Декабрь 1993 г. Сербия. Белград.

Меня опять отозвали с фронта в штаб округа. Теперь уже в своем кабинете, полковник встретил меня как старого знакомого.

— Здравствуйте, заходите. Кофе или чай, — спросил он меня, пожимая руку.

— Если вас не затруднит, чай.

— Не затруднит. — засмеялся он и, наклонившись к селектору, попросил- Два чая, пожалуйста, с лимоном.

Нам принесли два чая и два тощих бутерброда с беконом.

— Мы начнем с вами разговор, вот о чем, — завязал разговор полковник, — изучив все данные о вас, любезно представленные друзьями из России, а так же собранные из наших источников, нам бы хотелось предложить работу у нас. Работа связана с вашей профессией и в наших органах.

— Хочу спросить вас полковник Вы об этом проинформировали Россию?

— Вы хотите сказать, МВД и МБ? С ними все согласовано.

— Если это так, то у меня нет, выходит, выхода.

— Почему же. Вы можете возвратится на фронт и честно воевать дальше.

— А потом, что будет со мной потом, когда кончится война или контракт.

— Это ваше дело. Найметесь куда-нибудь еще. Войны, пока, идут везде.

— А Россия для меня закрыта на вечно?

— Сейчас, да. Но ничего нет вечного и когда-нибудь вам, может быть и разрешат вернуться на родину, если, конечно, вы захотите туда сами.

— Что я буду делать у вас?

— Защищать безопасность нашей страны. Поймите, лейтенант, не всякому иностранцу мы можем доверить такую работу. Прежде чем поговорить с вами, мы изучали вас тщательно, знаем, что вы можете и что нет, в какой ситуации вы находитесь и чем вы можете привязаться к нам.

— Хорошо. Не буду спрашивать у вас отсрочки на размышление, полковник, потому что связывая свое будущее с вами, я, действительно, вынужден кое с чем рвать. Я согласен.

— Я так и предполагал, что вы так скажете. Я рад за вас. Теперь к деталям. Служить будете в Белграде, в оперативном управлении армейской контрразведки, которая расположена не далеко от нас. Вам дается на устройство и сдачу дел двое суток. И еще, вам разрешена встреча с Калниш. Сегодня вы можете ее увидеть в центральной тюрьме в два часа. Можете ее поздравить. Ей сохранили жизнь, дали двадцать пять лет. Поздравляю и вас лейтенант, с вступлением в новую жизнь.

— Спасибо полковник, не разрешите мне еще съездить в больницу, в город…… попрощаться со знакомыми.

— Не стоит лейтенант. Шипова мы отправили в санаторий, в Сплит, а потом отправим на родину. Ну а Мила…, у нее кончилась практика и она вчера приехала в Белград. Кстати, у вас есть ее адрес и телефон?

Действительно они все знают.

— Да.

— У вас есть отпуск два дня, действуйте, лейтенант.

— Разрешите идти.

— Да. До свидания лейтенант, — и он протянул мне руку.

С Гердой я встретился в центральной тюрьме, в комнате встреч. Нас разделяла толстая витая сетка и тень от нее, падала на лицо Герды и делала его совершенно незнакомым. Волосы были собраны в пучок и от этого, и от тени решетки лицо казалось старым.

— Здравствуй, Герда. — сказал я.

— Вик, как я была уверена, что ты придешь ко мне. Я так тебя ждала.

— Мне только сегодня разрешили встретится с тобой. Я хочу тебя поздравить с маленькой победой. Может быть потом будет амнистия и ты раньше уберешься от сюда. Скоро кончится война и можно ожидать многого.

— Я так много здесь всего передумала, а сейчас когда смерть обошла стороной, я мучительно думаю, кем я буду потом, кому я буду нужна, в пятьдесят.

— Говорят, у них здесь можно учиться, приобретай профессию. Учись, пока не поздно, читай, работай, убивай время. Только не закисай, я буду приходить к тебе.

— Правда, Вик. Да на тебе погоны офицера. Поздравляю, Вик. Приходи ко мне почаще, ты единственное звено с родиной, со мной. Вик, с тобой не говорили, ведь я о тебе все рассказала на следствии.

— Говорили.

— Я тебе ни чего не напортила?

— Напортила, меня турнули с фронта.

— Но от этого тебе не стало хуже? Там же всегда могли убить.

— Герда, я все время на фронте. Как с Афгана начал, так до сих пор не могу кончить. Я прошел лагерь смерти, о котором ты знаешь. Я там назывался куклой. Я сейчас думаю, что я был куклой, начиная с Афгана и до сих пор. На мне экспериментировали все время, только вершиной пика был лагерь.

— А я тоже об этом думала. Я лезла во все пакостные места и везде стреляла, без конца рисковала жизнью. Только здесь хотела понять, а за что, рисковала. Что удивительное, даже не за деньги, а за удовольствие. Ты о себе говоришь, что ты кукла, а я себя сравниваю с проституткой. Та получает деньги и удовольствие от того, что тешит мужика, а я получаю деньги и удовольствие от того, что его убиваю. Та рискует подцепить дурную болезнь, я рискую получить пулю или быть исковерканной таким мужиком, как ты. Психиатр, здесь, исследовал меня. Я здорова, я в норме и убивать мужиков, говорит он, это не болезнь- это вина общества, которое вложило мне с детства это ружье. Теперь этот порок надо исправлять, а лекарство, выходит, это тюрьма.

— Дурак твой психиатр. Если человек пьяница или наркоман, его, что, лечить тюрьмой тоже надо? Я не хочу тебя обидеть, но я считаю, что ты больна. И твоя болезнь излечима не обязательно в тюрьме. У тебя же дочка, а ты даже не помнишь ее лица, у тебя есть угол, дом. Тебе только не хватало любви и человеческого тепла.

— Ну любви-то где хочешь.

— Я не про ту любовь. Я про ту, настоящую, о которой мечтает и за которую борется почти каждая женщина.

— Ладно, Вик, это все сказки. Но честно, если бы меня сейчас выпустили, я бы вышла за тебя за муж. Ты меня взял бы, Вик? Обещаю, я была бы хорошей женой.

— Ты немножко опоздала Герда. Я встретил другую девушку, ее звать Мила. Она живет в Белграде и я, сейчас, буду служу здесь.

— А как же я? Я же здесь одна, у меня же здесь ни кого, кроме тебя, нет, — заплакала Герда.

— Мы будем друзьями. Я к тебе буду приходить.

— Нечестивец, идиот, я то ему расплылась, сама, дура, навязывалась.

— Ты что думала, что я к тебе двадцать пять лет в тюрьму, как домой, приходить буду.

— Уходи, мне плохо. А сейчас с тобой еще хуже.

— До свидания Герда, я еще приду.

— Меня переводят.

— Я тебя найду.

Февраль 1994 г. Сербия. Белград.

Я работаю в отделе по странам СНГ. Это муторная, нудная работа с информацией, поисками нужных лиц, вычислениями тех, кто работает против республики и бесконечной фильтрации людей, находящихся в контакте с иностранцами и по поступающим сигналам.

В начале Февраля меня и двух сотрудников отдела вызвал к себе полковник.

— Из информированных источников к нам поступили сведения, что десятого Февраля в ресторане «Шторм», сотрудник украинского посольства, — начал он, — получит информацию от сотрудника консульского отдела Литвы. Нас, конечно, интересует содержание этой информации. Из тех же источников можно предположить, что это какой-то документ, может черновик, а может быть негласное соглашение между двумя государствами о блоке противодействия России и государств, поддерживающих с ней дружеские отношения. Я собрал вас, что бы посоветоваться, необходимо ли нам вмешаться и получить эти документы или сохранить роль стороннего наблюдателя. У кого какие мнения?

— Разрешите мне господин полковник, — выступил я.

— Да, пожалуйста, лейтенант.

— Не лучше бы было собраться прибалтам в посольстве Украины и за закрытыми дверями решить все вопросы, не привлекая внимания наших органов?

— Хороший вопрос лейтенант. Действительно, почему бы им не собраться где-нибудь в укромном месте, а не на виду. Мало того, по нашим каналам дважды поступила информация о встрече двух дипломатических работников в этом ресторане. Как будь-то кто-то навязывает нам эту информацию. Самое интересное, что оговаривается документ и его примерное содержание. Для чего же им надо эта демонстрация? Как вы думаете, лейтенант? Я обращаюсь к вам, потому что вы занимаетесь вопросами СНГ.