– Что он сказал?

– Сначала он хохотал во все горло, потом стал ужасно серьезным и прочел мне длинную лекцию – на самом деле, очень впечатляющую – знаешь, вроде как в воскресной школе. И он забрал у меня браслет и положил себе в карман. Он сказал, что пришлет мне что-нибудь более красивое.

– Как ты думаешь, что это будет? – спросила Розали с интересом.

– Надеюсь, не кукла!

Спустя два дня с утренней почтой прибыл маленький сверток для мисс Пэтти Уайатт. Она вскрыла его под партой на уроке геометрии. Под ватной прослойкой обнаружился браслет из золотых колечек, который застегивался на висячий замочек в виде сердца. На обороте одной из визиток дяди Бобби было написано:

«Это твое сердце. Держи его на замке до тех пор, пока не появится парень, у которого есть ключ.»

Пэтти перехватила Розали, когда та поворачивала на урок французского, и с гордостью выставила браслет на ее личное обозрение.

Розали рассматривала его с сентиментальным интересом.

– Что он сделал с ключом? – поинтересовалась она.

– Мне кажется, – ответила Пэтти, – что он положил его в свой карман.

– Как это романтично!

– Звучит как будто романтично, – согласилась Пэтти с едва уловимым вздохом. – Но на деле это не так. Ему тридцать лет, и он уже начинает лысеть.

МИСС МАККОЙ из Техаса в течение трех лет подвергалась смягчающему влиянию школы имени Святой Урсулы, но без ощутимого результата. Она была самым упрямым маленьким сорванцом, который когда-либо принимался и содержался в стенах респектабельной школы-интерната.

Ее родители выбрали имя «Маргарита», когда объезжающий свой округ епископ совершал ежеквартальный обход рудника, где она родилась. Это имя по-прежнему употреблялось ее учителями, а также на письменных отчетах, отправляемых каждый месяц ее техасскому попечителю. Однако наиболее подходящим именем, которым наградили ее ковбои на ранчо, было «Козочка», и Козочкой она осталась в «Святой Урсуле», несмотря на увещевания расстроенных дежурных дам.

У Козочки было такое живописное детство, какое бывает разве что на страницах романа о Нике Картере.[25] У нее был предприимчивый отец, который ездил с рудника на рудник, наживая и проматывая целые состояния. Ее зубки прорезались с помощью покерной фишки, а молоко она пила из бокала для шампанского. Ее отец скончался – и довольно вовремя – когда его последнее состояние было в самом расцвете, и оставил свою маленькую дочь на попечение одного английского друга, жившего в Техасе. Следующие три беспокойных года своей жизни она провела на обширном животноводческом пастбище с «Попи» и еще три года – в тихих пределах «Святой Урсулы».

Попечитель сам привез ее и после серьезного совещания с Вдовушкой оставил с тем, чтобы ее характер вылепили в духе культуры восточных штатов. Однако до сих пор восточная культура не наложила на нее своего отпечатка. Если и имела место какая-то лепка, то глину замешивала сама Козочка.

Ее пикантные воспоминания о рудниках и скотоводческих фермах составляли весь дозволенный репертуар укрощенных фантазий. Она продемонстрировала французскому учителю танцев, который обучал их изысканному варианту испанского вальса, нечто настоящее, то, что практикуют мексиканские погонщики скота на ранчо ее попечителя. Это зрелище заставило его одобрительно затаить дыхание. Англичанин, учитель верховой езды, приезжавший каждую неделю весной и осенью, чтобы учить девочек, как правильно ходить рысью, получил урок скачки на необъезженном жеребце,[26] который вызвал его изумленный вопрос:

– Юная леди воспитывалась в цирке?

Козочка была шумной, вульгарной, веселой и громогласной; ее путь был усеян выговорами, взысканиями и незначительными наказаниями, но она ни разу не обвинялась в явном преступлении. Тем не менее, «Святая Урсула» три года жила затаив дыхание в ожидании катастрофы. Судя по ее характеру, мисс Маккой была обязана в один прекрасный день выкинуть им нечто сенсационное.

Когда, наконец, это случилось, то было оно из разряда совершенно непредсказуемых.

Розали Пэттон была последней Козочкиной соседкой, которая «изнашивала» своих соседок по комнате так же быстро, как и свою обувь. Розали была обаятельной малышкой, олицетворением всего женственного. Вдовушка поселила их вдвоем в надежде, что благовоспитанный пример Розали сможет утихомирить буйный нрав Козочки. Но пока что Козочка пребывала в своем обычном настроении, тогда как Розали выглядела усталой.

Потом все изменилось.

Однажды вечером Розали ворвалась в комнату Пэтти Уайатт в состоянии крайнего изумления.

– Ты можешь себе представить? – воскликнула она. – Козочка Маккой говорит, что она хочет быть леди!

– Кем? – Пэтти вынырнула из своего банного полотенца, которым растирала лицо.

– Леди. Сейчас она сидит и украшает бледно-голубой ленточкой вышивку на своем вечернем платье.

– Что с ней случилось? – задала вопрос Пэтти.

– Она читает книгу, которую привезла обратно Мэй Мертель.

Розали по-турецки уселась на сиденье у окна, изящными волнами расположила на коленях складки розового кимоно и живописно распустила по плечам волнистые золотые волосы, уложенные в две косы. Она переоделась ко сну и могла растянуть свой визит до последнего удара колокола, возвещавшего об отбое.

– Какую книгу? – спросила Пэтти с несколько небрежной ноткой в голосе.

Розали могла ворваться в комнату с поразительным заявлением, после чего, завладев всеобщим вниманием, пускалась в бесконечное, запутанное изложение фактов, сопровождаемое антикульминационными точками.

– В ней говорится об очаровательной юной англичанке, чей отец владел чайной плантацией в Азии… или, кажется, в Африке. Во всяком случае, там, где жарко и где водится множество аборигенов, змей и сороконожек. Ее матушка умерла и ее отправили на родину, в школу-интернат, когда она была еще совсем крошкой. Ее отец был очень плохим человеком. Он пил, сквернословил и курил. Единственное, что удерживало его от падения на самое дно пропасти, была мысль о его милой златокудрой дочурке в Англии.

– Ну, и что из этого? – спросила Пэтти, вежливо подавляя зевок. У Розали была манера впадать в «златокудрую» сентиментальность, если кто-нибудь решительно не останавливал ее.

– Погоди! Я подхожу к этому. Когда ей исполнилось семнадцать лет, она вернулась в Индию, чтобы заботиться о своем отце, но вскоре после этого с ним случился солнечный удар, и он умер. И на смертном одре он препоручил Розамунду – так ее звали – своему лучшему другу, дабы он довершил ее воспитание. Итак, когда Розамунда стала жить у своего попечителя и присматривать за его хижиной, наведя в ней красоту, уют и комфорт, она больше не позволяла ему пить, курить или ругаться. И когда он оглянулся на свое прошлое…

– Его замучило раскаяние при мысли о потерянных годах, – бойко дополнила Пэтти, – и он пожалел, что раньше он был не так достоин того ласкового женского влияния, которое вошло в его грешную жизнь.

– Ты читала ее! – сказала Розали.

– Насколько мне известно, нет, – ответила Пэтти.

– В любом случае, – с вызовом произнесла Розали, – они полюбили друг друга и поженились…

– А ее папа с мамой, взирая с небес, с улыбкой благословили дорогую дочку, которая принесла столько счастья одинокому сердцу?

– М-мм… да, – подтвердила Розали в недоумении.

Не было не одной сентиментальной вещицы, которую бы она не проглотила, однако по своему унизительному опыту она знала, что Пэтти была не столь прожорлива.

– Очень трогательная история, – заметила Пэтти, – но при чем здесь Козочка Маккой?

– Ну как же, разве не ясно? – фиалковые глаза Розали заинтересованно расширились. – Это точь-в-точь собственная история Козочки! Я поняла это, как только увидела книгу, и я провела ужаснейшее время, пытаясь заставить ее прочитать. Вначале она насмехалась над ней, но после того, как вникла в содержание, она оценила сходство. Теперь она говорит, что это была Рука Судьбы.