Они расстались, чтобы осуществить свои задачи. Спокойной жизни в «Святой Урсуле» пришел конец. Школу охватили реформаторские муки.

В пятницу вечером, две недели спустя, в кабинете Вдовушки проводилось неофициальное заседание кафедры. Пятью минутами ранее прозвучала команда «отбой», и три изнуренные учительницы, получившие свободу на девять благословенных часов, пока спят их маленькие подопечные, обсуждали с начальницей свои невзгоды.

– Но что они натворили? – поинтересовалась миссис Трент тоном беспристрастной невозмутимости, безуспешно пытаясь прервать поток восклицаний.

– Сложно указать пальцем на конкретные факты, – дрожащим голосом произнесла мисс Уэдсворт. – Насколько я могу судить, они не нарушили ни одного правила, но они… э-э… создали атмосферу…

– Все девочки в моем коридоре, – поджав губы, вымолвила мисс Лорд, – подходили ко мне по отдельности и умоляли перевести Пэтти обратно в Западное Крыло, а заодно и Констанцию с Присциллой.

– Пэтти! Mon Dieu![4] – Мадмуазель воздела к небесам пару выразительных глаз. – О чем только думает это дитя! Маленький бесенок.

– Вы помните, – обратилась Вдовушка к мисс Лорд, – когда Вы предложили разлучить их, я сказала, что это очень сомнительный эксперимент. Живя вместе, они изводят своей бурной активностью друг друга, ну а порознь…

– Они изводят всю школу! – воскликнула мисс Уэдсворт, едва сдерживая слезы. – Разумеется, они это делают не специально, но их прискорбный характер…

– Не специально! – Мисс Лорд захлопала глазами. – Когда они не в классе, они все время сидят голова к голове и выдумывают очередные проделки.

– Но что они натворили? – настаивала миссис Трент.

Мисс Уэдсворт помедлила, пытаясь подобрать примеры из обилия имеющегося материала.

– Я обнаружила, что Присцилла намеренно ворошит хоккейной клюшкой содержимое ящиков комода Керен, а когда я спросила, что она делает, она ответила, нимало не смущаясь, что она пытается научить Керен быть менее педантичной; что попросила ее об этом миссис Трент.

– М-мм, – задумалась Вдовушка, – моя просьба звучала не совсем так, но не важно.

– Однако то, что меня действительно больше всего беспокоит, – робко заговорила мисс Уэдсворт, – граничит с богохульством. Керен обладает весьма религиозным складом ума, как и прискорбной привычкой молиться вслух. Однажды вечером, после особенно трудного дня, она молилась, чтобы Присцилла получила прощение за то, что она столь несносна. После чего Присцилла опустилась на колени подле своей кровати и принялась молиться, чтобы Керен стала менее лицемерной и упрямой и более готовой участвовать в спортивных играх своих подружек, проявляя душевную щедрость и открытость. Они устроили… ну, что-то вроде молебственного соревнования.

– Чудовищно! – воскликнула мисс Лорд.

– А малышка Аурели Деризме – они муштруют этого ребенка по… э-э… идиомам английского языка. Повторяемая ею фраза показалась мне выражением, которое едва ли употребила бы дама.

– Какая фраза? – спросила Вдовушка в некотором предвкушении.

– Прах меня побери!

Мисс Уэдсворт густо покраснела. Даже повторять столь сомнительные выражения для нее было не характерно.

Губы Вдовушки дрогнули. Было определенно известно, и ее помощницы сетовали по этому поводу, что ее чувство юмора зачастую выходило из-под контроля чувства справедливости. Ужасно непослушная девочка, которой удавалось быть забавной, могла рассчитывать избегнуть наказания; в то время как одинаково непослушная, но не забавная девочка сполна отвечала за свой проступок. К счастью, однако, школа в целом не обнаружила этой уязвимой бреши в броне Вдовушки.

– Их влияние, – заговорила мисс Лорд, – деморализует школу. Мэй Ван Арсдейл говорит, что поедет домой, если ей придется продолжать делить комнату с Пэтти Уайатт. Я не знаю, в чем проблема, но…

– Зато я знаю! – сказала Мадмуазель. – Вся школа смеется. Это касается вопроса о шиноне.[5]

– О чем? – Вдовушка склонила голову набок. Временами английский язык Мадмуазель был сложен для восприятия. Она объективно путалась в обоих языках.

– Шинон – волосы – чтобы соорудить прическу а-ля «помпадур». На прошлой неделе, когда они ставить живые картины,[6] Пэтти стащила его и покрасила синькой, чтобы сделать бороду для Синей Бороды. Но так как вначале он был желтый, то стал зеленым и цвет не смывается. Шинон выйти из строя – совершенно выйти из строя – а Пэтти безутешна. Она извиняться. Она думала, что он отстирается, но так как он не отстирывается, она предлагать Мэй покрасить ее волосы в цвет с шиноном, и Мэй выйти из себя и ругаться. Тогда Пэтти притвориться, что плачет и положить зеленые волосы на постель Мэй с цветочной гирляндой вокруг, и она повесить чулок на дверь вместо траурной повязки и позвать девочек на похороны, и все смеяться над Мэй.

– Пусть так, – произнесла Вдовушка непреклонно. – Я не желаю потворствовать ношению накладных волос.

– Дело в принципе, – сказала мисс Лорд.

– А бедняжка Айрин Маккало, – продолжила Мадмуазель свое повествование, – она растворяется в слезах. Эти трое настаивают, чтобы она похудела, а у нее нет желания худеть.

– Не успевает она сесть за стол, – подтвердила мисс Уэдсворт, – как они забирают ее шарик масла. Они заставляют ее выходить из-за стола без десерта и не позволяют класть сахар в овсяную кашу. Они все время заставляют ее делать упражнения, а когда она мне жалуется, они ее наказывают.

– Мне кажется, – Вдовушка промолвила с ноткой сарказма, – что Айрин довольно большая девочка, чтобы самой о себе позаботиться.

– Но ей противостоят трое, – напомнила мисс Лорд.

– Я вызвала Пэтти в свою комнату, – произнесла мисс Уэдсворт, – и потребовала объяснения. Она сказала, что миссис Трент полагает, что Айрин слишком полная и попросила их сделать так, чтобы она сбросила двадцать фунтов! Пэтти сказала, что это трудная задача и они сами худеют, но сознают, что являются старшеклассницами и должны распространять влияние на всю школу. Я, правда, думаю, что она говорила честно. Она очень славно говорила о моральной ответственности и необходимости старших девочек подавать пример.

– Ничто так не возмущает, как ее наглость, – сказала мисс Лорд.

– Но это же Пэтти! – засмеялась Вдовушка. – Должна признаться, что эти трое меня рассмешили. Это доброе, здоровое озорство и хотелось бы побольше такого озорства. Они не подкупают горничных, чтобы те носили на почту их корреспонденцию; не провозят сладости контрабандным путем, не флиртуют с продавцом газированной воды. По крайней мере, им можно доверять.

– Доверять! – едва не задохнулась мисс Лорд.

– Весело и беззаботно нарушать всякое незначительное правило, – кивнула Вдовушка, – но никогда не делать ничего бесчестного. У них добрые сердца и все девочки их любят…

Внезапно раздался стук в дверь и не успели они ответить, как дверь резко распахнулась и на пороге возникла Керен-Хаппук. Одной рукой она сцепила на груди складки блестящего японского кимоно, другой – жестикулировала. Кимоно было усыпано изрыгающими пламя драконами величиной с кошку, и изумленным зрителям показалось, что пылающее лицо и растрепанные волосы Керен приводят в исполнение эффектную интригу. Личный кабинет Вдовушки являлся священным местом, отведенным для формальных деловых встреч. Никогда еще ученица не появлялась в столь фамильярном облачении.

– Керен! – вскричала мисс Уэдсворт. – Что произошло?

– Я требую другую соседку по комнате! Я больше не в силах терпеть Присциллу. Она устраивает день рождения в моей комнате…

– День рождения? – Миссис Трент вопросительно обернулась к мисс Уэдсворт.

Та безрадостно кивнула.

– Вчера у Присциллы был день рождения, и она получила посылку от своей тети. Это был вечер пятницы, я разрешила ей…