных мелочей, которые я в ней подметил.

Ну, например, она встает всякий раз, когда в комнату входят Груэн или Хенкель. Несколько необычной казалась мне и та почтительность, какую она им выказывает, чуть ли не на грани раболепия. Или – она старается не встречаться с ними взглядом. Всякий раз, как кто-то из них смотрел на нее, она утыкала глаза в пол и иногда даже опускала голову. Возможно, это нормальное явление среди немцев в отношениях наниматель – служащий. Особенно если учесть, что они врачи, а она медсестра. Германские доктора могут быть вызывающими оторопь солдафонами, как я сам обнаружил, когда умирала Кирстен.