Ева вернулась домой в Баттерси и сказала миссис Дэйнджерфилд с почтительным вздохом, что опять получила новое назначение — «опять в Шотландию» — и что ей нужно уезжать сегодня же вечером. Она заплатила хозяйке за два месяца вперед и покинула ее с веселым и счастливым видом.

— По крайней мере ты будешь вдали от этих налетов, — с завистью заметила миссис Дэйнджерфилд и чмокнула ее в щеку на прощание.

— Я позвоню перед тем, как возвращаться, — сказала Ева. — Возможно, это будет в марте.

Она переночевала в гостинице у вокзала Виктория-стэйшн, а наутро стукнулась лбом о грубую кирпичную стенку в проеме окна так, чтобы рассечь кожу до крови. Она обработала рану, наложив на нее вату и заклеив пластырем. Потом села в такси и доехала до полицейского участка в Ротерхайте.

— Чем мы можем помочь вам, мисс? — спросил дежурный констебль.

Ева растерянно огляделась, изображая из себя все еще находившуюся в шоке.

— В больнице сказали, что мне нужно прийти сюда. Я из «Карлисли-Хауса», на него был налет. Меня зовут Сэлли Фэйрчайлд.

К концу дня у нее уже были временное удостоверение личности и продовольственная книжка с купонами на неделю. Ева сказала, что ее приютили соседи, и дала адрес вблизи развалин. Ей посоветовали обратиться в управление Министерства внутренних дел на улице Уайтхолл в течение недели для того, чтобы выполнить все формальности. Полицейские вели себя очень сочувствующе, Ева немного поплакала, и они предложили довезти ее до временного пристанища. Ева сказала, что она собирается встретиться с друзьями — «хотя, все равно, спасибо» — и навестить нескольких раненых в больнице.

Таким образом, Ева Делекторская стала Сэлли Фэйрчайлд. Наконец-то она обрела имя, которого не знал Ромер. Цепь была разорвана, но она не была уверена, что сможет долго продержаться со своим новым именем. Еве начало казаться, что Лукас получал некое извращенное удовольствие от ее способности уходить от преследования — «Это я ее так хорошо научил». Но Ромер всегда будет думать: «Как мне найти Еву Делекторскую теперь?»

Она постоянно помнила об этом и понимала, что ей еще многое предстояло сделать, чтобы почувствовать себя хотя бы наполовину в безопасности. И Ева завела привычку начинать свои вечера — покуда еще были деньги — с выпивки в лабах, ресторанах и барах более высокого класса. Она понимала, что те несколько дней, которые она прожила в отеле, ничего при этом не предпринимая, были самыми безопасными. Но стоит ей только поступить хоть на какую-нибудь работу, как система безжалостно заявит свои права на нее и задокументирует ее существование. Она ходила в кафе «Ройяль» и в «Челси арт клуб», в бары «Савой», «Дорчестер» и в «Белую башню». Многие подходящие мужчины угощали ее выпивкой и приглашали куда-нибудь сходить, а некоторые безуспешно пытались поцеловать и приставали к ней. Ева познакомилась с польским летчиком-истребителем в пивном подвале на Лестер-скуэр и встретилась с ним два раза, прежде чем решила, что он ей не подходит. Она искала кого-нибудь особенного — хотя сама не представляла кого, — но была уверена, что узнает его в ту же самую минуту, как они повстречаются.

Спустя примерно десять дней после того, как она стала Сэлли Фэйрчайлд, Ева оказалась в «Дубовом сердце» на Маунт-стрит, в районе Мэйфэр. Это был простой паб, но бар в нем был очень уютный, весь в коврах, на стенах эстампы на спортивные темы и всегда живой огонь в камине. Ева заказала джин с оранжадом, нашла место, закурила и сделала вид, что разгадывает кроссворд в «Тайме». Как всегда, в баре было несколько военных — все офицеры, один из которых предложил ей с ним выпить. У Евы не было желания знакомиться с британским офицером, поэтому она объяснила ему, что ждет своего ухажера, и он оставил ее в покое. Через час или чуть более того, когда она подумывала уже о том, чтобы уйти, за столик рядом с ней сели три молодых человека в темных костюмах. Они были в веселом настроении, и, послушав их минуту-другую, Ева поняла, что они говорили с ирландским акцентом. Ева пошла к стойке, чтобы заказать еще выпить, и уронила газету. Один из молодых людей — круглолицый и с тонкими усиками — поднял ее. Они встретились взглядами.

— Вы позволите вас угостить? — спросил он. — Пожалуйста, вы оказали бы мне честь, и мне было бы приятно.

— Спасибо большое, — ответила Ева. — Но мне пора идти.

Она позволила уговорить себя сесть за их стол. И объяснила, что ждет одного джентльмена, но тот запаздывает уже на сорок минут.

— Ох, какой же он джентльмен, — сказал молодой человек с усиками, делая серьезное лицо. — Это просто английский невежа.

Тут все рассмеялись, а Ева обратила внимание на одного из них. Он сидел за столом напротив нее — светловолосый, веснушчатый, крупный, немного сутулый, раскованный — и улыбался шутке, но улыбался про себя — так, словно что-то еще рассмешило его в этой фразе, что-то незаметное для других.

Ева узнала, что все трое были юристами при ирландском посольстве и работали в консульстве на Кларджес-стрит. Когда настал черед светловолосого платить за выпивку, Ева дождалась, пока он подойдет к стойке бара, и попросила разрешения у остальных выйти, сказав, что ей надо припудрить нос. Но вместо этого пошла к стойке бара и встала рядом со светловолосым, сказав ему, что она передумала и лучше заказать ей полпинты шенди вместо джина с оранжадом.

— Хорошо, — ответил он, — полпинты шенди — значит, полпинты шенди.

— Как вы сказали, вас зовут? — спросила она.

— Меня зовут Шон, а двух остальных — Дэвид и Имонн. Имонн — комик, а мы — его аудитория.

— Значит, Шон? А дальше как?

— Шон Гилмартин. — Он обернулся и посмотрел на нее. — А вас, повторите, как зовут, Сэлли?..

— Сэлли Фэйрчайлд, — ответила Ева и почувствовала, как прошлое свалилось с нее разбитыми кандалами. Она подошла к Шону Гилмартину, когда тот передавал ей полпинты шенди, настолько близко, насколько смогла сделать это, не прикоснувшись к нему, и подняла лицо, заглянув в его спокойные, все понимающие и всему улыбающиеся глаза. Что-то подсказывало ей, что история Евы Делекторской подошла к своему естественному концу.

— ВОТ ТАК ТЫ И ВСТРЕТИЛАСЬ С МОИМ ОТЦОМ? — спросила я. — Ты подцепила его в пабе?

— Боюсь, что так оно и было, — со вздохом ответила мать, моментально устремившись взором в никуда. Я поняла, что она смотрела в прошлое. — Я искала подходящего мужчину — искала его день за днем — и вот наконец встретила его. И как только увидела эту его неподражаемую улыбку, сразу поняла: это он.

— Ну, тогда в этом, пожалуй, не было ничего циничного.

Мама посмотрела на меня строго, так она делала всегда, когда я выходила за рамки приличий, вела себя дерзко.

— Я любила твоего отца, — просто сказала она, — он спас меня.

— Извини, — произнесла я тихо, испытывая чувство стыда и виня во всем свое похмелье: я все еще расплачивалась за отвальную Хамида. Я ощущала себя вялой и отупевшей: во рту пересохло, тело изнывало без влаги, и первоначальная «слабая» головная боль перешла в категорию «устойчиво-пульсирующая» по шкале головных болей.

Мама быстро досказала мне оставшуюся часть истории. После встречи в «Дубовом сердце» было еще несколько свиданий — рестораны, танцы в посольстве, поход в кино, — и оба при этом понимали, что сближались друг с другом медленно, но верно. Шон Гилмартин, обладавший связями и влиянием в дипломатическом корпусе, ускорил процесс получения Сэлли Фэйрчайлд нового паспорта и других документов. В марте 1942 года они поехали в Ирландию, в Дублин, где она познакомилась с родителями жениха. Они обвенчались двумя месяцами позже в церкви Спасителя на Данкэннон-стрит. Так Ева Делекторская, ставшая Сэлли Фэйрчайлд, превратилась в Сэлли Гилмартин. Уж теперь-то она была в безопасности. После войны Шон Гилмартин со своей молодой женой вернулся в Англию, где был принят в адвокатскую фирму в Банбери, Оксфордшир, в качестве младшего партнера. Фирма процветала, Шон Гилмартин стал старшим партнером, и в 1949 году у супругов Гилмартин родился ребенок, девочка, которую они назвали Руфь.