«Делая настоящее заявление... — заключал И. Джугашвили, — прошу принять его при обсуждении моего дела». Возможно, градо­начальник принял бы к сведению его логику. Но автор обращения не мог знать, что в этот период градоначальник Баку был в отпуске и его обязанности исполнял начальник охранки Мартынов. И ко­му-кому, а Мартынову было достаточно известно, какой деятель­ностью занимался в Баку руководитель социал-демократов.

Конечно, по существу, признавший свое профессиональное банкротство и вынужденный санкционировать арест Иосифа Джугашвили из-за невозможности продолжения слежки, рот­мистр не отреагировал на прошение о смягчении меры наказания. Он игнорировал даже достойную гуманной реакции просьбу о на­значении комиссии для медицинского освидетельствования за­ключенного.

Отсылая 29 июля материалы переписки исполняющему обя­занности наместника на Кавказе, Мартынов полностью поддержал предложение начальника ГЖУ — «высылка в самые отдаленные места Сибири. На пять лет». Проигравший в своеобразной дуэли подполья и сыска начальник охранки стремился взять реванш, но и он не мог предложить более жесткую меру наказания. Этого не предусматривал закон! Время скороспешных расстрелов 1905 года прошло...

Для наказания бежавшего из ссылки революционера даже не требовалось решения петербургских властей. Все решилось на Кав­казе. Дело «По ходатайству бакинского градоначальника о высыл­ке под надзор полиции Ивана Сверчкова и Иосифа Джугашвили» было заведено в Особом отделе канцелярии наместника, управляе­мой Г. Львовичем, 3 августа. Затем материалы перешли в Судебный отдел той же канцелярии к Николаю Веберу.

Заседание Особого совещания, рассмотревшее «Представление и.д. (исполняющего дела. — К.Р.) бакинского градоначальника от 29 июля 1910 г. за № 3890 об административной высылке в отда­ленные места Сибири сроком на пять лет содержащегося в Бакин­ской тюрьме крестьянина селения Диди Лило Тифлисской губер­нии и уезда Иосифа Виссарионова Джугашвили как лица, вредного для общественного спокойствия», состоялось 12 августа.

Председательствовал помощник наместника по гражданской части Его Императорского Высочества. В заседании участвовали: член Совета наместника Гаккель, тифлисский губернатор Ярмолович-Лозин-Лозинский, представитель прокурорского надзора Тифлисской судебной палаты Скульский, заведующий Особым от­делом по полицейской части Львович и старший помощник дело­производителя Леонович.

Резолюция Особого совещания при наместнике предложила «сообщить бакинскому градоначальнику о необходимости отправ­ления Джугашвили в место его прежней высылки для отбытия ос­тающегося срока гласного надзора и вместе с тем ввиду проявлен­ной Джугашвили за время нелегального проживания в г. Баку вред­ной деятельности воспретить ему жительство в пределах Кавказ­ского края сроком на 5 лет».

Пожалуй, это решение было почти соломоновым. Участники заседания не поддержали экстремистское предложение об увели­чении срока ссылки И. Джугашвили, но ему запрещалось возвра­щение на Кавказ. На пять лет он отлучался от родины. «Все смеша­лось» в Российской империи — Кавказ перестал быть краем ссыл­ки, куда цари отправляли опальных поэтов...

Его дальнейшая судьба была определена. И вскоре Особый от­дел канцелярии наместника направил на имя исполнявшего обя­занности бакинского градоначальника сообщение, в котором ука­зывалось «на необходимость отправления Джугашвили в место его прежней высылки для отбытия остающегося срока гласного надзо­ра полиции. Помимо того, ввиду проявленной Джугашвили за вре­мя нелегального проживания в г. Баку вредной деятельности, гене­рал от инфантерии Шатилов признал соответственным воспре­тить (ему) жительство в пределах Кавказского края сроком на пять лет».

После того, как за ним с грохотом закрылись двери тюрьмы, он был бессилен что-либо изменить в своей судьбе. Теперь ему остава­лось только ожидать решения своего «семейного вопроса». На­прасно. Никто не спешил с удовлетворением этой элементарной человеческой просьбы. Лишь спустя два месяца после подачи им прошения, 31 августа, вернувшийся из отпуска бакинский градо­начальник направил запрос на имя начальника Бакинского ГЖУ.

В нем говорилось: «Содержащийся в бакинской тюрьме адми­нистративный арестант Иосиф Виссарионов Джугашвили возбу­дил ходатайство о разрешении ему вступить в законный брак с проживающей в г. Баку Стефанией Леандровной Петровской». 10 сентября Губернское жандармское управление ответило, что не возражает против этой просьбы, однако градоначальник уведомил об этом заведующего Бакинской тюрьмой только 23 сентября.

Но когда царские бюрократы наконец разрешили заключение брака «потомственному крестьянину» Иосифу Джугашвили с «по­томственной дворянкой» Стефанией Петровской, возможность воспользоваться этой милостью стала нереальной. К этому време­ни Иосифа в Баку уже не было.

Своеобразная ирония истории! Трудно с определенностью ска­зать, как сложилась бы жизнь Сталина в случае его брака со Стефа­нией, но, не будь бюрократических проволочек в исполнении просьбы бакинского узника, возможно, история XX столетия могла пойти совсем по иному пути, разыграв на своих подмостках иные сцены.

Конечно, история жизни Сталина полна множества тайн и за­гадок, которые уже никогда не будут раскрыты исследователями. В 1990 году совершенно неожиданно обнаружилась почти пара­доксальная вещь. Оказалось, что официально отмечаемая дата ро­ждения вождя не соответствует фактической. В биографической хронике первого тома собрания сочинений И.В. Сталина сказано: «1879. 9 (21) декабря, в г. Гори (Грузия) родился Иосиф Виссарио­нович Джугашвили (Сталин)».

Впервые эта дата была отмечена 21 декабря 1929 года. Однако запись в метрической книге горийского Успенского собора свиде­тельствует, что Иосиф Джугашвили родился 6 (18) декабря 1878 г. Первым на это несоответствие обратил внимание историк Л.М. Спирин. «Выходит, — пишут И. Китаев, Л. Мошков и А. Чер­нев, — что И.В. Сталин появился на свет на год и три дня раньше, чем всегда считалось».

Обнаружение этого факта породило волну предположений и догадок, вызвав особый ажиотаж в рядах антисталинистов. Почти захлебываясь в собственном воображении, один из них «глубоко­мысленно» намекает: «Сталин не хотел вспоминать жизнь револю­ционера Кобы. И сделавшись Генсеком, он не только изменил дату своего рождения...»

Врет стервец! Конечно, это не так. Наоборот, он умел благодар­но не забывать особенные моменты минувшего революционного и вообще жизненного прошлого. И хотя вождь сам никогда не афи­шировал личные стороны своей жизни, позволив себе некоторую вольность, заглянем за покров его «тайны». И сделаем некоторые «открытия»...

Неистребимый интерес, и не только у его современников, вы­зывало уже само появление политического имени этого великого человека — Сталин. То, что в переписке и при публикациях в неле­гальной печати революционеры были вынуждены скрывать под­линные имена и фамилии, естественно. Впрочем, употребление псевдонимов не всегда преследовало конспиративные цели. Оче­видно, что принятие Лейбой Бронштейном псевдонима Лев Троц­кий не столько служило стремлению завуалировать антиправи­тельственную деятельность, сколько позволяло скрыть собствен­ную национальную принадлежность. Поэтому, избрав для себя раз и навсегда устоявшийся псевдоним, сидевший безвылазно за гра­ницей Троцкий мог не менять его в дальнейшем.

В иных условиях находились революционеры, действующие в реальном подполье. Рано или поздно их нелегальные клички стано­вились известны полиции, и это вынуждало к их замене. За свою продолжительную революционную жизнь Иосиф Джугашвили неоднократно менял свои партийные имена, прежде чем появи­лось знаменитое — Сталин.

Историки и современники долго и безуспешно пытались найти истоки происхождения этого псевдонима. С одной стороны, все казалось совершенно ясным. В этой фамилии очевидна ассоциация со словом «сталь», символизирующая твердость и одновременно гибкость — качества, присущие одному из прочнейших сплавов индустриального века. Уже Троцкий в книге о Сталине рассужда­ет: «кавказец усваивает русский псевдоним Сталин, произведя его от стали. ...Это означало не столько личную характеристику, сколь­ко характеристику направления».