Фенрира гнал охотничий инстинкт: он был одновременно добычей и загонщиком. Лес пересекали узкие тропы, которые в основном проложили мелкие зверьки. Каким-то образом волку все время удавалось выбрать такую, по которой могла пройти и лошадь. Он держал морду довольно высоко, ловя приносимые ветром запахи.
Беглецы двигались по склону большого холма, заросшего белыми березами. Лошади опускали головы. Их грудь и сотрясающиеся бока были покрыты хлопьями пены. У следующего перекрестка Фенрир дал им небольшую передышку. Он остановился и начал скулить. Казалось, ему хотелось продолжить путь по прямой, но что-то заставляло его выбрать другую дорогу — ту, которая казалась шире и вела вниз.
Хакон поставил своего измученного коня рядом с Бекк и спросил пса:
— Куда теперь, Фенрир? Ну же, нам надо выбрать!
— Думаю, что это больше не имеет значения, скандинав: слушай!
Лай был уже совсем близко. Преследователи подъехали к последнему перекрестку и выбрали путь, который вел наверх.
— Как ты думаешь, сколько еще?
Она была так измучена, что едва могла говорить. Жан бессильно навалился на нее, словно был уже мертв.
— Недолго. — Хакон секунду смотрел на нее. — Наверное, следует строить другие планы. Планы боя.
— Их не меньше тридцати! Как мы можем с ними биться?
— Так же, как если бы их было трое — или триста. Сражайся так, будто тебе все равно, останешься ты жива или умрешь.
— Но мне не все равно. — Произнося это, она смотрела в лицо Жану.
Фенрир, который сделал еще несколько попыток побежать по дороге, которая вела вперед, внезапно трижды чихнул, тихо взлаял и прыгнул на нее, словно преодолев какую-то невидимую преграду. И тут же помчался дальше.
— Ну, наверное, он со мной согласен, — пробормотал Хакон. — На вершине холма умереть лучше, чем у подножия.
Проехав еще две минуты, беглецы оказались на поляне, за которой высились вышедшие на поверхность скалы. Хижина так хорошо маскировалась в зарослях, что поначалу они ее даже не заметили. Только струйка дыма выдала ее присутствие, хотя и ее можно было принять за ленту тумана, зацепившуюся за ветки дуба и липы, которые были согнуты, чтобы служить крышей постройки. Стены были сплетены из тонких веток, расправленных между стволами обоих деревьев. При более внимательном рассмотрении оказалось, что они укреплены на помосте, приподнятом над землей. Казалось, все строение свисает с деревьев, подобно огромному плоду.
— Что это? — вопросила Бекк, выходя из оцепенения.
— Подходящее место для того, чтобы умереть.
Хакон спешился и теперь двинулся вперед, натягивая лук. Лай был уже совсем близко. Их враги совсем скоро доедут до последней развилки.
— А вы за этим сюда приехали?
Казалось, что мягкий женский голос звучит не из хижины, а из самих деревьев.
Бекк с Хаконом переглянулись, а потом Бекк приблизилась к дубу и сказала:
— Мы предпочли бы остаться в живых. Но нам могут не дать возможности выбирать. Вы не можете нас спрятать?
— Похоже, я даже сама не могу спрятаться, раз вы меня нашли. Собаке или волку трудно найти дорогу наверх, но ваш пес ее отыскал. Наверное, ему это было очень нужно.
— Нам всем это было очень нужно. Наши преследователи убьют нас без всякой жалости. Они уже почти убили одного из нас — медленно и отвратительно.
Бекк вернулась туда, где положила Жана на землю. Осторожно приподняв его голову, она влила ему в рот остатки воды из своей фляги, но почти все тут же снова вылилось обратно.
На нее упала тень. Бекк не услышала ее приближения. Над ней стояла высокая женщина в балахоне из коричневой шерсти. Ее седеющие волосы были заплетены в одну длинную косу, доходившую ей до колен. Лицо у нее было изборождено морщинами, но сильные здоровые зубы блестели между полными губами, которые, похоже, привыкли улыбаться. В ее облике не чувствовалось усталости и боли, которые характерны для большинства пожилых женщин, измученных заботами, а мягкие карие глаза были полны доброты.
Лай собак слышался совсем близко. Наверное, они уже добрались до березовой рощи.
— Ваш пес пойдет за мной, если я его позову? — спросила женщина у Хакона.
— Он не слушается никого, кроме меня. А чего ты от него хочешь? — Хакон стоял у начала тропы, по которой они только что приехали, наложив стрелу на лук. — Нет, старуха, не приближайся к нему, он…
Но она уже подошла к Фенриру. При ее приближении пес напрягся, не поднимая головы. Он оскалил зубы и тихо зарычал. Но когда она наклонилась над ним и что-то зашептала ему в бархатистое ухо, он тихо заскулил. А когда она выпрямилась, к ошейнику Фенрира оказалась подвешена небольшая фляжка. Одна капля какой-то вязкой жидкости стекла с горлышка на землю.
— Отведи его туда, где расходятся две тропы, туда, где ему не хотелось идти вверх. Там было разлито много такой жидкости, а собаки этого терпеть не могут. Но когда ее вот так немного, — она указала на фляжку, из которой сочилось содержимое, — они от нее в восторге. Отправь пса по другой тропе, и они побегут за ним. Он к тебе вернется?
— Он всегда меня находит. Но…
— Тогда веди его прямо сейчас. Иначе они нас найдут.
Хакон посмотрел на двух женщин и на лежащее на земле тело его друга. Эта поляна была единственным местом в лесу, где на него не давило безумие. Значит, это все-таки не то место, где хорошо умереть. Это место, где следует жить. Не сказав больше ни слова, Хакон повел пса, который безуспешно пытался сбросить фляжку с ошейника, обратно по тропе.
— Так, милая. Меня зовут Ханна. — С этими негромкими словами женщина тронула Бекк за плечо. — Давай занесем этого беднягу в мой дом.
Внутри строение оказалось гораздо просторнее, чем можно было подумать, глядя на него со стороны. Оно состояло из одной большой комнаты. В одном углу, в скальной поверхности, был устроен очаг с дымовой трубой. В комнате имелись стол, лавки, несколько стульев — все сплетенное из тех же прутьев, что и стены. Повсюду стояли растения и цветы, свежие — в пучках, сушеные — в виде венков и букетов. Бекк сразу же заметила стеклянную конструкцию над очагом и вздрогнула: нечто похожее находилось в центре калейдоскопа, который служил тюрьмой ее отцу. Но из нее не исходило едкого металлического запаха. Только аромат спелых ягод.
— Можжевельник, — пояснила Ханна, на секунду прервав осмотр Жана и заметив любопытный взгляд Бекк. — Немного рано было его ставить, я еще не закончила все сборы. Но мои припасы почти закончились, а что-то подсказало мне, что он мне понадобится. — Она приподняла левую руку Жана и провела пальцами вдоль кости. — Сломана. И правая нога — тоже. Несколько ребер, почти все пальцы на руках и ногах. И еще — раны. Так что все придется промыть можжевеловой эссенцией, а потом наложить припарки из крапивы. Алтей и окопник от переломов, и… кипарис от синяков.
В хижине оказалось несколько лоханей с дождевой водой, настоянной на цветах, которые тоже вносили свой вклад в душистый букет запахов. Ханна подтащила одну лохань поближе к окровавленному телу и сняла с потолочной балки рулон белого полотна, которое быстро нарезала на куски. Окунув один лоскут в лохань, она начала бережно смывать кровь, которая запеклась на всем теле Жана.
— Я помогу, — сказала Бекк, протягивая руку за тканью, но, не рассчитав расстояния, качнулась вперед.
— Ты будешь спать, дитя.
— Но он — мой… мой друг. Мне надо о нем позаботиться!
— И самой хорошей заботой будет не мешать мне осмотреть его по-своему. — Ханна встала и, отведя Бекк к матрасу на деревянной раме, уложила ее. — Выпей вот это, — добавила она, протянув ей чашку с прохладной жидкостью.
Питье оказалось таким освежающим, что Бекк внезапно ощутила радостную бодрость, а в следующую секунду — совершенно противоположное чувство.
— Что это было? — пробормотала она, чувствуя, как начинает согреваться под одеялами, которыми ее бережно укрыли.
Не успев получить ответа, она тихо захрапела.
Ханна обработала уже половину тела Жана, осторожно удаляя запекшуюся кровь и морщась при виде глубоких и многочисленных порезов и ожогов, когда добралась до того, что поначалу приняла за промокшую от крови повязку. Снимая ее, женщина поняла, что это было хранилищем: внутри оказалась шестипалая кисть. Хотя находка удивила целительницу, отвращения она не почувствовала. Она коротко кивнула руке, а потом быстро стерла с ее бело-розовой поверхности слабые следы крови Жана. Отложив отрубленную кисть в сторону, Ханна снова вернулась к своей попытке спасти жизнь истерзанного человека.
