Но в бункере не было поздравлений. Редакторская команда понятия не имела, что ей по праву причитались две кварты отличного вина. Никто ничего не видел и не слышал.
— Чем они там занимаются? — возмущалась Пру.
— Подозреваю, что ничем, — отозвался помощник ассистента. — Перебрали. Самому знакомо это состояние.
В это время Хэмиш под одеялом легонько сжал грудь Келли. Потом немного сильнее. Кончик пальца скользнул к такому сексуальному колечку на соске, Хэмиш тихонько потянул за него. Келли не пошевелилась.
Он был врачом и понимал, что девушка не спала, а находилась в отключке. Его голова плыла в темноте. Да в какой темноте! Только теперь Хэмиш заметил, насколько было темно. Их до макушки скрывали тяжелые, пахнущие мускусом одеяла, под которыми сгустилась непроглядная, как уголь, чернота.
Аккуратно, чтобы не дрогнул покров, он начал ощупывать тело девушки: вниз по ритмично вздымавшимся и опадавшим ребрам, по гладкому, плоскому животу под крохотный треугольник трусиков. Прикосновение к запретному плоду ослепило и без того опьяненный ум. В этот миг Келли громко всхрапнула.
В аппаратной услышали храп, заметили, что одеяло, под которым лежали Келли и Хэмиш, почти не шевелилось, и с огорчением решили, что все самое волнующее уже позади.
Ох, как они были не правы. Волнение, наоборот, возросло до точки кипения: рука Хэмиша находилась у Келли между ног. Он прикасался, ощупывал, изучал и с удивлением обнаружил, что у девушки был маленький секрет — проколотые губы. Об этом она никому не рассказывала. О кольцах на сосках — да. А о самых интимных украшениях — ни слова. О ее секрете не знал ни один из команды. До этого момента.
Хэмиш продолжал тихонько ощупывать, и вдруг в его одурманенной голове ни с того, ни с сего всплыл термин. Этот термин он помнил из курса судебной медицины — пальцевое проникновение.
Именно этим он сейчас занимался. И именно так будут квалифицированы его действия, если кто-то о них узнает.
Хэмиш понял, какому подвергался ужасному риску. Он совершал серьезное преступление. Эта сумасшедшая, пьяная импровизация, эта сексуальная бравада не что иное, как изнасилование. Он мог получить срок.
Хэмиш начал отводить руку, но очень, очень неохотно. На секунду оттянул тонкий влажный клинышек женских трусиков, и желание так сильно ударило в мозг, что он чуть не вынул из исподнего свой напряженный член и не погрузил его в бесчувственное тело девушки.
Однако мысль длилась всего один миг. Как бы ни был Хэмиш пьян, он успел оценить нависшую над ним опасность: усугубить еще большим проступком то, что уже совершил.
Пальцевое проникновение. Достаточно серьезное обвинение. Быстро и аккуратно, уверенной рукой врача он привел в порядок трусики: натянул на лобок клинышек и заправил ткань между ягодиц.
И все время старался не сотрясать одеяло и покрывало. Пусть те, кто следят за ними, думают, что он, как и Келли, уснул. Затем, отведя руку, принялся изображать храп. Не громко, лишь иногда всхрапывая, в унисон пьяному, утробному сопению девушки.
Потом потрогал себя внизу и обнаружил, что трусы мокрые: он либо бессознательно извергся от перевозбуждения, либо выдавил капля по капле. Не запачкал ли он диван? Или, того хуже, ее белье? Если так, то удастся ли выдать дело за нелепую случайность? Замирая от страха, Хэмиш пошарил рукой в поисках следов своего позора. Чисто. Ему повезло.
Келли ничего не заметила, а он не оставил улик.
Пронесло! Хэмиш искренне поверил, что отвертелся. Но каков был риск! От одной мысли его прошиб озноб.
Он пошевелился, будто начал просыпаться. Келли не двигалась. Хэмиш откинул покрывало, почесал макушку, протер глаза и осмотрелся, словно бы спрашивая: «Где это я?»
Выдавил улыбку и подмигнул в камеру.
— Ничего себе дела, — прошептал красному огоньку рядом с объективом. — Уснул первым. Ради бога, не показывайте по телевизору — приятели проходу не дадут.
С этими словами он поднялся с дивана, поправил на бесчувственной Келли одеяло и вернулся на вечеринку.
Его приветствовали хором лукавых возгласов.
— Извините, народ, должен вас разочаровать: мы оба отключились. И я, кажется, первый. Верите? — Хэмиш искренне надеялся, что они поверят.
Он провел беспокойную ночь, в сотый раз перебирая возможности — не заметил ли каким-нибудь образом «Любопытный Том» то, что он совершил?
Пальцевое проникновение.
И в темноте без слов благодарил Всевышнего за то, что Он не попустил худшего и вовремя его вразумил.
День девятнадцатый
7.00 утра
Келли в последний раз вскрикнула и проснулась.
— Какого хрена? — и сразу вспомнила. Это Камера соития. Она же — Уголок трахальщика, Башня перепихона, Сексодром, Домик туда-сюда. Еще до начала шоу, когда «Любопытный Том» объявил об этой особенности домоустройства, журналисты придумали не меньше пятидесяти названий. И вот Келли в этой самой камере. На виду у всей страны. Хорошо же она выглядит!
— Не беспокойся, — сказала она прямо в висящую над головой камеру. — Ничего не было.
Потянулась из-под одеяла, взяла джинсы и застенчиво улыбнулась. Как и Хэмиш, она считала, что обязана адресоваться к объективу.
— Похоже, я вчера перебрала. Вот и не вышло.
Показались ее изящные ноги. Учитывая ее состояние, Келли недурно справилась с брюками.
— Готова спорить, что Хэмишу так же блевотно. — Она опять улыбнулась, но за улыбкой чувствовалось смущение. В чем дело? Отчего воротит с души, как старую шлюху? Головная боль? А еще? Разве что-нибудь было? Ни в коем случае! Она не позволила Хэмишу зайти дальше, чем нужно.
В этом она уверена. Келли помнила все до последней мелочи. Как сначала его завела, а потом остудила. И остановилась там, где хотела.
Тогда в чем же дело? Отчего так муторно?
Какая-то причина в ней самой... очень неясная... разве что не давала покоя мысль: неужели что-нибудь было? Невероятно! Келли помнила все. Это отличало ее от других — когда пила, всегда запоминала, что делала, а чего не делала.
И на этот раз также. Сначала поцеловала, а потом осадила. Но оставался осадок, словно ее... изнасиловали.
Изнасиловали? Чепуха! Дом «Любопытного Тома» — самое безопасное место в мире. Здесь повсюду камеры, за нами наблюдают круглые сутки. В таких условиях никто бы не рискнул. Тем более Хэмиш. Он славный парень. К тому же — врач.
Кто-то другой? Потом? Абсолютный бред! Размышляя, Келли не забывала о пяти объективах и пяти наблюдавших за ней опекунах и снова улыбнулась в камеру.
— Повезло, что ничего не случилось. «Любопытный Том», ты моя дуэнья. Папаше не о чем беспокоиться: пока ты со мной, все будет в порядке.
Под утро в бункер аппаратной ворвалась запыхавшаяся Джеральдина и застала среди подчиненных полное уныние. А услышав Келли, и вовсе взвилась.
— Ах ты, стерва, я что, тебя для этого поила? — бросила она в монитор. — Нет, моя милая, вовсе не для этого!
Келли появилась из хижины и сразу нырнула в бассейн. Даже джинсы не сняла. Получилось как-то само собой — возникла потребность очиститься. Так погиб очередной микрофон за пятьсот фунтов стерлингов.
За стеклянными дверями все еще спал дом. Джаз, Мун и Сэлли так и не потрудились подняться с дивана. Даже Хэмиша сморило, но его и без того тревожный сон омрачало чувство вины. А пробуждение оказалось еще неприятнее. Не догадалась ли она? Не догадался ли кто-нибудь еще? Что подсмотрели камеры? Наверняка, ничего. В противном случае «Любопытный Том» обязан был вмешаться, иначе его самого бы обвинили в преступлении. Именно так. Хэмиш убедил себя, что снаружи ничего не заподозрили. А если заподозрили, то ничего не сказали. Значит, угроза оставалась только изнутри. Могла ли Келли что-нибудь помнить? Нет. Она спала. Определенно спала.
