Теперь на веранде осталась только одна супружеская пара. Они заканчивали обедать. Супруга мешала ложкой кофейную гущу и сахар на дне своей чашки, а ее муж курил небольшую сигару с таким довольным видом, словно сигара была большой.

Ева подошла к Йоосу с незажженной сигаретой и сказала по-английски, как и было запланировано:

— Разрешите вашу зажигалку? Вы курите?

Йоос ответил, как и следовало:

— Конечно, я курю.

После чего он должным образом дал ей прикурить от своей зажигалки. Он был довольно симпатичным мужчиной, стройным, с тонким прямым носом, его внешность портило пятно на левом глазу: казалось, что он смотрит поверх ее головы.

Ева спросила его:

— Не подскажете, где я могу купить французские сигареты?

Йоос на миг задумался и ответил:

— Может, в Амстердаме?

Ева улыбнулась, пожала плечами и вернулась к своему столу. Она заплатила по счету и насколько могла быстро вышла в женский туалет. Она полностью открыла окно, встала на унитаз и вылезла наружу. Каблук зацепился за защелку, и она неуклюже шлепнулась на землю. Поднимаясь и отряхиваясь от пыли, Ева заметила, как две машины пересекли границу со стороны Германии, и услышала, как они остановились на улице у кафе, громко зашуршав гравием. Она подошла к углу, чтобы посмотреть на них, и успела заметить, как с полдюжины человек вбежали внутрь.

Ева быстро прошла через автомобильную стоянку мимо качелей — под покров леса. Через минуту или и того быстрее задняя дверь кафе открылась и она увидела двух британских агентов, а с боку каждого из них еще по человеку. Их вели к припаркованным «мерседесам». Вдруг из-за угла, со стороны главного входа, выбежал Йоос. Раздалась серия коротких хлопков, будто кто-то ломал ветки деревьев, и она поняла, что Йоос стрелял на ходу — в руке у него был револьвер. Англичане и их охрана присели, укрывшись за машиной. Одна из пуль Йооса ударила в ветровое стекло, и на стекле образовался небольшой светлый скол.

Йоос бежал к лесу, не прямо на Еву, а немного в сторону, вправо от нее. Теперь охрана встала, вынула пистолеты и начала стрелять в Йооса. Из кафе выскочили еще двое и побежали за ним, также стреляя. Ева заметила, что Йоос бежал хорошо, проворно, даже несмотря на свой узкий костюм, как мальчик, и он почти добежал до сосен, за которыми можно было укрыться, когда споткнулся и немного зашатался. Двое, преследовавшие его, снова открыли стрельбу с близкого расстояния — Бам! Бам! Бам! — и он быстро свалился на землю и больше не двигался. Двое мужчин взяли его под руки с обеих сторон и потащили к машине. Англичан уже затолкали в машину, туда же втащили и труп Йооса. Потом машина завелась, выехала со стоянки и на скорости объехала кафе «Бакус». Все оставшиеся вприпрыжку бежали за ней, на ходу пряча оружие под пиджаки.

Еве было видно, как поднялся черно-белый шлагбаум, и сначала одна, а затем две другие машины беспрепятственно пересекли границу с Германией.

Какое-то время Ева тихо сидела за тем же деревом, освобождая свое сознание, как ее учили: не было никакой надобности сходить с этого места, лучше переждать, чем сделать что-нибудь неожиданное, поспешное. Она запоминала детали всего того, что видела, восстанавливая последовательность событий, убеждая себя в том, что восприняла их правильно, вспоминая все, что они сказали друг другу с лейтенантом Йоосом до последнего слова.

Найдя лесную тропинку, Ева не спеша двинулась по ней, пока не дошла до дороги, проложенной лесниками, а уже по ней через какое-то время вышла на шоссе. Она была в двух километрах от Пренсло. Первый же указатель, который попался Еве, подтвердил это. Ева медленно пошла по дороге в сторону деревни. Ее голова была набита шумными и противоречивыми объяснениями того, свидетелем чего она стала. Когда она подошла к отелю «Виллемс», ей сказали, что другой джентльмен уже уехал.

УТРОМ БЕРАНЖЕР ПОЗВОНИЛА и сказала, что она сильно простудилась и просит отложить занятие. Я согласилась немедленно, с сочувствием и неким скрытым удовольствием (поскольку знала, что мне все равно заплатят), и, решив воспользоваться этими двумя освободившимися часами, села в автобус, идущий в центр города. На Терл-стрит я зашла в узкую калитку в воротах своего колледжа и потратила две минуты на чтение объявлений и плакатов, приколотых к большой доске под аркой привратницкой, прежде чем зайти внутрь привратницкой и посмотреть, нет ли чего интересного в моей ячейке. В этой ячейке я обнаружила обычные рекламные проспекты, приглашения на встречи с легкой выпивкой в аспирантской, счет за вино, купленное мной четыре месяца назад, и дорогой белый конверт, на котором ручкой с очень толстым пером ярко-коричневыми чернилами было написано мое имя: мисс Руфь Гилмартин, магистр искусств. Я сразу догадалась, кто был автором письма: Роберт Йорк, мой научный руководитель, на которого я постоянно наговаривала, называя его самым ленивым преподавателем в Оксфорде.

Я ощутила легкий укол совести и открыла конверт. Вот что говорилось в письме:

Моя дорогая Руфь!

Уже довольно много времени прошло с тех пор, когда мы видели друг друга в последний раз. Позволь поинтересоваться, не появилась ли новая глава, которую я мог бы прочесть? Нет, серьезно, нам неплохо было бы в ближайшее время встретиться — до конца семестра, если возможно. Извини за занудливостъ.

Tanti saluti,[24] Бобби

Я позвонила ему немедленно из телефонной будки в привратницкой. Ответа пришлось ждать довольно долго, а потом я услышала знакомый аристократический basso profundo — низкий и глубокий мужской голос:

— Роберт Йорк.

— Алло. Это я — Руфь.

Молчание.

— Руфь де Вилльер?

— Нет. Руфь Гилмартин.

— Ах, моя любимая Руфь. Заблудшая Руфь. Слава Богу — я уж и не чаял… Как дела?

Мы договорились встретиться завтра вечером в колледже у него на кафедре. Я повесила трубку, вышла на Терл и остановилась на мгновение, внезапно почувствовав себя смущенной и виноватой. Виноватой, потому что не занималась диссертацией вот уже несколько месяцев: смущенной, потому что задала себе вопрос: что ты делаешь здесь, в этом чопорном провинциальном городишке? Зачем тебе докторская диссертация? Ты что, захотела стать ученой?..

На ум не приходило никаких быстрых или готовых ответов. Я медленно плелась по Терл в сторону Хай-стрит — подумывая зайти в паб и выпить вместо того, чтобы вернуться домой к скромному обеду в одиночестве — когда вдруг, проходя мимо входа в крытый рынок, заметила привлекательную пожилую женщину, очень похожую на мою мать. Это и была моя мать. В брючном костюме жемчужно-серого цвета, а волосы ее казались светлее — недавно покрасила.

— Кого это ты там высматриваешь? — спросила она немного раздраженно.

— Тебя. Ты великолепно выглядишь.

— У меня ремиссия. А ты выглядишь ужасно. Отвратительно.

— Боюсь, что у меня в жизни кризис. Я собиралась немного выпить. Ты присоединишься?

Она охотно поддержала мое предложение, поэтому мы развернулись и пошли в сторону «Терф таверн». В пабе было темно и прохладно — благостная передышка от палящего июньского солнца. Старые каменные плиты недавно вымыли, и они казались пестрыми от влаги. Посетителей было совсем немного. Мы выбрали столик в уголке, я пошла к стойке и заказала пинту светлого пива для себя и тоник со льдом и лимоном для матери. Ставя стаканы на стол, я вспомнила последний эпизод истории Евы Делекторской и попыталась представить свою мать — тогда практически того же возраста, что и я сейчас — наблюдавшую, как убивали лейтенанта Йооса. Я села напротив нее.

Мама говорила, что чем больше я прочту, тем больше пойму. Но я чувствовала, что до понимания мне еще далеко.

Я подняла свой стакан с пивом и сказала:

— Будь здорова!