Лейн спешился, но не стал привязывать Шильда к коновязи. Вся любовь Рейчел к сыну выразилась в том, как она к нему прикасалась, подумал Лейн. Будто ей хотелось убедиться, что мальчик вернулся целым и невредимым.

А его мать, она когда-нибудь обнимала его вот так? Если и обнимала, память об этом поглотило время.

Тай зачирикал и, наконец, вывернулся из материнских объятий. Она отпустила его, понимая, что это неизбежно.

– Ты меня чуть не задушила, мама. – Он поспешно вытер щеку своим манжетом и оглянулся, не смотрит ли кто-нибудь на них. – Право же, меня ведь не было только четыре дня!

Рейчел быстро взглянула на Лейна, который кивнул, давая понять, что Тай ничего не знал о происходящем и понятие не имел о решительной схватке Рейчел с Маккенна.

Стоя между двумя взрослыми, Тай взглянул на Лейна.

– Женщины прямо безумные какие-то, правда, Лейн?

– Бывает.

Лейн снял с мальчика свою шляпу и взъерошил его мокрые от пота волосы. Потом надел шляпу себе на голову и крепко сжал зубы, пытаясь заглушить боль, которая просто грызла его. Отведя взгляд от Рейчел и Тая, он заметил Дельфи, стоявшую на веранде и вытирающую глаза передником.

– Слушай-ка, Тай, ручаюсь, что у Дельфи уже готово то самое печенье, которое ты так любишь. А ну-ка, беги домой и жди маму.

Тай побежал к калитке, но остановился.

– Вы придете, Лейн?

– Там видно будет.

– Когда мама говорит «там видно будет», это значит – никогда.

– Знаю, – с трудом проговорил Лейн, в горле у него застрял комок.

Что-то в его голосе насторожило Рейчел, и она внимательно посмотрела на него – в первый раз с того момента, когда он подъехал к дому. Его лицо покрывала пыль и пот. Он проделал всю дорогу без шляпы и поэтому сильно загорел, лицо его пылало, шея стала ярко-красной. Но ее испугал не загар. Его холодные черные глаза, смотрящие без всякого выражения, отчужденно, – вот что испугало ее до глубины души. Она уже видела этот взгляд много лет тому назад, когда Чейз впервые привез своего племянника в школу.

Ее охватила мучительная тревога.

– Ты не останешься?

Лейн с трудом сглотнул комок и посмотрел куда-то в сторону.

– Чейз и Ева здесь? – спросил он.

– Нет. Они просили передать, что будут рады, если ты приедешь пожить на ранчо.

– Когда увидитесь с ними, передайте, что я желаю им всего самого хорошего.

– Вы уезжаете?

Ей стало холодно, несмотря на жару.

– Я говорил вам, когда все это только начиналось, что не могу ничего обещать.

Рейчел почувствовала, что сердце у нее вот-вот разорвется. Мир закружился у нее перед глазами. Она схватилась за планку забора, чтобы не упасть.

– Я не могу оставаться здесь, Рейчел. И вы это знаете. Знаете, что я никогда не собирался оставаться.

Она поняла – если бы она простояла здесь целую вечность, она все равно бы не смогла сделать так, чтобы эти слова перестали звучать у нее в ушах. Кроме того, он прав. Задолго до того, как признаться в любви к ней, Лейн сказал, что в один прекрасный день уедет. Но она не думала, что это будет так скоро!

А теперь уже слишком поздно, и сердце ее погибло.

Он не сводил глаз с поводьев, которые держал в руке.

– Мне нужно расследовать и другие дела. Бойд посылает меня на юго-восток. Так крупное дело.

– Никаких обещаний. – Она поняла, что произнесла это вслух, только когда он вздрогнул.

– Вот именно. Никаких обещаний.

Все краски сбежали с ее лица. Ее охватил озноб. Лейн уходил из ее жизни, опять уходил. И уносил с собой короткий сверкающий проблеск любви, которым поманил ее.

Уносил ее сердце.

Она чувствовала себя разбитой, расплющенной. Не желая делать ему приятное и показывать, как ей больно, она сказала:

– Я рада, Лейн, что у вас все в порядке, и всегда буду благодарна вам за то, что вы привезли Тая домой.

Она последний раз заглянула ему в глаза.

Там была пустота.

Лейну мучительно хотелось прикоснуться к ней. Он так стиснул поводья, что кровь пульсировала в кончиках пальцев. Он смотрел на Рейчел. Она подняла на него взгляд. Ее глаза были ясные, без слез. Лицо же было белее мела, белее, чем чистая простыня на ее кровати.

Он чуть было не протянул к ней руку. Чуть было не заключил ее в объятия, чуть было не попросил прощения. Но вместо этого заставил себя сохранить холодный, бесчувственный вид, который появлялся у него, когда он сталкивался с каким-нибудь ганфайтером. Он должен быть начеку, должен отдавать себе отчет в своих поступках. Нельзя выказать даже намека на свои чувства, на все то, что творится в его душе.

Он понимал, что разбивает ей сердце своим решением, но что мог поделать! Лучше этой женщины в его жизни не было ничего, а в ее жизни не могло быть ничего хуже его. И тут ничего не поделаешь.

Он должен уехать.

Она замерла без движения.

– Вы нужны своему сыну, Рейчел, – напомнил Лейн.

Когда она заговорила, он едва расслышал ее слова:

До свидания, Лейн. – И снова подала ему руку.

Он посмотрел на эту руку так, словно одно ее прикосновение могло убить его прямо на месте. Он не отозвался на этот жест. Он засовывал ногу в стремя. Он вскочил в седло.

– Пока, Рейчел.

Она повернулась так быстро, что юбки ее взметнулись, подняв пыль. Он смотрел, как она бежит по дорожке, выложенной камнем, видел, как огромные розы покачиваются, приветствуя ее. Одна роза, совсем распустившаяся, облетела, и лепестки ее упали, как крупные слезы цвета слоновой кости, вслед Рейчел.

Он смотрел, как она, подобрав подол, бегом поднимается по ступенькам, подождал, пока сетчатая дверь захлопнется за ней и она полностью исчезнет в сумеречных недрах дома.

Он смотрел до тех пор, пока смотреть уже было не на что, и оставалось только пустить Шильда в галоп и уехать из ее жизни.

Стоя на коленях, Рейчел яростно боролась с сорняками в своем саду. Она выдергивала их, стряхивала с корней землю и бросала в кучу травы позади себя, а потом двигалась дальше между гидрангеями и красодневами, росшими у задней двери дома. Откинувшись на пятки, она положила руку на поясницу и выпрямилась. С тех пор как месяц тому назад Лейн ушел из ее жизни, она совершенно запустила свой сад. И теперь вид у него был такой же заброшенный, как и у ее души.

Работа в саду была первым сознательным шагом на пути к исцелению зияющей раны в ее сердце. Еще неделю назад она почти не могла выносить зрелища своего цветника. Обнаружив, что стоит у окна и смотрит на цветы, за которыми когда-то она так старательно ухаживала, Рейчел ловила себя на мысли, что сад этот принадлежит кому-то другому, как если бы какая-то женщина, живущая в другом времени и пространстве, высадила все эти луковицы, кусты и семена.

Протянув руку, она срезала увядшую, засохшую лилию и повертела ее в пальцах, а потом бросила в кучу сорняков. Долгие дни и одинокие ночи заставили ее ощущать себя таким вот иссохшим и бесцветным цветком. Отведя локон, упавший ей на глаза, тыльной стороной запястья, Рейчел услышала, что где-то в доме Тай зовет Дельфи.

Она жила только потому, что у нее был Тай. Она могла вставать по утрам, одеваться, жить изо дня в день только ради сына. Она старалась научить его радоваться всему, чему сама когда-то радовалась, всякой мелочи. Он рос как трава, и к счастью, до сих пор так и оставался в неведении относительно той бури, которая разразилась из-за него в те страшно далекие дни, когда Маккенна вознамерились оставить его у себя. Рейчел разрешила старикам навещать внука, но настояла на том, что эти встречи будут всегда происходить в ее присутствии. Таю запрещалось ездить на ранчо без матери – а у нее не было ни малейшего желания там бывать. Маккенна охотно согласились с этими условиями, но во время их единственного пока что визита к Рейчел атмосфера была натянутой и неестественной.

В последнюю неделю Рейчел опять стала носить цветную одежду, отказавшись от черной. Мрачные тона рождали у нее ощущение, что она открыто оплакивает разлуку с Лейном, а это было совершенно лишним. Она и без черной одежды знала, что будет тосковать о нем очень-очень долго.