Нет, у церберов, стоявших на страже царского режима, таких иллюзий не было. Уже через неделю после его регистрации в поли­ции, 24 июля Вологодское губернское жандармское управление ус­тановило за ним наружное наблюдение. Теперь в служебных доку­ментах ГЖУ и Департамента полиции он значился под кличкой «Кавказец».

Отбыв срок ссылки, Иосиф Джугашвили оказался в непростом положении. Возвращение на Кавказ, где ему официально было за­прещено проживание в течение пяти лет, не имело смысла. Это оз­начало новый переход на нелегальное положение. Но в условиях, когда его персона была хорошо известна местным охранным орга­нам, — это был бессмысленный риск, почти добровольная сдача на «заклание». Для полнокровной и результативной работы ему была необходима смена места революционной деятельности.

Он понимал сложности, возникшие на его пути, и должен был довести свои соображения до центра. Но из-за провала имевшихся адресов и явок связь с руководством партии была утрачена. Среди объявлений, помещенных на страницах «Рабочей газеты», он оты­скал информацию, касавшуюся непосредственно его. Он сразу на­писал письмо. «В редакцию «Рабочей газеты» от Кобы (Иванови­ча), — пишет он. — Из №4 «Рабочей газеты узнал, что Вами посла­но Кобе письмо, ответа на которое требуют от него. Заявляю, что никакого письма от Вас не получал, старые адреса провалены, но­вых у меня нет, и я лишен возможности переписываться с Вами.

О чем Вы могли писать? Быть может, не лишне будет, если зара­нее заявлю, что хочу работать, но работать буду лишь в Питере или Москве: в других пунктах в данное время моя работа будет — я в этом уверен — слишком малопроизводительна. Было бы хорошо предварительно побеседовать о плане работы и т.п. с кем-либо из ваших, ну хотя бы из русской части ЦК. Более того, это, по-моему, необходимо, если, конечно, русская часть ЦК функционирует. Сло­вом, я готов — остальное Ваше дело. Может быть, я сузил вопрос и забежал вперед... Тогда повторите Ваше письмо. Жду ответа. Коба. P.S. Вы, конечно, догадались, что я уже свободен».

Конечно, летом 1911 года среди влиятельных работников пар­тии Иосиф Джугашвили являл собой незаурядную фигуру. К этому времени он приобрел безусловный авторитет не только в пределах Кавказа. В партии его знали, с его мнением считались, на него ссы­лались в полемике. Об этом свидетельствует письмо ссыльного Моисея Лашевича. Родившийся в Одессе, бывший служащий отде­ления Лионского кредита, сын еврейского купца, М.М. Лашевич в 1925 году займет посты заместителя наркома по военным и мор­ским делам и заместителя РВС СССР. То есть станет одним из бли­жайших сподвижников Троцкого.

Но 17 августа 1911 года, направляя из Яренска в Париж письмо, в котором подчеркивается усиление влияния меньшеви­ков среди яренских ссыльных, Лашевич жалуется: «Затем один из них списывается с Кобой, он сейчас в Вологде, и тот пишет, что «ставить своей целью работы лаять на ликвидаторов и впередовцев он не может и над такими людьми, которые лают, он только может издеваться». Сам Коба так пишет. Чего же больше, и они (меньше­вики. — К.Р.) торжествуют».

Напомним, это был момент в социал-демократическом движе­нии, когда фракции, маневрируя и отстаивая свои интересы, прак­тически пребывали в войне. Похоже, что Иосиф Джугашвили был чуть ли не единственным в партии, у кого сразу хватило широты взглядов, чтобы понять вредность этой конфронтации. Скажем иначе: считая бесплодную полемику несерьезным занятием, он не хотел участвовать в словесных дрязгах. Он ищет живого, продук­тивного дела, в котором мог бы использовать приобретенный опыт революционной работы.

Иосиф Джугашвили не «забежал вперед». Упорство, с которым он и другие «бакинцы» отстаивали свои взгляды, подействовало на руководство партии. Еще 28 мая — 4 июня в Париже прошло сове­щание ЦК РСДРП, на нем «планировалось рассмотреть вопрос о созыве Пленума ЦК и подготовке общепартийной конференции».

Но, поскольку Заграничное Бюро ЦК возражало против созыва Пленума, большевики приняли решение о недоверии ему и 1/14 июня образовали Российскую организационную комиссию (РОК) по со­зыву VI Общепартийной конференции. Фактически РОК стала но­вым ядром партии. В состав комитета входили «бакинец» Г.К. Орд­жоникидзе и член тифлисской организации Е.Д. Стасова. Иосифа Джугашвили ЦК планировал включить или в большевистский центр, или в Оргкомитет по созыву конференции.

Ее намечалось провести в конце сентября или начале октября в Кракове. Орджоникидзе и Шварцман объехали ряд городов, полу­чив согласие организаций на участие в конференции. Первое засе­дание РОК состоялось 29 сентября в Баку. Комитет требовал от ор­ганизаций: «всемерно содействовать возрождению нашей партии, немедленно выбирать делегатов на партийную конференцию, воз­рождать социал-демократию на местах».

Немногочисленные документы, сохранившиеся с той поры, свидетельствуют, что власти не теряли Иосифа Джугашвили из по­ля зрения. О том, что летом 1911 года на него было решено возло­жить обязанности разъездного агента ЦК РСДРП, Департамент полиции был информирован сразу.

Уже 18 августа в агентурном сообщении из Тулы указывалось: «В Вологде в настоящее время проживает отбывающий или уже отбывший срок административной высылки серьезный эсдек, но­сящий партийный псевдоним Коба. Этому Кобе удалось через тульскую публику списаться с заграничным партийным центром, и он в настоящее время получил предложение взять на себя выпол­нение функций агента ЦК. Коба на предложение согласился и ждет лишь присылки необходимых средств».

20 августа, начальник вологодского управления полковник ГЖУ М. Конисский сообщил в Московское охранное отделение, что Коба — это Джугашвили, которого «по его выезде будет сопро­вождать наблюдение». Но, будучи достаточно осведомленным о конспираторском мастерстве Кобы, на следующий день, 21 авгу­ста, Конисский предусмотрительно предложил своему коллеге из Московского охранного отделения П. Заварзину:

«Принимая во внимание, что Джугашвили очень осторожен и вследствие этого легко может быть потерян и в любое время снова может перейти на нелегальное положение, являлось бы лучшим производство обыска и ареста его ныне же в Вологде, ввиду чего и прошу сообщить, (не) имеется ли в вашем распоряжении таких данных о Джугашвили, которые могли бы быть предъявлены к не­му по возбуждению о нем дела, и не имеется ли препятствий с ва­шей стороны к обыску теперь же у этого лица».

То есть, опасаясь упустить деятельного и опасного революцио­нера, полковник предлагал сразу начать против него очередное расследование и в целях «профилактики» вновь «загнать» его в ад­министративную ссылку. Однако Московское охранное отделение обладало более творческим мышлением и большим опытом борь­бы с подпольем. «Обыск Джугашвили недопустим, — немедленно телеграфировал Заварзин, — в случае отлучки сопровождайте на­блюдением, одновременно телеграфируйте мне о времени и на­правлении поездки». Логика начальника московской охранки оче­видна — через наблюдение за «серьезным эсдеком», руководите­лем высокого партийного ранга, он намеревался проследить связи ЦК РСДРП в России.

Такой план действительно был конструктивным, но его осуще­ствление не принесло результата. Опытный конспиратор, Коба пе­реиграл жандармов. Он спутал карты охранки. Уйдя от слежки на­ружного наблюдения, он отправился в Петербург для встречи с Орджоникидзе. Вера Швейцер пишет: «После объезда нелегаль­ных организаций в начале августа в Питер приехал Серго Орджо­никидзе и здесь встретился с товарищем Сталиным. Серго передал ему директиву от Ленина и рассказал о положении дел, сообщил, что Ленин вызывает Сталина приехать за границу для обсуждения внутрипартийных дел. От Серго Сталин узнал, что он для усиления большевистского влияния введен в состав Заграничной организа­ционной комиссии (ЗОК) по созыву партийной конференции».

Из Петербурга Иосиф Джугашвили тоже исчез по-англий­ски — не попрощавшись. Д. Постоловский писал Н.К. Крупской: «Тов. Коба приезжал сюда. Но не знаем, куда девался. Предполага­ем, что арестован». Нет, он не был арестован. Получив столь необ­ходимую информацию и директиву от Ленина, он не был намерен рисковать. Сейчас, когда планы ближайшего будущего определи­лись, он предельно осторожен. Он решил не искушать судьбу; не