Эти существа совершенно черные, лица у них просто нет, они такие тонкие, что могут проскользнуть через любую щель, проникнуть в помещение через замочную скважину. Субстанции в них не больше, чем в тени.

Двигаются они бесшумно, часто бегут, как кошки, но только кошки размером со взрослого человека. Иногда они бегают и на ногах (или задних лапах), напоминая получеловека-полусобаку.

Я уже писал о бодэчах в первой рукописи, так что здесь тратить на них много слов не буду.

Они — не человеческие души, вообще не принадлежат к нашему миру. В той реальности, откуда они приходят к нам, подозреваю, царит вечная тьма и слышны постоянные крики.

Их появление в каком-либо месте всегда говорит о том, что скоро там начнут гибнуть люди, и в большом количестве… как при стрельбе в торговом центре в прошлом августе. Одиночное убийство, такое, как доктора Джессапа, их не привлекает. Им подавай природные катастрофы или человеческое насилие, сопровождаемые многочисленными жертвами.

За несколько часов до землетрясения и пожара они, конечно же, кишели в казино и отеле сотнями, если не тысячами, предвкушая страдания, боль, смерть — свою любимую трапезу из трех блюд.

Две смерти, связанные с моим расследованием, доктора Джессапа и мужчины, похожего на змею, у бодэчей интереса не вызвали. Их отсутствие указывало на то, что мое противостояние с похитителями Дэнни может обойтись без кровопролития.

Тем не менее, пока я поднимался все выше и выше, мое богатое воображение населило темную, как глубокая пещера, лифтовую шахту множеством бодэчей, которые, словно тараканы, облепили стены и мелко подрагивали.

Добравшись до следующих утопленных в стену дверей лифтовой шахты, уже на двенадцатом этаже, я точно знал, что часовые на лестницах аварийной эвакуации остались ниже. Более того, я чувствовал, что прибыл именно на тот этаж, где похитители держат Дэнни.

Мышцы рук и ног горели, и не потому, что подъем потребовал огромных усилий. Просто сказывалось сковывающее меня напряжение. Даже челюсти болели, так сильно я стискивал зубы. Чего там, скрипел ими.

Я предпочел не перебираться со служебной лестницы на этаж в темноте. Но зажечь свет решился лишь на короткие мгновения, чтобы найти упоры для рук и опоры для ног, позволяющие приблизиться к дверному проему.

Включил фонарь, быстро оценил обстановку и тут же выключил.

Ладони, хотя я постоянно вытирал их о джинсы, были скользкими от пота.

Пусть я и давно чувствовал, что готов присоединиться к Сторми на службе, нервы у меня не железные. Будь на мне сапоги, а не кроссовки, боюсь, они бы свалились с моих трясущихся ног.

Уже в кромешной темноте я протянул руку, нащупал первый из выступающих из стены упоров (на такие, только диаметром поменьше, в иных общественных туалетах вешают рулоны туалетной бумаги). Сжал его правой рукой, на пару мгновений замер, с тоской вспоминая гриль, сковороду, нержавеющую емкость с кипящим маслом для жарки картофеля фри, затем уцепился за второй упор левой рукой и покинул лестницу.

На мгновение повис на руках, обхватив упоры потными пальцами и ладонями, мысками перебирая по стенке в поисках опор для ног. Нашел их, когда уже подумал, что никогда не найду.

После того как расстался с лестницей, в голову пришла мысль, что я совершил глупость.

Крыша кабины лифта находилась в подвале, тринадцатью этажами ниже. Тринадцать этажей — падение долгое при любом освещении, но перспектива лететь в кромешной тьме повергла меня в дикий ужас.

Страховочного троса у меня не было, ничто, кроме потных ладоней, не связывало меня с упорами. И парашют я с собой не захватил. Так что обрек себя на свободный полет.

Впрочем, в рюкзаке лежали бумажные салфетки, пара шоколадных батончиков с изюмом и кокосовой начинкой и упаковка влажных салфеток с лимонной отдушкой. Я мог только похвалить себя за предусмотрительность.

Шлепнувшись на крышу лифта, находящуюся тринадцатью этажами ниже, я по крайней мере мог высморкаться, перекусить напоследок и вытереть липкие пальцы, то есть умереть без соплей на верхней губе и с чистыми руками.

Однако к тому времени, когда я сначала ухватился одной рукой за дверную коробку, поставил одну ногу на порог и перебрался в нишу для лифтов, мысли эти уже выскочили из головы, точнее, их выгнал оттуда психический магнетизм, который с огромной силой потянул меня в коридор.

Но мне пришлось постоять, привалившись к стене, отделявшей меня от черноты лифтовой шахты, дожидаясь, пока ладони перестанут потеть, а сердце — бухать, как паровой молот. Я то сжимал, то разжимал пальцы левой руки, чтобы справиться с легкой судорогой в бицепсе.

Если лифтовая ниша пряталась в тени, то справа и слева от меня с обеих стен в коридор вливался грязновато-серый свет.

Голосов я не слышал. А судя по телефонным разговорам с этой загадочной женщиной, поболтать она любила. Ей нравился собственный голос.

Я осторожно подошел к боковой стене ниши и выглянул из-за угла. Увидел длинный пустынный коридор. Свет попадал в него из открытых дверей номеров, как я и предполагал.

В силу L-образной конфигурации отеля, в каждом конце главного коридора перпендикулярно ему располагались более короткие коридоры, также с номерами. Охраняемые лестницы аварийной эвакуации, по которым я подниматься не стал, находились в этих крыльях.

Нормальному человеку, оказавшемуся в моем положении, пришлось бы выбирать, куда идти — направо или налево. Тот же вопрос встал бы перед ним и в ливневых тоннелях. Я же руководствовался шестым чувством и сразу повернул направо, к югу.

С фундамента до самого верхнего этажа отель построили из монолитного железобетона. Пожар был не столь интенсивным, чтобы повредить каркас здания, не говоря уж о том, чтобы разрушить его.

В газетах писали, что огонь поднимался вверх по технологическим желобам для скрытых в стенах трубопроводов и электропроводки. И только шестьдесят процентов этих желобов были оснащены автоматизированной системой пожаротушения в полном соответствии с требованиями противопожарной безопасности, четко прописанными в проектной документации.

В результате некоторые этажи полностью выгорели, а другие остались практически не тронутыми огнем.

Двенадцатый этаж затянуло дымом и залило водой, но ничего здесь не обгорело, не обуглилось. Ковер покрывали копоть и грязь, обои в водяных разводах во многих местах отклеились, несколько стеклянных плафонов, которые висели под потолком, разбились, так что идти приходилось с осторожностью, чтобы не проткнуть подошву острым осколком.

Один из стервятников Мохаве залетел через разбитое окно и не смог найти выход. Птица металась по коридору, пока не сломала крыло, ударившись о стену или дверную коробку. И теперь обезвоженный труп, превратившийся в сухом горячем воздухе пустыни практически в мумию, лежал посреди коридора.

Я осторожно передвигался от одной открытой двери к другой, оглядывая каждую комнату с порога. Все пустовали.

При землетрясении мебель сдвинуло с места, сместило в один угол, что-то перевернуло. Дым, сажа и вода нанесли мебели непоправимый урон, теперь ее могли отправить только на свалку. За разбитыми или более-менее чистыми окнами я видел грозовое небо. Свободной от облаков оставалась лишь южная часть небосвода, которая с каждой минутой уменьшалась в размерах.

Закрытые двери меня не волновали. Скрип заржавевшей ручки или петель предупредил бы меня, если бы кто-либо попытался открыть одну из них изнутри. Кроме того, они не были ни белыми, ни филенчатыми, а только за такой дверью меня могла поджидать смерть.

На полпути между нишей для лифтов и пересечением с другим коридором я подошел к очередной закрытой двери и остановился, не в силах двинуться дальше. За дверью находился номер 1242, как следовало из тусклых металлических цифр, закрепленных на дереве. Словно у марионетки, управляемой невидимыми нитями, за которые дергал кукольник, моя правая рука потянулась к ручке.