– Камень прекрасен, Джоан.

Ее смутило отсутствие энтузиазма в его голосе.

– Разве ты никогда не работал с мрамором?

– Работал, дважды, но я не смогу сделать эту статую.

– Почему? Она будет прекрасна, и ты можешь делать все, что захочешь. Марк доверяет твоему вкусу, ему не нужны эскизы. Он знает, что ты занят на строительстве и на изготовление статуи потребуется много времени, если это тебя волнует.

Он не спеша приблизился к камню, коснулся его поверхности, пробежался пальцами сверху вниз. Сожаление омрачило его черты.

Он поднял свою левую ладонь, и она увидела толстый красный шрам от кинжала Ги, пролегший от большого пальца до мизинца.

– Я не смогу высечь ее для тебя. Я не могу держать резец.

Эти слова, произнесенные безжизненным голосом, ошеломили ее. Она взяла его руку и внимательно посмотрела на шрам, затем осторожно обвела пальцем его неровный край.

– Мне рана не кажется опасной, кости целы.

– Дело не в костях. В другом.

– Ты говорил, лекарь уверял тебя, что все будет в порядке. Рана Аддиса была гораздо тяжелее, но время залечило и ее.

– И лекарь, и Аддис говорят, что еще есть надежда, но я знаю. Еще до того, как она начала затягиваться, я уже знал.

– Как ты можешь знать? Еще слишком рано отчаиваться. Ты просто должен тренировать ее, работать с инструментами и со временем…

– Бог свидетель, я пробовал. Я взял инструменты взаймы у каменщика в том городе, где живет мой дядя, и попытался. Чтобы удерживать резец под ударом молотка, нужна сила, а в моей руке ее больше нет. Смотри. Я не могу даже сжать кулак.

Он попытался, но лишь согнул пальцы. Он пытался сжать кулак, и вся его рука напряглась от усилия. Его бессилие разрывало ей сердце.

Она наклонилась и прижалась щекой к его ладони.

– Ты лишился из-за меня возможности ваять.

– Как видишь, потеря оказалась незначительной.

Очень значительной. Огромной. Она прекрасно понимала, как велик был нанесенный ему ущерб.

– Я все равно буду строить. Дворцы и церкви, как я и мечтал. Я получил больше, чем потерял.

Она посмотрела на него, и их взгляды встретились. Несмотря на его браваду, они оба знали правду. Он сможет строить, но он никогда не сможет ваять. Может быть, его рисунки и геометрия позволят ему увидеть разум, но он никогда больше не познает душу.

Она отпустила его руку. Затем подошла к деревянному ящику возле стола, открыла его и извлекла оттуда молоток и резец.

– Этому не бывать. Я не смирюсь с этим. Ты будешь пробовать снова и снова, пока твоя рука не станет сильной. Ты высечешь статую моего отца.

– Твоя решимость ничего не изменит, прелестная голубка.

– Изменит. Вот увидишь. – Она вручила ему инструменты. – Возьми. Увидишь.

Риз неохотно взял инструменты в руки. Спокойствие исчезло с его лица, когда он почувствовал их тяжесть и объем.

– Джоан…

– Пожалуйста, попробуй. Я не смогу вынести, если ты потеряешь эту часть себя. Это несправедливо. Неправильно. Так не должно быть.

Его начала злить ее настойчивость. Она испугалась, что он сейчас бросит инструменты на землю и уйдет.

– Пожалуйста. Ради меня.

Его правая рука сжала рукоять молотка. Левая сомкнулась на основании резца. Гнев ярче вспыхнул в его глазах.

– Хорошо, я попробую один раз, ради тебя, чтобы ты убедилась в тщетности этой затеи. А когда ты все увидишь сама, то больше никогда не заговоришь со мной об этом.

Он посмотрел на камень, и какая-то особая сила сменила его гнев. Он измерил камень, оценив его глубину и прочность, принимая решение. Выражение его лица напомнило ей о том прекрасном воскресном дне, когда она лепила свою статуэтку, наблюдая, как он ваяет.

– Ты видишь в нем фигуру? – спросил она.

– Да, в нем есть твой Святой Георг.

– Значит, его нужно только освободить.

Он посмотрел на инструменты. Затем поднял резец и, под углом приложив его к камню, взмахнул молотком. Удар пришелся точно по ручке, но рука не смогла удержать резца, он выскользнул и упал в грязь.

Этот глухой стук отозвался болью в ее сердце. Риз не солгал: его рука не могла держать резец.

Напряженное молчание повисло между ними. Риз казался смирившимся с неизбежным, но немного обиженным. Он не хотел больше надеяться, не хотел еще раз испытать разочарование на глазах у нее. Глубокая печаль, скрытая от посторонних глаз, просочилась сквозь все воздвигнутые им преграды, и устремилась к ней.

Ее сердце сжалось от жалости и сострадания к нему. Он пытался скрыть от нее свои чувства, но это ему не вполне удавалось.

– Это так несправедливо по отношению к тебе! Ничего не приобретя, ты столько потерял.

– Этот мир не всегда справедлив, и тебе это известно не хуже, чем мне. А по поводу того, что я ничего не приобрел, ты ошибаешься. Я достиг того, чего хотел для тебя. Я ни о чем не жалею, и я не позволю тебе жалеть меня.

Все такой же мужественный, как всегда сильный, но она знала: он глубоко несчастен. Ей хотелось во что бы то ни стало найти способ утешить его, вернуть ему эту, такую важную для него, часть жизни. Непременно должен найтись такой способ, который позволит исправить эту несправедливость.

Она обошла вокруг Риза и подняла резец, холодное металлическое основание отозвалось тяжестью в ее ладони.

– Возьми его, приставь к камню в том месте, куда нужно бить. Я буду держать его за тебя.

– Из этого ничего не выйдет, любимая. Когда я работаю, две руки становятся одной, это одно движение и одна мысль.

– Возьми его, сделай так, как я прошу. Тебе нечего терять, а еще один удар по самолюбию ты вполне способен вынести.

Он глубоко вздохнул и махнул рукой.

– Тогда встань здесь, и я покажу тебе, как держать руки.

Она встала перед ним со стороны его левого локтя и подняла резец обеими руками. Его ладонь обхватила ее руки и приставила инструмент к камню.

– Нет, ничего не получится. Если я промахнусь, я сломаю тебе пальцы.

– Ты не промахнешься.

Он колебался, но она держала руки, отказываясь сдвинуться с места и всем своим видом призывая его действовать. Подумав, он своей рукой полностью прикрыл ее пальцы, защищая от возможного удара, а она собрала всю силу, чтобы удержать инструмент.

Он размахнулся, и только от взгляда на этот размах ей стало страшно, но она не позволила страху взять верх над собой. От удара образовалась трещина, и резец глубже вошел в камень. Еще четыре взмаха – и от камня отлетел маленький осколок.

Она посмотрела на то, что они сделали, и оглянулась на него. Он казался таким же потрясенным, как и она. Джоан рассмеялась от радости и изумления.

– Я и не думала, что получится!

Это заставило и его рассмеяться. Он покачал головой с притворным недовольством.

– Черт возьми, женщина! Твое упрямство – это и проклятье, и благословенье. Кто бы мог подумать, что работа с глиной сделает тебя такой сильной.

– Еще. Давай попробуем еще. Он приставил резец.

Раз за разом они откалывали белые осколки. Она стала его продолжением – одно тело, а не два, отсекало от камня лишние куски. Две руки, а не четыре, держали инструменты.

Их связь стала еще теснее, единая цель объединила сначала их тела, а затем и души. Наслаждение процессом творчества постепенно овладело ею, впрочем, так бывало всегда, когда она занималась своим ремеслом, и Джоан радостно улыбнулась. Но на этот раз все было иначе: она не была одинока в этом восторге созидания. Они с Ризом разделяли его и прежде, но не так, как сейчас. Теперь это была не просто встреча друг с другом в этой эйфории, а погружение в нее, будучи единым целым.

Джоан не нуждалась в его указаниях, чтобы сделать следующий проход, ее руки перемещались, зная направление, в котором нужно двигаться: она видела святого, заключенного в камне, но видела его глазами Риза, чувствовала, куда и как ставить резец, словно его душа стала частью ее души.

Это чувство захватило ее, и она чувствовала, что они слились воедино, достигнув наивысшей формы близости.