Зарычав, точно разъяренный лев, Томас схватил незнакомца за руку и оттащил его от Джасмин. Он казался большим, угрожающим, исполненным намерения защитить ее.

– Вы тронули, эту девушку, и я поколочу вас, – отрывисто произнес он. – Как вы посмели?

Джасмин отшатнулась, густо залившись краской. О Господи, он слышал каждое унижающее ее достоинство слово.

– Я с-сейчас объясню, – запинаясь, произнес незнакомец.

– Это мисс Джасмин Тристан. Ее дядя – герцог Колдуэлл, – рявкнул Томас, встав у девушки за спиной и положив руку на ее плечо. – Оба они являются гостями этого отеля. Уверен, его светлости очень не понравится, что вы оскорбили его племянницу.

Незнакомец покраснел еще гуще, чем Джасмин.

– Прошу прощения. Я подумал, что она… что вы – девушка, с которой я должен был встретиться. Ее тоже зовут Джасмин. У вас такая же смуглая кожа, карие глаза и темные волосы. И вы так же, как она, одеты в белую юбку и кружевную белую блузку с камеей… Мне сказали, что та девушка стоит, по меньшей мере, двадцать верблюдов.

Незнакомец еще раз извинился, а потом зашагал прочь с такой поспешностью, словно за ним гнались голодные тигры.

Джасмин покраснела еще гуще. Она поняла, чего хотел этот человек. Гневный взгляд Томаса свидетельствовал о том, что он тоже все понял. Незнакомец принял Джасмин за проститутку.

После того, что случилось прошлой ночью, Джасмин потребовалось немало сил, чтобы выдержать оскорбительные слова незнакомца. Ее жизнеутверждающие надежды рассыпались в прах под бессердечным каблуком грязных предположений. В Англии ее презирали за то, что она была египтянкой. Здесь же мужчины принимали ее за продажную женщину, хотя Джасмин всем сердцем надеялась, что ее будут воспринимать как ровню.

Невыносимое унижение. Собрав остатки поруганной гордости, Джасмин расправила плечи, словно ее строгая осанка могла загладить оскорбление. Однако девушка не осмеливалась поднять глаз на Томаса.

– Скоро придет дядя Грэм. У вас наверняка есть дела, так что я тебя не задерживаю.

Подвинув стул, Томас уселся рядом с Джасмин и принялся разглядывать ее, словно какой-то необычный предмет.

– Что? – раздраженно спросила Джасмин.

– Я понимаю, почему ты так возмущена. За тебя, очень красивую женщину, назначили цену всего в двадцать верблюдов. Мне кажется, ты стоишь гораздо дороже. Двадцать пять, не меньше.

Джасмин с трудом сдерживалась, чтобы не улыбнуться. От ласкового подтрунивания воздушный шар самозащиты, которым она окружила себя, лопнул.

– Нет, двадцать пять верблюдов и один осел, – поправился Томас.

Джасмин посмотрела на него:

– Прикидываешь, сколько за меня можно выручить, Цезарь, на случай, если мы заблудимся в пустыне?

– Прекрасная идея. Если мы застрянем в пустыне, ты окажешься очень кстати. Твой дядя сможет заключить невероятно выгодную сделку, если торговцы-бедуины предложат купить тебя.

Губы девушки изогнулись в обманчиво сладкой улыбке.

– Да? А может, мне стоит уговорить его продать тебя? Я ему скажу, что твоя стоимость ограничится одним ослом. Осла продадут за осла.

В глазах Томаса заплясали веселые искорки.

– Не слишком-то тактично называть меня ослом, Джас. За подобное оскорбление я, пожалуй, снижу твою стоимость до пятнадцати верблюдов.

– Это будет очень невыгодная сделка, Цезарь, – насмешливо произнесла Джасмин. – Я стою больше пятнадцати верблюдов хотя бы уже потому, что приехала из Англии. Всем известно, что английские женщины пользуются гораздо большим спросом, нежели мужчины.

– Ошибаетесь, мисс Тристан, – возразил Томас, удивив Джасмин тем, что вдруг довольно бегло заговорил по-арабски. – Красивая женщина вроде вас, независимо от ее национальности, не просто дороже пятнадцати верблюдов. Она бесценна.

Томас не хотел, чтобы Джасмин была истинной англичанкой с привередливостью и безупречным британским акцентом, которым она овладела в совершенстве. Он хотел, чтобы она была собой. И еще – обнаженной, скрытой от посторонних глаз в его постели. Он бы держал ее при себе, словно редкий драгоценный камень, прятал бы, как ревнивый кладоискатель, отказываясь делиться богатством с кем бы то ни было.

Прошлая ночь была ошибкой из-за грубых слов, брошенных им в порыве безудержной страсти. Томас слишком долго боролся со своим чувством к Джасмин и наконец сдался. Он хотел ее до безумия. Здравый смысл покидал его всякий раз, когда он оказывался рядом с этой девушкой. И здесь, вдали от внимательных глаз друзей и семьи, он, наконец, чувствовал себя свободным. Достаточно свободным, чтобы получить то, что хотел.

А чего он хотел? Чтобы Джасмин была собой. Хотел, чтобы она сбросила с себя маску английской холодности и превратилась в необузданную страстную женщину, скрывающуюся под этой самой маской. Египтянка Джасмин. Томасу ужасно хотелось лучше узнать девушку, которая еще в детстве привлекала его силой своего духа, экзотической внешностью и врожденной грацией.

Томаса охватил гнев, когда он посмотрел на одежду Джасмин. Благопристойное платье из белого кружева с его строгими линиями и шляпка, закрепленная на эбонитовых волосах, ограждали Джасмин от остального мира. Томас хотел, чтобы она распустила свои локоны, которые заструились бы ее по спине, подобно водам Нила, и надела ярко-зеленое или сапфировое национальное платье, которое подчеркнуло бы красоту ее темных глаз и изящного лица. Он хотел, чтобы Джасмин надела золотые сандалии.

Хотел, чтобы Джасмин говорила по-арабски. Ведь он еще ни разу не слышал от нее ни слова, словно бы она не знала этого языка.

О, как же он мечтал снимать с нее все лишнее, пока на свет не покажется настоящая Джасмин – девушка, которая лишь ненадолго появилась вчера в его объятиях.

Томас заметил, что она замолчала, не обратив никакого внимания на его комплимент, и с безразличным выражением лица откинулась в кресле.

– Ты хотя бы знаешь, насколько красива? – допытывался Томас, упорно говоря по-арабски.

– Вы слишком добры ко мне, сэр, – ответила Джасмин на том же языке. Но потом, осознав свою ошибку, покраснела.

– Ты говоришь довольно бегло, – заметил Томас. – Но никогда не делаешь этого. Почему?

Джасмин ничего не ответила, но Томас перехватил ее взгляд. За стоящим поблизости круглым столом собралась компания. Томас сразу же узнал этих людей. Каждую зиму в Египет приезжали мистер и миссис Персиваль Дарси. Сейчас за столом сидели именно они в компании близких друзей. Томас встречался с ними за чаем два дня назад, так как Персиваль считался его другом. Влияние его жены в обществе не знало границ. Многие буквально заглядывали им в глаза, чтобы снискать одобрение. Одни и те же люди ежегодно сопровождали чету Персиваль Дарси в Каир, подобно спаниелям, послушно семенящим у ног хозяина.

Вот уже два дня в одно и то же время, за одним и тем же столом собиралась эта компания, чтобы попить чаю. Леди неизменно приносили с собой зонтики, чтобы заслонить свои светлокожие лица от обжигающего солнца. Каждый раз им подавали один и тот же слабый чай и одни и те же безвкусные сандвичи с огурцами, с которых по просьбе гостей служащие отеля любезно срезали кожуру. Несмотря на то что они коротали зиму в чужой стране, эти люди привезли свои привычки с собой. Супруги Персиваль Дарси ни за что не отказалась бы от своего привычного распорядка дня.

Томас повернулся к Джасмин, чувствуя, как благопристойность сжимается вокруг его шеи, подобно галстуку. Он вдруг сравнил его с арканом. Черт возьми, он уехал за тысячу миль от Англии вовсе не для того, чтобы пить чай на террасе, словно не покидал дома. Он жаждал приключений и всего того, что мог предложить Египет.

– Почему ты скрываешь свое происхождение? – осторожно спросил Томас. – Ведь это предмет гордости, а не стыда.

Джасмин рассмеялась, и когда в воздухе раздался ее смех, похожий на звон серебряных колокольчиков, что украшают сбрую верблюдов, Томас подался вперед, зачарованный.

– Когда ты говоришь, все кажется здесь привлекательным и достойным восхищения, – сказала девушка. – Но Египет хранит грязные секреты, лорд Томас. Здесь процветают преступность и нищета.