Понять то, какими взглядами и методами он руководствовался, позволяют воспоминания А.Л. Ратиева. Потомок старинного гру­зинского рода Раташвили, двадцатилетним юношей оказавшись в Курске, в декабре 1918 года он попал на собрание партийного акти­ва, состоявшееся по случаю приезда Председателя Реввоенсовета

Встреча прошла в полутемном зале Курского дворянского соб­рания. Троцкий появился на сцене с двумя стенографистами, сразу же положившими перед собой на столе по нагану. Президиум из сорока членов стоял полукругом позади стола у задней стены. «Хо­роший ли он оратор? — рассуждает Ратиев. — Мне кажется, что я ожидал чего-то более яркого, темпераментного...»

Ратиева поразили не ораторские способности Троцкого, а то, что он говорил. Троцкий утверждал, что революцию «в белых пер­чатках делать нельзя». Обращаясь к залу, он так пояснял существо рассуждений:

«Чем компенсировать свою неопытность? Запомните, товари­щи, — только террором! Террором последовательным и беспощад­ным! Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тыся­чи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, кото­рый, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтоже­ния, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти».

В переполненном зале стояла оглушающая тишина. И оратор продолжает спокойным, академическим тоном: «Есть только одно возражение, заслуживающее внимания и требующее пояснения. Это то, что, уничтожая массово, и прежде всего интеллигенцию, мы уничтожаем и необходимых нам специалистов, ученых, инже­неров, докторов. К счастью, товарищи, за границей таких специа­листов избыток. Найти их легко. Если мы будем им хорошо пла­тить, они охотно приедут работать к нам».

То было своеобразное кредо Лейбы Бронштейна. Эти взгляды, методы и приемы — вроде расстрела каждого десятого из строя — он старался публично не афишировать. Предпочитая действовать кривым ружьем, из-за угла, он избегал оглашения таких открове­ний. И никогда не писал об этом в своих книгах.

Но вернемся в 1922 год и повторим, что отказ Троцкого от по­ста заместителя Председателя Совнаркома объяснялся не только нежеланием обременять себя практической работой. Он был за­нят манипуляциями с ценностями Республики; под покровом сек­ретности он делал деньги.

Впрочем, в это время государству требовались не сами деньги, а продовольствие и товары, которые можно было приобрести за гра­ницей. Однако «золото Республики» потекло не в пострадавшую от войны Европу, а за океан. Газета «Нью-Йорк таймс» сообщала, что в США только за первые восемь месяцев 1921 года было вывезено золота на 460 миллионов долларов, из них 102,9 миллиона приш­лись на фирму, основанную Шиффом — «Кун, Кеб и К».

Вспомним, что это именно та финансовая группа, которая фи­нансировала политическую деятельность Троцкого, когда он от­правился из Америки «делать революцию» в России. Поставившие тогда на Троцкого его единоверцы теперь получали дивиденды.

Одновременно посредством этих денег Троцкий укреплял свое политическое положение как внутри страны, так и за рубежом. «Реввоенсовет, — отмечает постановление Политбюро, — немед­ленно получит из числа драгоценностей на 25 миллионов рублей... сумма эта предназначена на мобилизационные запасы, не облага­ется налогом и при определении сметы не учитывается».

Еще больше средств Троцкий получил на свое хобби — «разжи­гание мировой революции». Это нерусское слово, означающее вре­мяпрепровождение, неоплачиваемую деятельность, манию, лишь в психологическом плане характеризует его личный интерес.

Он был нетерпелив. Он даже не желал ждать денег после прода­жи золота. 23 марта 1922 года в письме Ленину, Красину, Молото­ву он требует деньги немедленно. «Для нас, — пишет Троцкий, — важнее получить в течение 22—23 гг. за известную массу ценно­стей 50 миллионов, чем надеяться в 23—24 гг. получить 75 миллио­нов (для) наступления пролетарской революции в Европе, хотя бы в одной из больших стран...»

К финансовым манипуляциям «красивого ничтожества» Ста­лин относился крайне отрицательно. Микоян описал одно из засе­даний Пленума ЦК в середине мая 1922 года. Пленум проходил в зале заседаний Совнаркома. За длинным столом располагались чле­ны и кандидаты в члены ЦК. Ленин сидел во главе, с карманными часами в руке, и строго следил за соблюдением регламента. Обста­новка была сугубо деловой, Ленин не терпел лишних разговоров.

Доклад на Пленуме делал Троцкий, но он отчитывался не о во­енной деятельности... Рассматриваемой темой являлся вопрос об изъятии ценностей из музеев, учреждений и церквей. Спор вызва­ло предложение докладчика о передаче значительной части полу­ченных от реализации сумм в распоряжение РВС Республики, то есть непосредственно Троцкого. Сидевший рядом с Троцким Ста­лин выступил только по этому вопросу.

Генеральный секретарь возразил на это предложение. Он гово­рил как обычно тихо и спокойно; его выступление было лаконич­ным, а позиция — категоричной. Его короткое заявление вызвало бурную реакцию Троцкого. Брызжа во все стороны слюной, по­следний «вскипел и стал горячо спорить со Сталиным». Он неис­товствовал более трех минут, и Ленин показал на часы: «Предлагаю соблюдать регламент».

Троцкий послушно сел, и поднявшийся снова Сталин немного­словно резюмировал, что нет необходимости определять твердый процент отчислений военному ведомству. Сумма возможной вы­ручки должна поступать в распоряжение правительства и выда­ваться ведомствам в зависимости от необходимости на конкрет­ные цели.

Хотя смысл дискуссии ясен, но возбужденная заинтересован­ность Троцкого в этом эпизоде, ставшем уже моментом истории, требует пояснения. Пока Сталин освобождал партию от карьери­стов, врагов и просто от ненужного балласта, Троцкий «очищал» страну от Русской церкви и ее богатств.

Для этого ему не нужен был пост заместителя главы правитель­ства. Он и без того обладал достаточной властью и широко пользо­вался полномочиями, имевшимися в его распоряжении. При этом Троцкий не пускал на ветер слов, высказанных в декабре восемна­дцатого года. Хвост кровавых репрессий, тянувшийся за ним с на­чала Гражданской войны, не исчез с ее окончанием.

В 1922 году, уже во время болезни Ленина, по инициативе Троцкого с 8 по 25 июля прошел открытый судебный процесс над 47 членами партии эсеров. Он стал первым политическим процессом в Советской России. Смертный приговор вынесли 14 обвиняемым

Между тем посягательство на собственность Церкви не могло не вызвать резкой реакции со стороны церковного руководства. И одним из наиболее ярких эпизодов стало сопротивление изъятию ценностей в городе Шуе. Троцкий подавил этот протест со свойст­венной ему жестокостью.

По его указанию в Шуе было проведено заседание Ревтрибуна­ла над двадцатью четырьмя священнослужителями, четверо из ко­торых были приговорены к расстрелу Узнав о том, что Калинин на следующий день после вынесения приговора приостановил его ис­полнение, Троцкий пришел в бешенство. Он немедленно поставил вопрос «о недисциплинированности Калинина, не выполняющего решение Политбюро», настаивая на том, что Председатель ВЦИК обязан «подписывать все исходящее от Троцкого по борьбе с Цер­ковью».

В ходе репрессий, инициированных Троцким против священ­нослужителей и верующих, только в 1922 году прошло более 250 судебных процессов, в 1923-м — более 300. За два года осужде­ны 10 тысяч человек, каждый пятый был расстрелян. Таковы фак­ты, но, не зная их, подавляющее большинство читающих людей ап­риори убеждены, что в разгроме Русской православной церкви в двадцатые годы виновен «диктатор» Сталин.

В конце августа 1922 года произошло еще одно событие: высыл­ка из России или ссылка в Сибирь 160 деятелей творческой интел­лигенции — «особо активных контрреволюционных элементов». В их числе оказались Бердяев, Сорокин, Франк, Лосский, Булгаков и другие деятели, позже оплакиваемые «демократической» интел­лигенцией.