Энни была поражена, она не подозревала, что ее соплеменники находятся так близко. Однако это открытие вызвало лишь чувство горечи, так как у нее уже не оставалось сил, чтобы пройти пешком столько миль в такую ужасную погоду. Она смогла выжить эти три года, делая все возможное и невозможное, только потому, что надеялась каким-то образом найти Сюзанну и увезти ее домой, на свою ферму на Сан-Сабе. И вот теперь, хотя помощь так близко, всего в нескольких милях от стойбища, ей предстоит умереть, так и не узнав, что случилось с дочерью.
Все эти три года, почти каждую ночь, она вновь и вновь переживала тот кошмар, когда Ветвистый Дуб затащил ее в поросшую низким кустарником ложбину и, навалившись на нее обнаженным, дурно пахнущим телом, грубо овладел ею – и все это время Сюзанна громко звала ее. Она помнила до сих пор, как, опустив на ноги окровавленное платье и с трудом выбравшись из той преисподней, с ужасом узнала, что военный отряд разделился и ее дочь увезли: какой-то индеец выменял ее у Ветвистого Дуба на украденного коня. С тех пор Энни только и оставалось утешать себя мыслью, что раз тот неизвестный воин так много заплатил за Сюзанну, он не причинит ей зла, а значит, она жива и находится где-то на беспредельных просторах Страны команчей.
Хэп Уокер боялся, что не успеет. С самого утра стало холодать, и сейчас ледяной, завывающий ветер больно хлестал его по воспаленному лицу. Не в состоянии унять бьющую его дрожь, он поднял воротник своей куртки из бизоньей шкуры и, зябко поведя плечами, сгорбился, согнулся над лукой седла. Судя по виду тяжело нависшего серого неба, из Канзаса начинал дуть мощный «северянин», а когда этот страшный ветер расходится не на шутку, то спаси бог того, кто будет застигнут им на открытом месте.
Но это было еще не самое страшное. Хуже было то, что он, кажется, заболел. После трех дней, проведенных в седле, пульсирующая боль в ноге стала нестерпимо жгучей, а голова казалась невесомой, отчего его все время мутило. Он сейчас чувствовал себя даже хуже, чем летом, когда индейская пуля раздробила ему бедро.
Он вынужден был признать, что вел себя, как упрямый осел. Он хотел доказать и себе, и Аманде, что его еще нельзя окончательно списывать со счетов и что жизнь для него не закончилась в тот момент, когда из-за поврежденной ноги он был вынужден покинуть ряды техасских рейнджеров. Проведя почти половину из прожитых им тридцати семи лет в неустанной борьбе с индейцами и преступниками, он никак не мог примириться с отставкой, чувствуя себя, как старый боевой конь, которого раньше времени отправили заканчивать жизнь на пастбище. Долгие годы он считал, что ему нравилось бы заниматься сельским хозяйством где-нибудь на ферме или ранчо, но в конце концов открыл для себя, что ему просто на роду написано быть рейнджером. Он теперь точно знал, что никем другим быть не может.
Его мысли невольно перешли на Клея, и он представил, какой шум тот поднимет, когда, возвратившись домой, узнает о его отъезде. Но Аманда умела найти подход к Клею и укротить его, что когда-то немало удивило Хэпа. Да, этот необузданный голубоглазый мальчишка, найденный им четырнадцать лет назад в лагере команчей, понемногу утихомирился, женившись на этой девушке, владевшей полученной ею в наследство Ибаррой, и теперь даже изучал право в университете.
Как странно все в конце концов обернулось. Разве мог он подумать, когда стоял между этим пареньком и Бартоном и кричал: «Не стреляй! Он белый!», что мальчик станет для него чем-то вроде младшего брата. Он помнил тот день, словно это было вчера.
Мальчуган задал Хэпу массу хлопот, когда они возвращались в лагерь рейнджеров в Сан-Сабе, упираясь с таким остервенением, что приходилось с ним сражаться за каждый сантиметр пройденного пути. На плече Хэпа до сих пор еще оставался шрам в том месте, куда набросившийся на него мальчишка нанес удар ножом. Кончилось тем, что Хэпу пришлось связать его веревкой и погрузить, словно какой-нибудь тюк, на вьючного мула. Малыш исступленно ругался на языке команчей целых два дня кряду, пока в конце концов не потерял голос.
Но малец не давал ему покоя и после того, как они приехали. За то время, пока Хэп пытался разыскать каких-нибудь родственников мальчика, чтобы они забрали его к себе, тот умудрился сбежать от него семь или восемь раз, полный решимости вернуться в лоно своей команчской семьи или, вернее, того, что от нее осталось. Его индейское имя было Нахагкоа, или Одинокий Боец, но уже после второго побега рейнджеры стали в шутку называть его Одинокий Беглец, и это имя закрепилось за ним, но потом выяснилось, что на самом деле он был Клейтоном Макалестером, единственным из всей семьи, уцелевшим после одного из набегов команчей девять лет назад.
После долгих стараний Хэпу удалось наконец разыскать проживавшую в Чикаго незамужнюю тетку Клея, изъявившую желание взять мальчика. Рейнджеры были так рады спровадить мальчишку куда подальше, что с готовностью сбросились ему на железнодорожный билет. Как выразился Франк Кеннеди, «ради того, чтобы снова спокойно спать по ночам, и раскошелиться не жалко». Провожать Клея на станцию они отправились в полном составе, а затем отпраздновали это событие, до чертиков напившись.
Мисс Джейн Макалестер – таково было, насколько помнил Хэп, имя тетушки. Чего бы он только тогда не дал, чтобы стать свидетелем ее встречи с племянником. В письме к ней он пытался объяснить, что мальчишка хватает еду прямо руками, спит на голом полу под кроватью в чем мать родила и говорит по-команчски куда лучше, чем по-английски. Но у этой старой девы оказался достаточно твердый характер, так как она выносила своего дикого племянника целых четыре года и даже умудрилась сделать его чуть ли не полуцивилизованным.
После этого он вернулся к Хэпу, а затем оба они вступили добровольцами в Армию Конфедерации и вместе сражались в доблестной Техасской бригаде. Когда война закончилась, Клей последовал за Хэпом в техасскую полицию, а после того как законодательная власть штата вновь сформировала подразделение техасских рейнджеров, пополнил вместе с ним их ряды. Из него получился превосходный рейнджер: не было случая, чтобы, отправившись в погоню даже за самыми отпетыми, закоренелыми головорезами, он не настиг бы их. Только одного он ни за что делать не хотел – идти против вырастивших его команчей. Хэп же, напротив, преследовал их с особенным упорством.
Вся ирония заключалась в том, что, в то время как Клей штудирует право в Остине, именно он, Хэп, едет на север, чтобы продать говядину для пропитания дорогих сердцу Клея индейцев. И он не ждал от этого ничего хорошего. На говядине Ибарры дикари продержатся всю зиму, а значит, как только начнутся весенние оттепели, возобновят свои набеги по всей территории Техаса.
Чтобы не заснуть, он стал дышать как можно глубже и вдруг заметил, что, кроме дождя со снегом, в воздухе чувствуется нечто другое. Да, так и есть – дым. Но он отлично знал, что до агентства еще достаточно далеко. Остановив коня, он подался вперед и, прищурившись, стал всматриваться в дорогу перед собой.
То, что он увидел, заставило кровь застыть в жилах: прямо на его пути стояло по меньшей мере двадцать индейских типи. Если его заметят, за ним наверняка бросятся в погоню, а он сейчас не в той форме, чтобы спасаться бегством.
Ему было известно, что для него у них даже есть особое имя – Меткий Стрелок, полученное им благодаря его шестнадцатизарядной винтовке «генри», с которой он не расставался с самых времен войны и из которой стрелял без промаха. Этой винтовкой он, должно быть, убил не меньше полусотни команчей. Можно не сомневаться, скво не пожалеют ради него сил, чтобы наточить поострее ножи.
Ему оставалось одно – въехать в селение с миролюбивым видом, а там будь что будет. Клей всегда говорил ему, что у команчей существует правило – встречать радушно кого угодно, даже самого лютого врага, если только он придет к ним с миром. Хэпа не очень прельщала такая перспектива, но, хочешь не хочешь, ему предстояло на своей шкуре проверить, так ли это.
