— Ну, ты не помнишь, что ли, Ким, — хныкал Пашка, — там был волшебник, в таком зале со статуями… Ему, чтобы не умереть, нужна была кровь девушки с зелеными глазами, а у той девушки как раз глаза были зеленые, в аэропорту… Ну, мы же вместе смотрели, Ким…

— Стоп, — сказал я. — Я все вспомнил.

Я представил себе Наташу, распластанную на каком-нибудь ужасном жертвеннике, возвышающегося над ней Хромца с огромным ножом в руке и вспыхивающие багровым светом глазницы хрустального Черепа. Кровавые жертвоприношения, непременный атрибут всей этой пресловутой черной магии. И как же я сразу не догадался!

Скорее всего, было уже поздно. С того момента, как Хромец заполучил в свои руки Чашу, прошло шестнадцать часов — странно, что мир еще не провалился в тартарары. Но судьбы мира меня сейчас занимали мало.

— Все, Пашка, — сказал я. — Ты молодец, я об этом не подумал. Но извини, брат, мне нужно сообразить, как ее спасти.

— Конечно! — отозвался он без особого энтузиазма. — О чем речь!

— Мультики досмотрим в другой раз, — пообещал я и вытурил его из квартиры. Не успел я, однако, закрыть замок, как он забарабанил в дверь ногами и руками.

— Ким, — выпалил он, когда я открыл ему, — я вот что… Я… Давай я тебе помогу. Мы вместе поймаем этого волшебника… давай, а?

Я заставил себя улыбнуться.

— Нет, Пашка. Я это сделаю один. А тебе потом все расскажу, идет? Он сник.

— Только не забудь — волшебника так просто не победишь! Должна быть какая-то хитрость, — буркнул он и поплелся к себе домой, теребя синюю маечку.

Я вернулся в комнату и выключил видео. Походил немного взад-вперед, приводя в порядок разбегающиеся мысли. Сделал стойку на руках.

Наташа была в беде. То, о чем я все время догадывался и в чем боялся себе признаться — что Хромец похитил ее не только в целях шантажа, — стало ясным после одной-единственной фразы моего маленького соседа. Если бы у меня хватило мужества предположить это с самого начала, шестнадцать часов не были бы потеряны так бездарно. А ведь за шестнадцать часов могло произойти все, что угодно…

И ни одной ниточки, ни одной, даже крохотной, зацепки, которая могла бы привести к Хромцу! Все это время он был рядом, он следил за нами, просчитывал каждый наш шаг, иногда даже появлялся на сцене собственной персоной, но при этом как будто бы материализовывался из пустоты. С самого первого дня он держал ситуацию под контролем. С момента нашей встречи с ДД в «Речных заводях». С первой нашей поездки в Малаховку и неудачной попытки завладеть Черепом…

Вот черт, подумал я. Как же я раньше-то об этом не подумал?

Малаховка. Дом 27 по 2-му Садовому проезду. Он был каким-то образом связана с Хромцом. Возможно, это была его собственная дача, хотя в этом я, по правде говоря, сомневался. Но выбрал он ее для своего эксперимента наверняка неспроста. В любом случае, это была единственная зацепка. Я не мог больше сидеть и ждать, позвонит мне кто-нибудь или нет. Я достал из шкафа кобуру с перевязью, которую ношу только в исключительных случаях, сунул туда пистолет, надел куртку, заглянул в кошелек и вышел из квартиры.

Последние сутки я раскатывал на чужих машинах и, похоже, привык к этому. Во всяком случае, выехав на проспект, я ни на секунду не озаботился тем, что при мне нет ни техпаспорта, ни прав. Я был обеспокоен только одним: тем, что арбалет, называемый Нефритовым Змеем, со вчерашнего дня лежит совершенно беспризорный в квартире у ДД, а в квартиру эту, если, конечно, не обращать внимания на Дария, войти легче легкого. Поэтому первым делом я поехал на Арбат. Дарий встретил меня как старого друга, положил тяжелые лапы на плечи и долго смотрел на меня своими большими слезящимися глазами. Судя по всему, квартиру он стерег исправно, но, по большому счету, с этой бесхозностью надо было кончать. Я отыскал в записной книжке у телефона ленинградский номер матери ДД и заставил себя позвонить ей.

Заставлял я себя, однако, зря: на том конце провода трубку не брали. Я с облегчением решил, что позвоню в другой раз, взял спокойно лежавший на кухне арбалет, закрыл окно и балконную дверь и собрался уходить. Дарий заскулил. Я внимательно посмотрел на него. Огромный, умный пес, тяжелые лапы, тяжелая лобастая голова, наверняка стальная хватка… Я решился.

— Пойдем, Дарий, — скомандовал я. — Пошли. Гулять.

Пес бешено завертел хвостом и бросился на меня. Я кое-как отпихнул его и, открыв дверь, выпустил на площадку. Арбалет я закинул за спину, чехол с единственной стрелой держал в руках и чувствовал себя при этом совершенно по-идиотски. В машине я положил Нефритового Змея на заднее сиденье и накрыл его тряпкой. Дарий примостился рядышком.

В Малаховке я без труда нашел улицу, по которой брел неделю назад (всего неделю? Или уже неделю?!) весь в крови, и остановил машину напротив дома 27. Дом по-прежнему выглядел совершенно необитаемым, и на калитке, как и раньше, висел здоровенный ржавый замок. Зато в доме напротив дверь была распахнута настежь, и в глубине сада в плетеном кресле сидел толстяк в белой сетчатой майке. Ноги он держал в неглубоком тазике с водой. Я толкнул деревянную калитку, прошел по дорожке в сад, остановился перед креслом и произнес:

— Добрый день.

— Добрый, — согласился толстяк.

— Участок вот хочу купить, — сказал я. Он вяло кивнул.

— Который напротив, — деловито объяснил я. — Уже третий раз приезжаю, а хозяев все нет. Не живут они тут, что ли?

Толстяк зевнул и прикрыл рот ладонью.

— Так хозяин уже года три как не ездит, — произнес он, одолев, наконец, зевоту. — Болеет он, Пал Саныч наш.

— А как фамилия Пал Саныча? — спросил я. — Не Резанов, случайно? Толстяк моргнул.

— Мороз его фамилия. Пал Саныч Мороз, полковник в отставке. Человек военный, аккуратный.

Мне остро захотелось дать самому себе в морду. «Мороз, следователь с Лубянки. В пятьдесят третьем он допрашивал меня по приказу Резанова». Роман Сергеевич сказал это тогда тихим сомневающимся голосом, не подозревая, что дает мне в руки ключ, которым можно было бы давным-давно растворить все двери, если бы не моя патологическая глупость.

— А телефончика этого Мороза у вас, случаем, нет?

— Это к председателю, — махнул рукой толстяк. — Все эти вопросы с ним. Через два дома направо, тридцать третий дом. Звать его Федор Кузьмич, фамилия его Торобов.

— Ну, спасибо вам, — сказал я. — Может, соседями будем.

Федор Кузьмич Торобов оказался маленьким сухощавым человечком с загорелой лысиной и острыми глазками грызуна. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: это еще тот жук, и впаривать ему сказки про покупку участка бессмысленно.

Поэтому я, не представляясь, сказал:

— Мне нужен домашний адрес Павла Александровича Мороза.

Острые глазки проткнули меня в области грудной клетки, кольнули в лицо и уставились в сторону. Высокий тонкий голос сказал:

— А документики у тебя имеются?

Я не торопясь вынул из нагрудного кармана стодолларовую бумажку, свернул в трубочку и, легонько щелкнув пальцем, отправил ее в путешествие по зеленой скатерти. Цепкая лапка выпустила розовую в белых горохах чашку со слабым чаем и дернулась. Бумажка исчезла.

— Котельническая набережная, дом пятнадцать, высотка, подъезд Д, квартира 83.

— Это точно? — спросил я, несколько сбитый с толку таким быстрым ответом.

Торобов поморщился.

— Проверь, коль не веришь, — бросил он. — Книга на комоде.

Я повернулся и взял с комода старомодный гроссбух в мраморном переплете. На букву «М» действительно значился Мороз Павел Александрович, и адрес у него в точности совпадал с названным. Был там еще и телефон, который я автоматически запомнил.

— Спасибо, — сказал я, — все правильно.

— Поживи с мое, парень, — непонятно отозвался Торобов.

Я многозначительно кивнул и вышел, чувствуя, как раскаленные спицы пронзают меня между лопаток.

— В Москву, — сообщил я Дарию, садясь в машину. Дарий не возражал.

Высотка на Котельнической зубчатым контуром впечатывалась в ярко-голубое небо. Я припарковал машину на набережной, запер Дария в салоне и пошел искать подъезд «Д». Внутри дом был еще мрачнее, чем снаружи. Из полутемного, огромного, как пещера, холла разбегались двери, лестницы, незаметные коридоры. Я справился у вахтерши, на каком этаже 83-я квартира, и вызвал лифт. Кабина, грохоча, вознеслась на восьмой этаж; металлическая дверь с лязгом захлопнулась за спиной. Казалось, я попал в странный загробный мир дряхлеющей помпезной архитектуры, старых механизмов, вырубленных в толще камня нор, заменяющих человеческое жилье. Я позвонил. Дверь открыла женщина лет сорока с усталым невыразительным лицом, облаченная в какую-то серую одежду — выглядела она точно так, как должен выглядеть человек, живущий внутри дома-горы. Я сказал: