Вертолеты отступили наконец во тьму, унося свой назойливый треск за водохранилище и за маковые луга. По бамбуковой ограде Шеппертона скользнули фары далеких машин. А затем, когда из тени баньянового дерева явилась нагая миссис Сент-Клауд, я понял, что этот маленький городок окончательно сдался силе моего необузданного воображения.

Не зная, что я смотрю на нее с высоты гаража, моя приемная мать следовала за группой весело переговаривающихся подростков; на ее белом теле темнели следы нашего яростного совокупления. Тяжелые груди и отвисшие ягодицы ничуть не портили ее жестокой, ослепительной красоты.

Центр Шеппертона был запружен сотнями голых людей. Отец Уингейт, сохранивший изо всей своей одежды одну соломенную шляпу, стоял у автозаправочной станции, любуясь птицами и цветами. Он приветствовал миссис Сент-Клауд, возложив ей на шею гирлянду из цветущего мирта. Заметив меня, они радостно замахали руками, улыбаясь, подобно гостям в чужом сне, которых заманили участвовать в некой непонятной игре.

И один лишь я знал их наготу.

И весь вечер в этой радостной толпе мощным приливом поднималась сексуальность, ничем не выдававшая своего истинного смысла. Глядя вниз на беззаботных, простодушных людей, я понимал, что они нимало не подозревают, что готовятся сейчас к своим ролям в необычной и – по обычным понятиям – совершенно разнузданной оргии. Мне уже хотелось немного расшевелить невидимые силы, вознесшие меня до этого состояния благодати.

Супруги непринужденно разделялись и тут же уходили рука об руку с новыми партнерами, отец удалялся в обнимку с хохочущей дочерью на укрытую тропической листвой лужайку своего сада, мать недвусмысленно ласкала сына прямо на виду у гуляющих по улице людей. Девочки, вряд ли вышедшие из школьного возраста, соблазнительно разлеглись на выставленных из магазина диванах и призывно махали проходящим мимо мужчинам, молодым и старым. Люди заходили в чужие дома и брали там все, что им нравилось, женщины безгрешно и беззаботно украшали себя соседскими драгоценностями.

И только два человека сторонились всеобщего веселья. Вскоре после заката, когда сгустившаяся темнота вынудила его бросить выуживание «Сессны», Старк пришвартовал свой лихтер и вернулся в город. Весь вечер он работал краном и лебедкой, устанавливая понтон прямо над утонувшим самолетом, а теперь отложил дальнейшие работы на завтра, сел за руль катафалка и принялся обчищать дома, брошенные их беззаботными хозяевами. Стоя на крыше гаража, я наблюдал, как Старк заталкивает в чрево катафалка телевизоры, кухонную утварь и свернутые ковры – ошалелый грузчик из транспортного агентства, в одиночку эвакуирующий проглоченный джунглями город. Проезжая по кипящей весельем главной улице, он приветствовал меня, горячо и бесхитростно. Его зоопарк стал уже самым настоящим складом награбленной техники, между птичьих клеток вознеслись сверкающие пирамиды из морозильников и посудомоечных машин.

Я искренне восхищался Старком, его неукротимой мечтой о тех никчемных безделушках, однако все мои мысли были заняты Мириам Сент-Клауд. Я хотел, чтобы Мириам снова явилась мне в своем подвенечном платье, – и боялся, что она тоже может выйти на эти ночные улицы нагой. Хоть я и принимал ее уже в свое тело, ощущал, как ее звонкие кости стучат о мои, как ее вагина облегает мой пенис, все мое сексуальное стремление к ней исчезло, истощилось нашим совместным полетом. Мне хотелось лишь обнять ее, слиться с ней точно так же, как и со всеми живыми существами этого города.

– Блейк, ты научишь нас летать?

– Ночные полеты, Блейк… научи нас летать ночью…

Девочки, изображавшие из себя куртизанок под окнами мебельного магазина, оставили эту игру и подошли к гаражу; убранные цветами тела сверкали в многоцветье фонарей. Смущенное хихиканье, потупленные глазки – и все равно даже эти юные создания не сознавали своей наготы. Подбадриваемые группой мальчиков-сверстников, они махали мне руками.

– Поднимайтесь сюда, – крикнул я. – По очереди – и я научу вас летать.

Пока девочки спорили друг с другом за право первого ночного полета, раздался громкий, перекрывавший шум толпы женский голос:

– Эмили – а ну-ка домой! Ванесса и вы, остальные, оставьте Блейка в покое.

Мириам Сент-Клауд уверенными шагами пересекала улицу, шугая попутно пристававших ко мне девчонок. На ней был наглухо застегнутый медицинский халат. Она сухо улыбалась, делая вид, что ничуть не шокирована видом целой толпы своих пациентов, раздетых догола, словно для некоего полночного венерического обследования.

Окончательно очистив заросли бугенвилий и лиан от девчонок, Мириам вскинула на меня серьезные, чуть прищуренные глаза. Было видно, что она пришла сюда с твердым намерением собрать все свои силы и схватиться со мной в последний, решительный раз. Помнит ли эта женщина, что она уже летала со мной, вступала, пусть и мимолетно, сквозь врата моего тела в реальный мир?

Над городом сгущалась ночная тьма. Оставив Мириам выяснять отношения с молодыми красотками, я спустился с крыши на верхний этаж гаража и замер среди недвижных машин, напряженно ожидая.

– Блейк… ты научишь меня летать?

Рядом, рукой подать, из серебряной мглы выступил нагой юноша. В уличном свете, отраженном от хромированных бамперов, я видел на его бледной коже царапины от ежевики, затопившей лестницу. Он смотрел на меня с еле скрываемым скептицизмом, словно не совсем еще уверенный в моем господстве над воздухом. Я ждал, прозревая сквозь тьму контуры его узких бедер.

– Миссис Сент-Клауд сказала мне прийти к вам. Это здесь у вас летная школа?

Я жестом подозвал его к себе, в хромовый полумрак. Я желал этого юношу. Меня возбуждал его испуганный запах, я чуял во тьме его пот, видел острую белизну зубов в его нерешительном рту, бледные ладони, готовые меня ударить. Я желал, но желал лишь его тела, в этом не было ничего сексуального.

– Здесь – и я научу тебя летать.

Многоцветный уличный свет испятнал его белую кожу в костюм арлекина. Я видел себя отраженным в автомобильных стеклах – драную шкуру летного комбинезона, перламутр спермы на моем пенисе, короткие алые рога вскинутых на лоб очков.

Взяв юношу за руку, я провел его между машинами вглубь, в густую мглу. На заднем сиденье убранного цветами лимузина я нежно его обнял, лаская его трепетную кожу, прижимая его холодные ладони к нетерпеливо ждущим вратам моего тела.

В последний момент, когда я погружал его в свою грудь, он издал вопль страха и освобождения. Я ощущал его длинные ноги в своих, его бедренные кости плотными шинами охватили мои, его ягодицы вливались в мои ладони. Его пенис сплавился с моим, роднички на его голове вскрылись впервые с младенчества. Мозаика его черепа всосалась в швы моего. Гримаса его ужаса и восторга цепкой лапой перекосила мое лицо. С последним вздохом облегчения он растворился в моей плоти – сын, наново рожденный во чрево отца. Я чувствовал, как его кости надежными скрепами вплавились в мои, его жаркая кровь неудержимо ворвалась в мои вены, семя его чресел бурно вспенилось, смешиваясь с моим.

И все это время я знал, что никогда его больше не выпущу, что его истинный полет происходит сейчас, в небесах моего тела, на заднем сиденье этого лимузина. Последние искры его индивидуальности пролетели темными аллеями моего кровотока, скрылись в закоулках моего позвоночника, где еле слышно звенели крики троих детей, удержанных мною в себе.

Несколько секунд он еще парил во мне, и я направлял его тело в последнем полете. Правя им, я стал многополым андрогином, ангелической фигурой, вознесенной на тело этого юноши. Обнимая себя самого, я обнимал его, внутри меня пребывавшего.