Солнце скрылось за дальним гребнем, окружив темный хоган Агуилы радужным ореолом. У дверей слонялся давешний пес, затявкавший на пришельцев, да пара кур копалась в земле. От самого же Агуилы ни слуху ни духу. Но все равно они ждали верхом, остановив лошадей в почтительном отдалении.

– По-моему, его тут нету, – заметил пожилой старатель.

Инди не очень-то и удивился. Путешествие измотало его; Смитти наверняка тоже устал. С другой стороны, Инди чувствовал изрядное облегчение, что им удалось проделать обратный путь, так сказать, ни разу не оступившись на скользкой дорожке – а одного раза вполне достаточно, чтобы разрушить замечательную жизнь.

Смитти взял поводья обеих лошадей.

– Отведу их в задний двор, а заодно огляжусь по сторонам.

– А я пока подожду в машине, почитаю, – Инди похлопал по оттопыренному карману, в котором лежала книжка.

– Остальная чепуха про прошлое, так ведь? – поколебавшись, осведомился Смитти.

– Смахивает на то, – на самом деле Инди не дочитал приписку Мейры, но Смитти вовсе незачем об этом знать.

– Если обнаружишь там еще чего про меня, ты мне скажи.

– Непременно, Смитти, – хмыкнул Инди.

Все-таки приятно вновь очутиться на мягком сиденье за баранкой «Форда». Вчера в это же время Инди было безразлично, увидит ли он машину вновь – но то было еще до поездки верхом через ущелье Кейн. Вытащив из рюкзака свечу, Инди зажег ее и открыл семейную хронику на первой странице. Запись была датирована 24 октября 1798 года.

Меня зовут Джон Роджерс. Я начинаю этот дневник, дабы записать все, что мне ведомо об антикварной реликвии, коей я обладаю с 1787 года. Речь идет о необычном скипетре слоновой кости. Если верить предыдущему владельцу, оный скипетр якобы изготовлен из аликорна, сиречь рога единорога. По виду он прям и тонок, а не изогнут, как полагается слоновьему бивню. Кроме того, обращают на себя внимание особые бороздки, винтом вьющиеся вдоль всего жезла, будто он закручен. В длину оный жезл насчитывает сорок два с половиной дюйма от рукоятки до кончика, прикрытого серебряным колпачком. У рукоятки он толщиной приблизительно дюйм с третью и постепенно сужается к концу.

Далее, оный скипетр увенчан позлащенной серебряной рукоятью в виде двуглавого орла. Сей символ власти, видимо, имеет хеттское происхождение и, вероятно, вывезен в Европу крестоносцами. Впоследствии он в пятнадцатом столетии оказался в руках Рима. На рукояти также имеется греческая надпись.

Перед приобретением я перевел надпись и был весьма порадован, узнав, что означенная надпись гласит: «Иоанн Палеолог, Император. Аликорн-противоядие». Полагаю, что упомянутый император – это Иоанн VIII из династии Палеологов, правивший Византийской империей с 1425 по 1448 год. Следует также отметить, что нижняя часть жезла была окрашена киноварью, а по ней процарапаны греческие и арабские фразы, наверняка предназначенные для усиления могущества аликорна.

Нет нужды говорить, что я приобрел жезл и, можно добавить, за весьма сходную цену. После того я месяца три провел в библиотеке Британского музея и библиотеке Святого Марка в Венеции, изучая сказания и историю аликорнов, и ныне могу утверждать, что мне ведома вся туманная история оной реликвии, каковую можно почерпнуть из литературы.

Там сказано, что означенный аликорн был захвачен в качестве трофея при падении Константинополя в 1204 году и стал частью венецианской добычи. Два века спустя, как я говорил, он оказался в руках византийского императора Иоанна VIII. Во время своего правления он посетил Венецию, дабы получить помощь для своей распадающейся империи. Возможно, он взял аликорн в это путешествие и там расстался с ним. Как бы то ни было, аликорн переходит в руки богатого ювелирного негоцианта по имени Джорджо Бельбава. Согласно записям в библиотеке Св.Марка, в 1488 году сын Бельбавы вручил оный аликорн дожу Барбариго, а тот передал реликвию настоятелю собора. Человек, продавший мне жезл, не знал, каким образом реликвию получил его отец. Признаюсь откровенно, я не стал добиваться от него полного объяснения.

Приблизительно год спустя после свершения означенной сделки я с моим семейством перебрался в Америку, где и поселился в Массачусетсе. Аликорн отправился со мной. За последующее десятилетие я стал зажиточным землевладельцем, а недель пять назад мне выпала возможность вернуться в Англию, впервые со времени переезда.

К моему немалому изумлению, чуть ли не в день приезда я наткнулся на того самого человека, у коего приобрел аликорн. Джон Эйнсуорт – так его зовут – является делопроизводителем в конторе, занимающейся прокатом экипажей для посетителей Лондона. Поначалу он не распознал меня, но когда я освежил его память, он с нескрываемым любопытством осведомился об участи, постигшей аликорн, и о его влиянии на мою жизнь. Я поведал ему, что жезл пребывает в полнейшей безопасности в моей резиденции в Бостоне, и выразил недоумение по поводу упомянутого влияния на мою жизнь.

Как ни странно, мой ответ весьма порадовал его. Далее он открылся мне, сообщив, что его отец хотел, дабы аликорн был уничтожен, а не продан; дескать, под конец жизни старый Эйнсуорт пришел к убеждению, что в его падении повинна оная реликвия. Я ответствовал, что фортуна покровительствует мне, а бедственная кончина его отца прискорбна, но никоим образом не связана с жезлом. Однако же, меня интересовало, как аликорн оказался у оного семейства, о чем я и спросил.

Он объяснил, что его отец написал письмо, в коем отвечает на сей вопрос. В ответ на просьбу о прочтении письма мой собеседник не только согласился показать его, но и передать в полное мое распоряжение. Назавтра мы встретились в его конторе, где он и вручил мне письмо. Приведенные в нем исторические сведения оказались весьма новыми и прелюбопытными для меня, хотя, должен признаться, ужасающие комментарии Эйнсуорта несколько обеспокоили меня. Прежде чем распрощаться с младшим Эйнсуортом, мы единодушно порадовались, что прежние суеверия мертвы.

Ныне я слово в слово перепишу сюда письмо Майкла Эйнсуорта ради истории. Нетрудно представить, что в не столь отдаленном будущем воспоминание о сих таинственных аликорнах угаснет. Памятуя об этом, я стараюсь сохранить повествование прошлых дней. Хоть я и весьма сомневаюсь в мистической природе аликорнов, у меня нет повода сомневаться в истинности нижеизложенного. Суди сам, дорогой читатель.

Оглядевшись, Инди увидел, что Смитти еще не возвращался. Наверное, чистит лошадей. Инди решил продолжать чтение, чтобы узнать, что же скажет сам Эйнсуорт. Письмо датировалось 16 марта 1785 года.

Дорогой Джонатан!

Надеюсь, ты читаешь сие письмо, пребывая в добром здравии. Сам я на подобное надеяться не могу, поскольку жизнь моя быстро угасает. Посему спешу поведать тебе, коим образом сие случилось, и как тебе избегнуть пагубного рока.

Мой история начинается в те времена, когда ты был совсем дитя, а я только-только стал барристером. В те дни меня наняла одна необычная организация, называемая Людьми Рога, расквартированная в величественном особняке в Мейфэйре. Вопреки названию, оная организация все усилия направляла на развенчание веры в единорогов, мне же вменялось в обязанность содержать в порядке их юридические дела. Следует отметить, что им неизменно сопутствовал успех. Рог единорога, сиречь аликорн, как известно, много веков подряд рекомендовался медиками в качестве противоядия и средства от заразных болезней, особливо чумы. Более того, порошок аликорна много лет официально числился в списке лекарств Английской королевской врачебной коллегии. Лишь в 1746 году, когда Люди Рога начали громогласно высмеивать сие снадобье, коллегия вычеркнула его из списка.

Из чистого любопытства я начал выяснять подноготную оной организации, а будучи допущен ко многим их бумагам, я вскоре выяснил, что сей древний орден образован в двенадцатом веке арабским мистиком, поселившимся в Лондоне. Совершенно очевидно, что поначалу Люди Рога страстно верили в единорогов, но особо интересовались их рогами. По их документам я заключил, что в 1600 году они нашли в Европе и Англии не менее дюжины аликорнов, каковые считались настоящими рогами единорогов. Изрядная часть их хранилась в больших храмах и монастырях. Оные рога считались священными и порой использовались в качестве епископских жезлов. Я наверняка запомнил, что два из них хранились в соборе Святого Марка, а еще один в Ювелирном домике лондонского Тауэра.