Командующий фронтом Ватутин не ставил перед Катуковым больших задач на ближайший период, ему надо было сковать войска немцев на обоянском направлении, лишить возможности германское командование свободно маневрировать своими резервами, способствовать успеху армий Ротмистрова и Жадова под Прохоровкой.

Обсудив со своими помощниками поставленную задачу, Михаил Ефимович решил двумя корпусами — 5–м гвардейским генерала А.Г. Кравченко и 10–м танковым генерала В.Г. Буркова — нанести контрудар совместно с частью сил 6–й гвардейской армии в восточном направлении на Яковлево, и во взаимодействии с 5–й гвардейской танковой армией, наступавшей из района Прохоровки, окружить и разгромить 4–ю танковую армию противника.[198]

События на фронте разворачивались в сложной обстановке. Рано утром германские войска нанесли удар по 69–й армии генерала В.Д. Крюченкина и захватили Ржавец, Рындинку, Выползовку, тем самым создав угрозу левому флангу 5–й гвардейской танковой армии.[199]

Для парирования этого удара Ротмистров вынужден был бросить свой резерв, состоящий из нескольких артиллерийских и танкового полков под командованием генерала К.Т. Труфанова в полосу 69–й армии.[200]

12 июля под Прохоровкой разыгралось встречное сражение, в котором с обеих сторон принимало участие 1200 танков. Такого еще не знала история войн. Размах его был поистине грандиозен. Только за один день боев войска вермахта потеряли здесь до 400 танков.

А как же складывались дела у Катукова?

В 10 часов 12 июля танковые корпуса Кравченко и Буркова пошли в наступление, но были встречены мощным заградительным огнем. Продвижение шло медленно. Гитлеровское командование бросило против них доукомплектованную моторизованную дивизию «Великая Германия», большое количество бомбардировочной авиации.

Вскоре командир 5–го танкового корпуса Кравченко донес о том, что продвигаться дальше нет никакой возможности: немцы ведут интенсивный артиллерийский и минометный огонь, бомбят его боевые порядки. Практически к этому времени задача, поставленная Ватутиным перед 1–й танковой армией, была выполнена. С обоянского направления враг не снял ни одного полка.

Катуков отдал приказ корпусам остановиться, закрепиться на занятых рубежах, незначительными контратаками создавать видимость у противника поиска слабых мест в его обороне.

Поздно ночью командарм связался с 6–м танковым корпусом и приказал Гетману к 5.00 сосредоточить части в урочищах Толстое и Плотовое, чтобы атаковать противника в направлении Раково, Сырцово и Верхопенье.[201]

Вскоре, однако, разведка донесла, что в этот район немцы стянули большое количество танков и артиллерии, собираются встретить наши войска мощным контрударом. Катуков задумался: стоит ли ограниченными силами затевать операцию? Обсудил ситуацию со своим заместителем Барановичем и начальником штаба Шалиным. Было принято новое решение. Вдогонку за первым приказом Гетману пошел второй — не атаковать противника, а перейти к обороне в районе сосредоточения.

Рано утром противник бросил из Красного Узлива до 70 танков и пехоту, ударив между урочищем Силино и урочищем Плотовое. Разгорелся тяжелый танковый бой.[202]

А.Л. Гетман вспоминал: «…гитлеровцы, атаковавшие нас с утра 14 июля, встретили дружный отпор. Несмотря на свою малочисленность (после боев 10 июля у Гетмана в строю осталось 35 танков и 10 орудий. — В.П.), части корпуса успешно отразили и все дальнейшие атаки врага, предпринятые им в тот день, а также 15 июля, видимо, с целью улучшения позиций. Характерно, что гитлеровцы теперь, после понесенных ими потерь, действовали небольшими группами и далеко не так напористо, как в предшествующие дни. Во всем этом чувствовался надлом их сил и в особенности духа. Несомненно, они уже видели провал планов своего командования».[203]

Начиная с 15 июля, ставка Гитлера окончательно отказалась от наступательных действий и стала бросать танковые дивизии для штопки прорывов наших войск, перешедших в наступление северо—восточнее Брянска, восточнее Орла, на Миус—фронте.

Докладывая командующему Воронежским фронтом о боях последних дней, Катуков говорил, что противник не оказывает никакого сопротивления, переходит к обороне, в отдельных случаях откатывается на старые позиции, которые занимал перед началом наступления.

— Так происходит повсеместно, — обрадовал его Ватутин. — Мы выстояли и победили на этом этапе нелегкой битвы.

Победа! Она далась нелегко. Десять дней изнурительных и кровопролитных боев измотали людей физически, но не отняли у них воли к борьбе, не сломили боевого духа.

16 июля 1943 года 1–я танковая армия была выведена из боев и направлена в тыл. Ее части и соединения разместились в селах Обоянского района. Лишь 6–й танковый корпус продолжал преследовать отступающего противника.

Так развивались основные события на Курской дуге. Эта операция имела два этапа — оборонительный и наступательный. Она многим обогатила советское военное искусство. Впервые на Воронежском фронте, на белгородском направлении, были введены в прорыв крупные подвижные силы при наступлении. Становилось ясно, что главное назначение танковых армий — глубокое вторжение в оперативную оборону противника с целью ее дезорганизации, а не прорыва.

Своеобразная тактика применения частей и соединений также способствовала успешному ведению боевых действий. Катуков об этом писал: «Характерная особенность наших действий в этой оборонительной операции заключалась в том, что часть сил объединения вела оборону рубежа, а в то же время в ее глубине готовился новый, который занимали находящиеся в резерве части, используемые двояко: при необходимости они привлекались для контратак, а при прорыве передового оборонительного рубежа принимали на себя удар наступающего противника, обеспечивая время для занятия и подготовки новой обороны в тылу своего расположения».[204]

Острие танкового клина вражеской группировки в период Курской битвы надломилось при ударе о бронированный щит 1–й танковой армии под Обоянью, окончательно сломалось под Прохоровкой. Не случайно генерал Готт, командующий 4–й танковой армией, считал, что основной задачей после прорыва обеих полос противника будет разгром «1–й танковой русской армии, ибо без ее уничтожения дальнейшее проведение операции немыслимо».

Под Курском советские армии доказали, что могут наступать не только зимой, но и летом.

Победа под Курском досталась нам слишком дорогой ценой. О потерях хотя говорили и писали, но в традициях того времени свои потери старались преуменьшить, зато преувеличить потери противника. Лишь после снятия грифа «совершенно секретно» с военных архивов в 1993 году мы узнали подлинную картину. «Общие потери войск составили 863 303 человека. Из них безвозвратные (убитые, умершие от ран, попавшие в плен) — 254 470 человек. Красная Армия потеряла 6044 танка и 242 самоходных орудия и миномета, 1656 самолетов. Противник потерял под Курском около 50 000 солдат и офицеров. На поле боя осталось более 2000 танков, 3700 самолетов, до 4000 орудий».[205]

Разные выводы из этой битвы делали военные специалисты и историки, но все сходились на том, что Курское сражение явилось последним крупным немецким наступлением, что оно ознаменовало поворотный пункт в ходе войны и привело к краху гитлеровскую Германию.

Пик лета. Жара нестерпимая. Прохладу можно найти только в лесу, в тени деревьев, у речки или водоема, но такой благодатью Катуков мог воспользоваться разве что по пути из штаба армии в корпус или возвращаясь обратно. Последние дни командарм колесил между Ивней и Зоринскими Дворами, Орловкой и Владимировкой, другими населенными пунктами, где стояли части армии, приводившие себя в порядок после длительных и ожесточенных боев.