Историки даже в уме не держат громадности времен, которыми оперируют. Ведь это поразительно, как можно через запятую перечислять людей, разделенных двенадцатью столетиями, в рассказе о географических открытиях! Из таких фантазий следует, что Помпоний был «первооткрывателем», Петрарка через 1200 лет «напомнил», а еще через сто лет нашелся другой «открыватель».

Если непредвзято почитать откровения историков традиционной (скалигеровской) школы, неожиданно обнаружишь, что человечество ВСЕГДА ВСЕ ЗНАЛО, что это знание легко передавалось через тысячелетия, но всегда требовалось ВСЕ СНОВА узнавать.

О развитии идеи шарообразности Земли мы писали в книге «Другая история средневековья» и еще раз рассмотрим этот вопрос в книге «Другая история науки», здесь же ограничимся небольшой цитатой из книги А. М. Петрова «Запад – Восток». Она интересна нам, потому что А. М. Петров вспоминает к случаю Косьму Индикоплевста, «Христианская топография» которого написана между 547 и 549 годами:

«Косьма – византийский купец, александрийский несторианин, на склоне лет постригшийся в монахи, – использовал в своем труде работы семидесяти четырех древних авторов, во многих из которых теория шарообразности была тщательно разработана, и ему, как человеку, плававшему по океану или воспользовавшемуся рассказами других путешественников, безусловно, прекрасно был известен эффект линии горизонта, доказывающий эту теорию на практике.

Учитывая уже только это, для нас, современных людей, могут показаться странными те фанатизм, упорство и отсутствие элементарного (с нашей точки зрения) здравого смысла в объяснении физических явлений, с каким автор выступает против языческих представлений о вселенной и «христианского аристотелизма».

С нашей-то точки зрения, поражает отсутствие здравого смысла в суждениях историков. В их «истории» к язычеству относится и первобытный шаман, и Аристотель, а средневековые «анахронизмы», опровергающие их фантазии, вообще не учитываются. Тот же Петров сообщает:

«Епископ Синезий (начало V в.), рассказывая о своих впечатлениях от бесед с деревенскими жителями восточных провинций Византии, говорит, что у них вообще не было никаких представлений о мире за пределами своей округи. Они с недоверием слушали его рассказы о существовании морей, морских судов, не верили, будто рыбы способны жить в соленой воде. Им было известно о существовании императора (о чем ежегодно напоминали налоговые сборщики), хотя имени его большинство не знало, а некоторые даже полагали, что ими правит Атрид Агамемнон, некогда предпринявший поход на Трою».

Историкам и в голову нейдет несообразность вывода, согласно которому крестьяне могут помнить о Троянской войне, произошедшей за восемнадцать столетий до них, но не знают имени современного им императора. А ведь это может быть только в том единственном случае, если война была недавно, и они ее действительно ПОМНЯТ. А узнать имя нового императора, если он сменился на троне, им попросту неоткуда, за неимением даже газет!

Епископ Синезий (V век) и троянская эпопея (XIII до н. э.) относятся к одной линии № 4. На деле их могут разделять лет тридцать, но историкам больше греет душу теория о «невежественности» диких крестьян. А почему бы не поговорить нам о невежественности диких историков? Перефразируя А. М. Петрова, можно посетовать по поводу того фанатизма, упорства и отсутствия элементарного (с нашей точки зрения) здравого смысла в объяснении летописных сообщений и «анахронизмов», с какими они выступают против средневековых представлений о прошлом, хотя эти представления выглядят естественнее скалигеровской истории.

Историки, описывая средневековые географические открытия, задаются вопросом: «Насколько было потенциально податливо к техническому совершенствованию (чтобы впоследствии стабильно решать задачи подобной навигации) венецианское или генуэзское морское дело?»

И сами на этот вопрос отвечают так:

«Объективные предпосылки к развитию по такому пути несомненно были. Итальянцы в XIII–XV вв. – это лучшие мореходы Европы. Они совершали не только регулярные рейсы по Черному и Средиземному морям, ходили на Азоры, бывали, как уже говорилось, на западном побережье Африки, но и проложили постоянную линию по Атлантике в Западную Европу (Фландрию и т. д.).

Существует не совсем верное представление о судоходных качествах венецианских, генуэзских и флорентийских кораблей – в массовом сознании над всем довлеет стереотип неуклюжей гребной галеры. Однако даже эти самые галеры (вернее галеи) на веслах шли в основном при выходе и входе в гавань, при встречном ветре или штиле, остальное время пользовались парусной оснасткой. Имелся вариант большой трехмачтовой тяжелой галеи (галеацци), которая почти всегда шла под парусами. Морская техника постоянно совершенствовалась. Появились так называемые круглые суда (навы, нефы), базирующиеся исключительно на парусном вооружении. С конца XIII – начала XIV в. распространился еще более совершенный тип парусного корабля – кокка. На ней косой (латинский) парус был заменен на большой квадратный, что позволяло полнее использовать силу попутного ветра, увеличить маневренность и обходиться меньшим числом экипажа.[49] С XIV в. в Италии обыденным делом в навигационной практике стали компасные карты (с розами ветров, компасными сетками, промежуточными румбами). Поэтому в постоянном прогрессе итальянской технической мысли в области морского дела сомневаться вряд ли следует. Да и сам по себе факт, что моряки с Апеннин принимали самое активное участие в создании испанского и португальского океанских флотов, свидетельствует об этих больших потенциальных, но так и не использованных возможностях.

Италия теряла время. Для решения столь грандиозных практических задач стране нужны были мир, согласие, а не продолжавшиеся раздоры, междоусобия и не чинимые городами-республиками друг другу препоны по любому поводу, лишь бы ослабить соперника. Необходима была концентрация средств…»

Вот сколько всего всякого интересного и полезного изобрели итальянцы и все же не смогли реализовать свои знания, их в морских походах обошли португальцы, испанцы, англичане. Но почему же В ЭТОМ СЛУЧАЕ не сравнивают историки средневековье и античность? Они нам подробно рассказывают, какие географические знания антиков сумели «вспомнить» и внедрить в практику в XIV–XV веках. А почему не сравнивают техническую оснащенность флотов, почему не плетут нам словес о том, как Петрарка или Сильвио Пикколомини вспоминали об устройстве древних парусов, о компасе и руле? Сказать им нечего. А ведь на линии № 7 мы обнаруживаем еще более поразительную историю, чем даже история Косьмы Индикоплевста (по книге Шитарева):

«Во времена царствования фараонов Птолемея VIII и Птолемея IX мореплаватель Эвдокс из Кизика открыл путь на Восток вокруг мыса Доброй Надежды. Это свидетельствует не только о высоком искусстве судовождения отважного мореплавателя, но и о высокой надежности и мореходности судов, на которых он совершал свои дальние плавания. Судоходство в южных морях было достаточно оживленным, что побудило фараонов учредить в 78 г. до н. э. должность «стратега Индийского и Красного морей». Первым стратегом стал Каллимах из Фиваиды».