Заслуживает внимания и катуковская тактика ведения боя. Не случайно фронтовые операторы приезжали не к кому—нибудь, а к Катукову, чтобы заснять на пленку танковый бой. Говорят, документальный фильм, который был снят в 1941–1942 годах, и по сей день демонстрируется в аудиториях слушателям бронетанковой академии.

А тактика боя у Катукова была весьма своеобразной и называлась тактикой «заскоков». Танки шли в наступление не сплошной лавиной, набрав скорость, а продвигались вперед скачками, поддерживая друг друга огнем, четко взаимодействуя внутри танковых подразделений.

Безусловно, тут особую роль играла связь — зрительная, техническая (радиосвязь). Спустя много лет, говоря о радиосвязи, Михаил Ефимович рассказывал:

«Для танковых войск радиодело — это самое первое, самое необходимое. Есть закон в войсках связи и в военном искусстве. Все связи хороши, когда они дублируют друг друга — и радио, и посыльный на машине или на броневичке, и телефон, пеший посыльный, конный посыльный, на телеге, на велосипеде…

Если бы под Орлом в 1941 году я не использовал этих средств, я многого бы не знал, попался бы как кур в ощип. Но я побил Гудериана…»[73]

В тех случаях, когда 1–я гвардейская танковая бригада взаимодействовала с другими родами войск — пехотой и артиллерией, то общая задача решалась совместными усилиями, в зависимости от фронтовой обстановки. Катуков в начале боя мог бросить вперед пехоту, чтобы она подготовила поле деятельности для танкистов, мог, наоборот, пустить первыми танки, чтобы они расчистили путь пехоте. Артиллерия придавалась танкам для усиления их ударной силы или для подавления огневых точек противника.

Планы боев, которые разрабатывал штаб Катукова, никогда не были стандартными, шаблонными. Вступая в бой даже с численно превосходящим противником, Михаил Ефимович был уверен, что одолеет врага, так как верил в силу русского оружия и в силу духа своих бойцов и командиров.

Не случаен успех бригады в последних двухнедельных боях. За это время противник потерял 106 танков, не считая другого вооружения, в то время как в бригаде вышло из строя 33 танка, 7 из них потеряно безвозвратно, остальные 26 — доставлены на СПАМ, восстановлены и введены в строй.

Выдохшиеся, основательно потрепанные в боях под Москвой германские армии переходили к обороне. Нельзя, однако, говорить, что они окончательно утратили наступательный дух, силы еще были: к началу декабря 1941 года группа армий «Центр» имела в своем составе 1700 тыс. человек, около 13 500 орудий и минометов, 1170 танков, 615 самолетов. Советские войска насчитывали около 1100 тыс. человек, 7652 орудия и миномета, 744 танка, 1000 самолетов.[74]

Тем не менее Ставка Верховного Главнокомандования, несмотря даже на некоторое превосходство немцев в живой силе и технике, за исключением авиации, приняла решение о контрнаступлении. В конце ноября Военный совет Западного фронта представил в Генштаб план контрнаступления. Он был утвержден Ставкой ВГК. Основная идея его состояла в том, чтобы ударом на Клин, Солнечногорск и в истринском направлении разбить основную группировку противника на правом фланге и ударом на Узловую и Богородицк во фланг и тыл армии Гудериана разбить противника на левом фланге Западного фронта.

Почти одновременно с войсками Гудериана вынуждены были прекратить наступление 4–я танковая армия Гепнера и 3–я танковая армия Рейнгардта. Рейнгардт был в одном—двух переходах от Москвы, всего в 35 километрах. Но дальше продвинуться не мог. Как писал Гудериан, у него не было сил, «необходимых для достижения великой цели, уже видневшейся перед ним».

Москва многим мерещилась перед глазами. 19 ноября 1941 года сам командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок пожелал с передовых позиций вблизи Истры посмотреть в бинокль на Москву. Здесь, между Истрой и Крюковом, в результате двухнедельных боев гитлеровцы вбили острый клин в нашу оборону. Крюковский плацдарм давал им возможность сделать новый бросок к советской столице. Чтобы этого не случилось, советские войска должны были в самое короткое время срезать этот клин.

Задачу по разгрому противника командование 16–й армии поручило специально созданной группе, в состав которой вошли 8–я гвардейская стрелковая дивизия, которой после гибели Панфилова командовал бывший комендант г. Москвы генерал—майор В.А. Ревякин, 44–я кавалерийская дивизия и 1–я гвардейская танковая бригада.

На генерала Ревякина возлагалась персональная ответственность за проведение боевой операции по ликвидации Крюковского плацдарма. Немцы здесь успели закрепиться основательно. Рядом с Крюковом находилась небольшая деревня Каменка. Их разъединяли лишь карьеры кирпичных заводов. Каждый каменный дом, а их было тут немало, оккупанты превратили в дот, построили также и дерево—земляные сооружения, подтянули несколько десятков средних танков.

План боя, предложенный Ревякиным, не устраивал многих командиров, в том числе и Катукова. Во—первых, командующий группой распорядился распределить танки (по 5–6 машин) по стрелковым полкам, тем самым распылил силы для нанесения главного удара и развития успеха. Во—вторых, наступление предполагалось начать без предварительной артиллерийской подготовки.[75]

Утром 4 декабря началось наступление на Крюково. Как и следовало ожидать, противник открыл массированный огонь из всех видов оружия.

Кругом рвались мины и снаряды. Ни танки, ни пехота и уж тем более кавалерия не могли подойти даже к окраине села. Пришлось отводить войска на исходные позиции.

Стало очевидно: лобовая атака успеха не принесет. Крюково не взять без серьезной артиллерийской подготовки, и тем не менее Ревякин решил повторить атаку, направив в бой на этот раз все танки бригады, не оставив даже танкового резерва, что опять же чревато было серьезными последствиями: парировать контрудары противника было нечем. Катуков тревожился из—за того, что атака была назначена ночью, а при плохой видимости танкисты вряд ли выполнят поставленную задачу. Тем более бросать танки без прикрытия артиллерии куда как опасно.

Замысел — душа боя. Как раз замысел командующего группой не отличался ни четкостью, ни оригинальностью. И как результат — новая неудача. Бригада потеряла несколько танков.

Узнав о потерях, Катуков мрачно произнес:

— Если мы даже возьмем Крюково, то это будет пиррова победа. Слишком дорогая цена!

В ту же ночь в штабе 8–й стрелковой дивизии состоялось совещание командиров. Ревякин нервничал: две атаки, проведенные без видимых результатов, обескураживали его.

— Будем менять тактику, — сказал он. — Мы слабо знаем систему обороны противника, отсюда большие потери. Во время последней атаки не было четкого взаимодействия между подразделениями. Сказалось, конечно, на ходе наступления и отсутствие маневра. Это моя точка зрения на все наши неудачи.

В ходе обмена мнениями командиры высказали свои соображения по захвату Крюкова. Очередь дошла до Катукова.

— Теперь всем ясно, что действовали мы с самого начала неверно, — сказал Михаил Ефимович. — Придание одного—двух танков стрелковой роте не приносило желаемых результатов. Мы били противника, по сути дела, растопыренными пальцами, а не кулаком. Атаки показали, что взять Крюково в лоб трудно, значит, надо искать выход. Но какой? Фланговые удары, мне кажется, позволили бы достичь успеха. Надо все—таки обходить село, зажать его в железные клещи. Разумеется, все это предстоит сделать при достаточной артиллерийской подготовке.

С мнением Катукова согласилось большинство командиров.

Третья по счету атака началась утром 7 декабря. Основные силы группы наносили удар по фронту, два отряда, усиленные танками, обходили Крюково и Каменку. Танковые группы Лавриненко и Бурды, по замыслу Катукова, должны были действовать на главном направлении. Они поддерживали 1077–й гвардейский стрелковый и 45–й кавалерийский полки. Мотострелковый батальон Михаил Ефимович поставил на левом фланге, строго—настрого приказал капитану Голубеву действовать только по его сигналу.