— Это имеет значение?

— Вряд ли, — ответила патологоанатом. — Чисто профессиональный интерес, вот и все. Однако заметьте, у нас разный подход — психологически. Девушка свесилась вперед, что и усилило интенсивность истечения крови. Полагаю, причина в этом.

Колридж взглянул на упавшую на колени Келли. Странная поза для ухода из мира: словно мусульманин на молитве,если отвлечься оттого,что на ней ничего нет и из головы торчит рукоятка ножа.

— «Но кто бы мог подумать, что в старике так много крови?»[50] — пробормотал про себя инспектор.

— Что вы сказали?

— «Макбет». Убийство Дункана. В тот раз тоже было много крови.

Накануне вечером Колридж лег в постель с Полным собранием сочинений Шекспира, готовясь к прослушиванию в драматическом обществе, хотя знал наверняка, что провалится.

— При ножевых ранениях всегда много крови, — подтвердила патологоанатом, как само собой разумеющееся. И после короткой паузы продолжала: — Нож дает вам некоторый шанс. Преступник обернул рукоять простыней — чтобы крепче держать и, видимо, чтобы не оставить отпечатков пальцев. Но до убийства ребята интенсивно потели в парилке, и некоторая толика секрета возможно просочилась через ткань. Клеточный материал может оказаться полезным для установления личности.

— А ножа никто не касался? — спохватился инспектор. После инцидента с мытьем он был готов к любому повороту событий.

— Никто. Но сейчас придется коснуться, чтобы извлечь из головы. И еще — почти наверняка распилить череп. Неприятное занятие.

— Да уж. — Колридж перегнулся через тело, стараясь как можно дальше заглянуть в туалет и при этом не наступить в лужу свернувшейся крови. Для равновесия он уперся ладонями в стены и повернулся к Хуперу. — Подержите меня за пояс, сержант. Не хотелось бы рухнуть на бедную девочку.

Так, в полуподвешенном состоянии старший инспектор и осматривал место преступления. На него выпятился голый зад погибшей, за которым белела чаша унитаза.

— Все чисто, — заметил он.

— Что именно, сэр? — удивился Хупер.

— Унитаз.

— Ах, вот как... а я было подумал...

— Помолчите, сержант.

— Ее стараниями, — объяснила из-за спины Джеральдина. — Драила дважды в день. Келли не выносит грязных толчков. — Тюремщица запнулась, вспомнив, что Келли пребывала там, где ее больше ничто не волновало. И поспешно поправилась: — Я хотела сказать, не выносила. Такая была аккуратистка.

— Гм... — Инспектор продолжал изучение места преступления. — Должен вас разочаровать, миссис Хеннесси: не такая уж она идеально аккуратная — на сиденье несколько пятен, как я полагаю, рвоты. Благодарю вас, сержант, можете тянуть обратно.

Перебирая ладонями по стенам, Колридж с помощью Хупера обрел вертикальное положение.

— А что с простыней, которой накрывался убийца, а затем унес в мужскую спальню?

— Будем надеяться, что в этом случае шансов больше, поскольку человек, потея, теряет частицы кожи. Некоторые наверняка пристали к материи.

Но тут встрепенулся дежуривший на месте преступления полицейский.

— Мы считаем, что убийца пользовался той самой простыней, в которой впоследствии вышел этот чернокожий, Джейсон.

— Вот как? — задумчиво произнес инспектор. — Значит, если бы заподозрили Джейсона, он сумел бы объяснить, почему его ДНК оказалось на ткани.

— Полагаю, что так.

— В лаборатории разберутся за один-два дня, — вставила патологоанатом. — Распорядитесь отправить?

— Конечно, — отозвался Колридж. — Хотя не особенно рассчитываю на успех. Я вижу, на двери туалета есть замок?

— Да. Единственный в доме, — ответила Тюремщица. — Электронный. Открывается с двух сторон на случай, если кому-нибудь сделается плохо, человек повесится или всякое такое. Мы можем также открыть его из аппаратной.

— Но Келли не запиралась?

— Никто не запирался.

— Неужели? А почему?

— Видите ли, если у вас над головой камера, попытки закрыться становятся бессмысленными. А о том, что туалет занят, предупреждает лампочка.

— Выходит, убийце нечего было опасаться столкнуться с запертой дверью?

— Да. Примерно со второго дня «ареста».

Инспектор несколько минут изучал дверь и запорный механизм.

— Я решила его вставить в последний момент, — объяснила Джеральдина. — Подумала: пусть у них будет хотя бы видимость интимности. Жалко, что Келли не заперлась.

— Уверен, это бы ее не спасло, — ответил инспектор. — Убийца был настроен решительно. А запорная планка сделана из фанеры. Требуется совсем незначительное усилие, чтобы открыть дверь.

— Видимо, вы правы.

Колридж вызвал полицейского фотографа и проследил за тем, чтобы тот сделал снимки двери и замка. Потом вместе с сержантом Хупером повторил путь убийцы от туалета в мужскую спальню.

— Вряд ли что-нибудь есть на полу, — предположил инспектор.

— Я тоже сомневаюсь, сэр. Ребята с первого дня топали по этим плиткам двадцать четыре на семь.

— Двадцать четыре на семь? — не понял Колридж.

— Это такое выражение, сэр, — осклабился сержант. — Означает: двадцать четыре часа все семь дней недели.

— Гм... весьма полезное... во всяком случае, экономное.

— Именно, сэр.

— Полагаю, американское?

— Так точно.

— Интересно, в нашей стране еще появляются хоть какие-нибудь новые выражения?

— Меня интересует другое, сэр: найдется ли в Англии второй человек, кроме вас, которому это не до лампы? — Хупер знал, что мог безнаказанно ерничать: Колридж давно его не слушал и нисколько не тревожился о трансформации английского сленга. Таков был способ его концентрации — старик становился еще зануднее, когда мозг приступал к решению проблемы. И на долгие недели погружался в мрачную педантичность.

Он еще с полчаса поизучал обстановку и, не обнаружив ничего существенного, оставил на месте преступления криминалистов, а сам решил побеседовать с подозреваемыми.

«Арестантов» собрали в комнате совещаний на втором этаже производственного помещения «Любопытного Тома» по другую сторону рва. Семерых усталых, испуганных молодых людей коротко допросили, разрешили принять душ и привели сюда. Они сидели здесь больше часа, и ужасная правда ночных событий постепенно доходила до их сознания.

Умерла Келли. Девушка, с которой они четыре недели жили в одном доме и дышали одним воздухом. А всего несколько часов назад дурачились и смеялись.

Это была вторая, самая потрясающая мысль, с которой приходилось мириться. А первая — очевидный факт, что убийца — один из них.

Смысл этого не сразу проник в их сознание. Сначала все плакали, обнимались, обменивались недоуменными восклицаниями и сочувствовали друг другу. «Арестантам» казалось, что во всем мире остались они всемером и теперь связаны особыми узами, которые не понять никакому чужаку. Все представлялось призрачным и нелепым: четыре недели взаперти, затем пьяная, сумасшедшая выходка в парилке, неожиданная «оргия», которая удивила их самих, смерть Келли и куча полицейских в доме. Последнее казалось самым странным. В доме, где не имели права появляться посторонние и откуда выходили только после сложной процедуры голосования, запросто расхаживали копы! Да, они являлись и раньше, когда арестовывали Воггла. Но тогда все выглядело совсем по-другому. Участников шоу было больше, и их никто не прогонял с их территории. А теперь всех загнали в крошечное гетто, в мужскую спальню, и они долго выпрашивали разрешения помыться.

Поначалу этот опыт их сплотил. Но вот Джаз, Газза, Дервла, Мун, Дэвид, Хэмиш и Сэлли уселись за стол совещаний — хмель быстро улетучивался из организмов, и вместе с ним испарялось призрачное чувство солидарности, сменяясь страхом и подозрением.

Колридж вызывал одного за другим — людей, с которыми ему вскоре предстояло близко познакомиться. И после очередной беседы все отчетливее выступала удручающая истина: либо эти шестеро не виноваты и ничего не знали, либо все просто покрывали друг друга. Потому что ни один из них ничего не хотел сказать о человеке, который вышел из парилки, чтобы расправиться с Келли.