Мы немного поговорили о Йохене. Бобби был женат на женщине, которую звал «леди Урсула». У них две уже взрослых замужних дочери («Внуки неизбежны, как говорится. И вот тогда уж я покончу с собой»). Они с леди Урсулой жили в просторной кирпичной викторианской вилле на Вудсток-роуд, не так далеко от господина Скотта, нашего дантиста. В 1948 году Бобби опубликовал книгу «Германия: вчера, сегодня, завтра». Я однажды заказала ее в Бодлеанской библиотеке ради интереса. В ней было сто сорок страниц, напечатанных на плохой бумаге; алфавитный указатель отсутствовал, и, насколько я определила, эта книга была единственным вкладом моего научного руководителя в историческую науку. Еще мальчиком он проводил каникулы в Германии и проучился один год в университете в Вене. Но потом случился аншлюс, и ему пришлось вернуться на родину. Во время войны Бобби служил штабным офицером при Министерстве обороны. Затем, в 1945 году, он вернулся в Оксфорд в качестве молодого преподавателя, женился на леди Урсуле, опубликовал свою тонкую книжку и с той поры является преподавателем исторического факультета и членом совета колледжа. Он не скрывал, что жизнь его развивалась по «линии наименьшего сопротивления». У него был широкий и сложный круг друзей в Лондоне и большой старинный дом в графстве Корк, где он проводил лето.
— Ты узнал что-нибудь по поводу этого Ромера? — спросила я между прочим. Я позвонила ему тем утром, решив, что если кто и мог бы мне помочь в этом деле, так это Бобби Йорк.
— Ромер, Ромер… А он не из тех Ромеров, что из Дарлингтона?
— Не думаю. Мне известно только, что в войну он был кем-то вроде шпиона и что у него есть какой-то титул.
Тогда Бобби пообещал посмотреть, что возможно.
Сейчас он поднялся с кресла, одернул жилет на животе, направился к письменному столу и поискал там что-то в бумагах.
— Его нет ни в «Кто есть кто», ни в справочнике Дебретта.
— Знаю, я искала.
— Конечно, это ни о чем не говорит. Думаю, он все еще жив и брыкается.
— Я тоже так считаю.
Бобби достал из кармана очки-половинки и надел их.
— Ага, вот оно, — сказал он, глядя на меня поверх этих очков. — Я позвонил одному из моих самых блестящих аспирантов, который теперь работает клерком в палате общин. Он немного покопался и выкопал человека, который носит титул барона Мэнсфилда из Хэмптон-Клива, а фамилию — Ромер. Может, это тот, кого ты ищешь? — Он отчетливо прочел: «Мэнсфилд, барон, получил титул в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году (пожизненный пэр); Л. М. Ромер, председатель совета директоров „Ромер, Рэдклифф Лимитед“» — ага, издательство, это уже кое-что — «с тысяча девятьсот сорок шестого по настоящее время». Боюсь, это все, что мы имеем. Кажется, он ведет очень умеренный образ жизни.
— Возможно. В любом случае, я его проверю. Спасибо большое.
Бобби проницательно посмотрел на меня и спросил:
— Ну, а теперь скажи мне: почему тебя так заинтересовал барон Мэнсфилд из Хэмптон-Клива?
— Ну, просто мама мне много про него рассказывала.
В «Терф таверн» мать сказала мне две вещи: во-первых, она была уверена в том, что Ромер жив, а во-вторых, ему был пожалован какой-то дворянский титул.
— Рыцарь, лорд или что-то в этом роде. Я уверена, что читала об этом. Но, обрати внимание, это было очень давно.
Мы вышли из паба и пошли в направлении Кебл-колледж, где мама оставила свою машину.
— Зачем тебе Ромер? — спросила я.
— Думаю, настало время, — лаконично ответила она, и по тону ее голоса я поняла, что больше спрашивать не стоит.
Мама довезла меня до конца Моретон-роуд: через пять минут должны были начаться занятия с Хамидом. И, конечно же, он собственной персоной уже сидел наверху лестницы.
Мы провели два часа с семейством Амберсон, наслаждаясь их затянувшимся отпуском близ замка Корфе в Дорсете. Было высказано много претензий по поводу того, что Кит Амберсон «должен был бы сделать», и выслушано много жалоб со стороны его обиженной жены и детей. Кит сконфуженно извинялся. Хамид, казалось, перенял настроение Кита, поскольку выглядел подавленным и проявлял излишнее усердие, что было ему несвойственно. Он часто прерывал меня и долго что-то записывал в своем блокноте. Я заметила это и спросила, в чем дело.
— Ты все еще не ответила — согласна принять мое приглашение пообедать вместе?
— О да, конечно, в любое время, — сказала я, хотя, конечно же, совершенно забыла о его приглашении. — Только предупреди за пару дней, чтобы я успела найти, с кем оставить ребенка.
— А если в эту субботу вечером?
— Хорошо, хорошо. Йохен может остаться с бабушкой. В субботу мне очень даже подходит.
— На Вудсток-роуд открылся новый ресторан — «Браунс».
— Ах вот как? «Браунс»? Очень хорошо — я там не была, это даже интересно.
Хамид заметно повеселел.
— Отлично, значит в субботу в ресторане «Браунс». Я заеду и заберу тебя.
Мы договорились, и я проводила Хамида. Людгер сидел на кухне и ел сэндвич. Он оторвался от своего занятия, облизал пальцы и пожал Хамиду руку.
— Привет, братишка! Иншалла! Куда направляешься?
— В Саммертаун.
— Я пойду с тобой. Пока, Руфь.
Он взял свой сэндвич и последовал за Хамидом вниз по лестнице. Я слышала глухой металлический стук их ног по ступенькам.
Я посмотрела на часы: без десяти четыре — в Германии на час больше. Я закурила сигарету и набрала прямой номер Карла-Хайнца в его офисе. Услышав гудки, я мысленно представила себе его кабинет, коридор, что вел туда, здание, в котором он находился, и не поддающийся описанию район Гамбурга, где это здание стояло.
— Карл-Хайнц Кляйст. Слушаю.
Я не слышала его голоса почти год и почувствовала, как на секунду лишилась сил. Но лишь на секунду.
— Это я.
— Руфь…
Пауза была совсем короткой. Он смог скрыть свое удивление.
— Приятно вновь услышать твой прекрасный английский голос. Твоя фотография сейчас стоит на столе передо мной.
Он врал так же естественно и неподражаемо, как и всегда.
— Людгер здесь, — сказала я.
— Где?
— Здесь, в Оксфорде. У меня в квартире.
— Он хорошо себя ведет?
— Пока да.
Я рассказала ему, как Людгер заявился безо всякого предупреждения.
— Я не разговаривал с братом… Ой, уже десять месяцев, — сказал Карл-Хайнц. — Мы поссорились. Я его больше видеть не хочу.
— А в чем дело?
Я слышала, как он поискал сигарету и закурил.
— Я заявил ему, что он мне больше не брат.
— Почему? Что он такого сделал?
— Он слегка сумасшедший, этот Людгер. Я бы сказал, даже опасный. Он связался с сумасшедшей компанией. Думаю, это РАФ.[29]
— Какая еще РАФ?
— Фракция Красной Армии. Баадер-Майнхоф, ты знаешь.
Я знала. В Германии шел бесконечный процесс над группой Баадер-Майнхоф. В мае Ульрике Майнхоф покончила с собой. Странно, но последнее время у меня не хватало времени на чтение газет.
— И что, Людгер связан с этими людьми?
— Кто знает? Он говорил о них так, словно они ему знакомы. Я сказал уже, что больше с ним не разговариваю. Он украл у меня кучу денег. Я его вычеркнул из своей жизни.
Карл-Хайнц говорил будничным голосом — так, как если бы он рассказывал мне, что только что продал машину.
— И поэтому Людгер приехал в Англию?
— Не знаю — мне все равно. Спроси у него сама. Мне кажется, что ты ему всегда нравилась, Руфь. Ты была к нему добра.
— Вовсе нет — ничего особенного.
— Ну, скажем, ты не была к нему недобра.
Наступила пауза.
— Не знаю точно, но мне кажется, что Людгера разыскивает полиция. Думаю, что он наделал глупостей. Очень больших глупостей. Будь с ним осторожна. Думаю, он убежал.
— В бегах?
— Точно.
На этот раз паузу пришлось сделать мне.
— Значит, ты ничего сделать не можешь?
— Нет, извини — я ведь тебе сказал: мы поссорились. Я его больше видеть не хочу.
