— А у меня кое-что для тебя есть. — Протянув руку себе за спину, янычар вытащил оттуда нечто длинное. — Твой меч, мастер палач, — проговорил он, и Жан увидел рукоять с зеленой кожаной обмоткой, которую так тщательно обновил перед тем, как в последний раз использовать свое оружие по назначению. В Лондоне, в другой жизни.

— Где? — только и успел проговорить Жан, когда первый из итальянцев-телохранителей забежал за угол с громким криком «Мой господин!». При виде мертвого тела он резко замолчал, а когда янычар поднял саблю, убежал, зовя подмогу.

— Мне встретился один англичанин. — Джанук вручил меч Жану. — Но с этим рассказом придется повременить. Как и с рассказом о Хаконе.

— Ты видел, как он погиб?

— Я видел его. — Снова раздались тревожные крики. — Но это — тоже потом. Поезжай, француз, поезжай к своей судьбе. А я попробую найти Бекк.

С этими словами Джанук хлопнул лошадь по крупу, и животное пустилось вскачь, заставив отшатнуться четырех солдат, приближавшихся к дверям. Они быстро опомнились и снова двинулись вперед.

«Четверо! — спокойно подумал Джанук, выставив левую руку вперед, а правую, с саблей, отведя назад, так чтобы получилась единая дуга из мышц и стали. — С четырьмя я справлюсь».

То, что испуганных жителей выгнали на улицу, и облегчило Бекк задачу, и осложнило ее. В толпе ее быстрые перебежки было труднее заметить, но ей стало сложнее выбирать мишени. Тем не менее ей удалось убить еще одного преследовавшего ее солдата. Девушке казалось, что их осталось довольно мало.

Когда она попыталась пробраться обратно к сараю, где лежал Жан, ее зажали между домами и сбили с ног, ударив в грудь металлическим прутом. Сделавший это солдат счел, что добился цели, и наклонился над своей жертвой. Удобная цель для длинного кинжала Бекк. Бессильно обмякшее тело упало прямо на нож. Бекк пыталась выбраться из-под него, когда над ней раздался голос. Голос, который она больше всего боялась услышать. Теперь его сопровождал надрывный кашель. А у себя под ухом она ощутила легкое прикосновение стали.

— Ну-ну, моя Саломея. Наконец-то мы снова вместе.

С нее сняли труп. Бекк попыталась извлечь из него кинжал, чтобы иметь возможность нанести новый удар, но рука в латной перчатке отбросила оружие в сторону. Ей повернули голову, вдавив лицо в грязь.

— Сейчас я ее убью, милорд.

Генрих надавил коленом на ушибленную грудь Бекк, так что по ее телу разлилась волна боли. Он потянулся за кинжалом, который висел у него на поясе.

— Убьешь? Мою Саломею? Когда она задолжала мне финал своего представления?

— Милорд…

— Я же сказал тебе, Генрих: когда рука будет у нас! Не раньше. — Платок, когда-то бывший молочно-белым, а теперь ставший ярко-алым, был снова прижат к губам. — Свяжи ее. Возьми ее с собой. Нам надо найти моего брата.

И в этот момент Бекк закинула голову и громко закукарекала. Генрих сразу же оборвал ее сигнал, ударив по лицу.

— Больше тебе не кукарекать, — сказал он и быстро связал пленницу, заткнув рот кляпом.

Генрих сел в седло, устроив Бекк перед собой, и поехал за архиепископом к сараю — последнему строению в деревне. Догнав его высокопреосвященство, телохранитель увидел, что Чибо смотрит на шесть трупов.

— Кто это?

Чибо указал на незнакомца, лежавшего в центре круга, составленного из четырех солдат его брата. Генрих быстро осмотрел тело.

— Странно, — проговорил он. — Этот человек сражался в Мюнстере рядом со мной. Он помог нам открыть ворота.

— А еще он помог моему брату попасть в ад.

Чибо наклонился, не пытаясь стереть кровь, которая струйкой лилась у него по подбородку. У него не было времени на то, чтобы давать волю чувствам — даже если бы он мог в эту минуту что-либо чувствовать. Если он не получит руку обратно, то он очень скоро присоединится к своему брату, и тогда у них будет целая вечность, чтобы гореть в огне и оплакивать свой безвременный уход из этого мира.

— Жана Ромбо здесь нет. Наверное, он уехал на перекресток. Едем!

Когда они уехали, Джанук открыл глаза. В этом месте он больше не мог ничего сделать, только умереть. Обидно. По крайней мере, он умирал богатым, так что хотя бы одной своей цели он достиг. Однако он собирался скончаться на своей постели, в преклонном возрасте, в окружении не менее пяти молодых жен. Ну что ж, может быть, его унесут в то место, о котором постоянно твердил язычник Хакон. В Валгаллу. Там полно молодых женщин. Джанука привлекали не пиры — судя по тому, что он видел, скандинавы ведут себя за столом просто ужасно. И конечно, спиртного он никогда не пил. Но вот множество прекрасных девиц — это будет отлично. Когда вокруг одни пьяные викинги, выбор у него будет огромный.

«Хакон, — подумал он, когда его глаза начали медленно закрываться. — Жаль, что я не успел рассказать Жану о Хаконе».

На круг луны набежали обрывки облаков, раскрасив виселицу серебряными полосками. Порывы ветра, внезапно ставшего холодным, толкали металлическую клетку. Не отягощенная обитателем, она сильно раскачивалась на перекладине. Скрежет металла о металл звучал хриплым криком, походившим на вопли проклятых.

Здесь, в этом пустынном месте, было именно так холодно, как помнилось Жану, но на сей раз он хотя бы не находился в клетке. Жан вспомнил, как осматривал свое тело, когда впервые очнулся здесь: не открывая глаз, провел боевую проверку своих ран. Теперь он этого делать не станет. Ему не удастся определить, с чего начать перечень. Жан Ромбо знал только, что измучен до такой степени, что едва справляется с желанием упасть с седла на холодную землю и заснуть. А копать будет почти невозможно.

Подняв голову, он попытался позаимствовать силы у лунного света. На луне он, как и в детстве, увидел лицо. Жан слышал, как другие говорят о «лунном человечке», но ему всегда представлялось, что на землю смотрит женщина. Она не была ни молодой, ни старой, и Жану чудилось, что сквозь обрывки облаков она обращается к нему, открывая свои странные тайны. Этой ночью ветер и клочья серых облаков усилили мимику лунного лица: шевелился не только рот, но и глаза, нос, брови, уши… Лунное лицо менялось, превращаясь в разные лица, сначала вымышленные, а потом все более знакомые. Казалось, будто луна стала хроникой его путешествия от этого места — и снова к нему.

Щеголь-еретик граф де Шинон вдруг обрел беззубую ухмылку Да Косты. Неискренне улыбнулся мальтиец Грегор, а потом Большенос поднял свой ароматический шарик, но когда он опустил его, то за ним оказались умоляющие черные глаза Акэ. Лукреция из контрады «Скорпион» уступила место Матиасу ван Фриу, который зазывал его обратно в Монтепульчиано, а потом этот бывший наемник превратился в наемника с блестящей лысиной Мейкписа. Безумный пророк возглавил процессию его врагов: безобразную маску фон Золингена, зверские черты Франчетто Чибо, утонченное лицо его брата. Обрывок облака повис на его губах капелькой крови. И наконец пришли его друзья, возвещаемые безумной улыбкой Фуггера. Джанук, с отблеском золота в глазах, Хакон с жаждой битвы во взгляде. И вот луна обрела женственность, красоту его Бекк… И чуть дольше она смотрела на него разными глазами его королевы, Анны Болейн.

Жан едва не упал, слезая с седла, и потянулся за лопаткой, которую Хакон вез от самого Мюнстера. Она выскользнула из его слабых пальцев, и ее падение повлекло за собой и меч, который Джанук зацепил за тороки седла. Жану удалось поймать свое оружие и даже наполовину вытащить из ножен. Прислонив палаческий меч стоймя к опоре виселицы, Жан наклонился за лопаткой, а потом протащился чуть дальше, в самый центр того места, где сходились четыре дороги.

Он едва начал копать, когда ржание лошади предупредило его об опасности. Жан едва успел вернуться за мечом. Его преследователи уже миновали поворот от деревни.

— Ну что ж, палач. — Слова Чибо дымным облачком собрались в ледяном воздухе. — Вот мы и снова здесь.