Черт его дернул попробовать анашу. В интернате пацаны покуривали, а Сережку как-то никогда не тянуло. А тут новые друзья уговорили пару раз затянуться — классная травка, настоящая чуйка, мы такую даже не продаем, для себя бережем! Ну, он и поддался…

Сначала просто закружилась голова. Потом затошнило — да так сильно и резко, что Сережка даже вскочил, чтобы не проблеваться тут же, при цыганятах. Вскочил и почувствовал, как земля уходит из-под ног…

Обычно он не помнил, что происходило с ним во время приступов — просто выключался на какое-то время, а после словно просыпался от крепкого сна без сновидений. Сейчас же было по-другому. Его затягивало в темный тоннель, на стенах которого мелькали то распахнутые в беззвучном крике рты, то оскаленные морды с окровавленными клыками, то чьи-то безумные глаза. Некстати вспомнилась бабка и ее рассказы про преисподнюю. Внезапно Сережка пробил головой прозрачную, похожую на пленку, преграду, и тоннель исчез. Теперь он летел высоко-высоко в ослепительно синем небе, раскинув руки и ноги, как делают парашютисты при затяжном прыжке. Только парашютисты падали, а его кто-то невидимый будто держал на огромной ладони. И еще Сережка снова почувствовал взгляд — как тогда, на платформе товарняка. На этот раз наблюдатель находился совсем рядом. Сережка закрутил головой, но никого не увидел. Посмотрел вниз, на землю: под ним, быстро сменяя друг друга, проплывали квадраты полей, бесформенные темные кляксы поселков, тонкие синие вены рек. А там, куда он летел, вставали из-за горизонта покрытые темно-малахитовой шубой лесов горы.

В ушах свистел ветер. «Разобьюсь на фиг», — подумал Сережка, но страха не почувствовал: наверное, все-таки понимал, что видит глюки. Горы приблизились рывком, он скользнул прямо над их верхушками, как стриж над застрехой. Теперь внизу бугрились поросшие редколесьем сопки. В долинах пестрели россыпи желтых и белых юрт. Далеко на севере смутно виднелись очертания большого города. Но Сережка повернулся к нему спиной и устремился на юг.

Теперь он знал, что летит не просто так. У него была цель, и эта цель находилась там, на юге, среди похожих друг на друга сопок. Он снизился — точнее, невидимый диспетчер, направлявший его полет, повел его на посадку. Мелькнула внизу голубая тарелка горного озера. Над ним, на холме, Сережка заметил повалившуюся деревянную ограду, черные остовы сожженных домов. Под тонким, полупрозрачным слоем земли белели кости мертвецов. Это место смерти, понял Сережка, но снова не ощутил страха.

Он был уже совсем близко к цели, когда порыв ветра подхватил его и с размаху бросил на землю. Сережка вскрикнул от боли… и пришел в себя.

Он лежал на земле, спеленатый по рукам и ногам крепкими цыганскими веревками. Трое здоровых мужиков, среди которых был и обещавший научить его игре в наперстки Влад, хмуро переминались поодаль, потирая кто скулу, кто бок, кто колено. А друзья, угостившие Сережку анашой, испуганно жались к юбкам своих матерей, что было совсем непохоже на бесстрашных цыганских подростков. У одного из них заплыл глаз, другой тихонько поскуливал, баюкая на весу сломанную руку.

— Убить его надо, — сказал женский голос за его спиной. — Он безумный совсем, джурэ. В него демон вселился, я точно говорю, ромалэ.

— Мешок на голову и в реку, — поддержала вторая цыганка. — Он моему Славке чуть глаза не вырвал, зверюга!

Сережка даже вспотел от страха. Как всегда после припадка, на него накатило ощущение полной беспомощности, он чувствовал себя маленьким и слабым, как котенок. И еще он понимал, что цыгане не шутят — убьют и двинутся всем табором дальше.

— Стойте, женщины, — раздался скрипучий голос старого Бурти. Буртя был совсем древний, седой цыган. Дела его уже не интересовали, он вечно грелся на солнышке и посасывал свою трубку. — Убить дело нехитрое. А покажите вы его сначала Слепой Розе.

Цыганки возмущенно загалдели.

— Да ты совсем из ума выжил, Буртя! Из-за русского щенка Розу беспокоить? Да знаешь, куда она нас пошлет, глупый ты старик?

— Сами вы дуры, — с достоинством ответил Буртя. — Вы одержимых на своем веку много видали? А Роза видала. И мне доводилось. И знаю я, что не каждого одержимого можно в речку бросать, а то выйдет из него демон, и в кого-нибудь из вас войдет.

— Брешешь, Буртя, — возразила та цыганка, которая назвала Сережку джурой.

Но в голосе ее уже не было уверенности.

— А ты проверь, — усмехнулся старый цыган.

И вновь приник к своей трубке, показывая, что свое слово он сказал и спорить больше не намерен.

— Можно, конечно, и Розе показать, — поддержал старика Влад. — Я как раз к барону собирался, могу и парня с собой прихватить. Если кто-нибудь со мной еще поедет, — добавил он, покосившись на связанного Сережку.

Слепая Роза была мамой цыганского барона Адольфа. Ослепла она еще молодой от удара молнии, когда ехала на лошади через поле. От лошади остались одни обугленные кости, а на Розе — ни царапинки, ни ожога. Только глаза видеть перестали. Зато стала Роза предсказывать будущее и заглядывать в прошлое. Среди рома такое не редкость, не зря же все цыганки по руке да по картам гадают, но то ремесло, а у Розы был дар.

— Развяжите его, — велела Роза, когда Влад и кривой Артур втащили Сережку в ее комнату.

Старуха лежала на огромной железной кровати, утопая в белых подушках. Пухлая рука ее гладила большую белую кошку. Слепые глаза уставились прямо на мальчика.

— Он припадочный, Роза, — опасливо сказал Артур. — Щенок совсем, а пятерых мужиков отметелил…

— Троих, — мрачно буркнул Влад.

Под глазом у него наливался фиолетовым здоровенный фингал.

— Молчите, дураки, — прикрикнула Роза. — Развяжите и вон из дома. На улице ждать будете.

Влад разрезал веревки, украдкой показав Сережке кривой острый нож. Цыгане вышли, осторожно прикрыв за собою дверь.

— Подойди, парень, — сказала Роза сильным, молодым голосом. Сережка сделал шаг к ее кровати, пошатнулся и едва не упал. — Давай, давай, не бойся. Не съем я тебя.

Онемевшие от тугих веревок ноги не слушались Сережку. Он шел к старухе медленно, будто плыл против сильного течения.

— Не пускают тебя ко мне-то, — недовольно фыркнула Роза. — А вот я им сейчас!

Рука, гладившая кошку, взметнулась в воздух — Сережке показалось, будто старуха швырнула в него чем-то невидимым. В то же мгновение сопротивление, мешавшее ему идти, исчезло, и он, мелко перебирая ногами, пробежал несколько шагов, отделявших его от кровати. Кошка выгнула спину и зашипела.

— Руку дай, — приказала Роза.

Схватила Сережкину ладонь и впилась в нее длинными острыми ногтями. Стало больно, но Сережка даже не пикнул. Понимал, что от этой странной старухи зависит его жизнь.

— Ближе!

Сережка пододвинулся еще на шаг, уткнувшись в железную раму кровати. Ощутил острый запах старого тела, смешанный с ароматом пудры и резких духов.

— Голову сюда клади!

Сережка, стиснув зубы, положил голову на белую подушку. Теперь его лицо находилось совсем рядом со слепыми бельмами цыганки. Роза по-прежнему крепко держала его за руку. Вдруг Сережка увидел, как под белесыми пленками, закрывавшими глаза старухи, задвигались глазные яблоки.

— Вижу, вижу, — бормотала Роза. — Все вижу, ясно вижу. Вижу свет, вижу тьму, вижу нож, вижу кровь… Вижу тебя, парень, и того, за кем ты идешь. Отстань, отвяжись, не ходи за мной, я тут ни при чем, это его судьба, не моя… Не пойду с тобой, не пойду за тобой, вот перекресток, тебе налево, мне направо, тебе на восток, мне на запад. А ты иди, иди своей дорогой, и никто тебя не остановит…

Она разжала руку и с неженской силой ткнула Сережку ладонью в лоб, сбросив его на пол.

— Иди, парень, — строго сказала Слепая Роза. — Никто тебя не тронет, не бойся. Ромалэ тебе не враги, но и не друзья.

— А кто мне друзья? — хмуро спросил Сережка.

Никакого облегчения он не чувствовал — наоборот, было ему муторно и плохо, будто кто-то грязными руками покопался в мозгах.