«В ряде сосудов, известных под общим названием древнеаттических (безотносительно к месту, где они были найдены), можно видеть переход от тяжелых форм описанных сосудов к более свободным. Они отличаются от первых легкостью и красотой форм и большим удобством в употреблении.

В течение следующего периода, который можно ограничить началом V в. до н. э., наряду с улучшениями в технике изготовления сосудов достигло значительных успехов и изобразительное искусство (роспись. – Авт.).… Форма сосудов за это время также изменилась: она стала легче, благороднее и при этом разнообразнее. Всевозможные виды сосудов, от простого блюда до вазы, от кубка до амфоры, представляют в своих формах гармоничное сочетание изящества с целесообразностью. На сосудах этого периода встречаются уже имена их мастеров (Созия, Эвфрония и др.)».

Гончары делали гидрии, гидриски, коносы, стамносы для вина и масла, кроссосы для воды, пеликс и чус, келебы для теплого питья, лекане и диносы, триблионы для подливок и соусов, оксибафоны для рыбы, оксисы, мазономионы, артофороки для компотов, кратеры (в Арголисе, Лесбосе и Коринфе были большие фабрики глиняных кратеров), псиктеры, карчесионы и кантаросы, кимбионы, фиалы или киликсы, акатосы в виде лодочки, керата и рита в виде рогов, котиле для сыпучих тел, лепастэ, скифосы, киафы и т. д. и т. п.

Затем начинается падение:

«Так изготовление сосудов достигло высшей точки своего развития. Но не надолго. В конце IV в. оно начинает приходить в упадок. Изящная пропорциональность и благородная простота стиля уступают место массивным украшениям и яркой живописи. Искусство керамики истощается и опускается до уровня простого ремесла: изделия утрачивают всякое художественное значение, и даже их качество ухудшается».

Естественно предположить, что при высоком уровне развития керамики в Древней Греции изготовление посуды из металла также развивалось. Но…

«В связи с недостатком вещественных свидетельств мы вряд ли можем верно оценить греческое искусство изготовления металлических сосудов.

Другое дело – Средневековье. До наших дней сохранилось крайне мало образцов византийской ремесленной промышленности. Многие из предметов, характерных для того времени, известны только по художественным изображениям… В техническом отношении византийцы не смогли превзойти высокое художественное совершенство, достигнутое их предшественниками во всех отраслях промышленности».

А средневековые западноевропейцы, говорят историки, предпочитали не лепить горшки из глины, а выстругивать их из дерева, почему те и сгнили к нашему времени. Также в большом ходу у них были изделия металлические, которых греки не знали:

«Об увеличившемся употреблении металлических сосудов свидетельствует то обстоятельство, что производство их в середине X в. достигло в некоторых местностях такого развития (преимущественно в Нидерландах), что изделия эти в большом количестве вывозились на продажу».

Возможно, все гораздо проще: средневековая Греция специализировалась на производстве керамической посуды (и ее, найденную в разных местах, относят к «античности»), а Северная Европа – на изготовлении металлической (ее, найденную и в Греции тоже, относят к Средневековью – это так называемый средневековый антик). Причем совершенно особый характер имели сосуды, применяемые в богослужебных целях.

«Сосуды для питья по-прежнему состояли из различных чаш и кубков, с той разницей, – пишет Вейс, – что теперь их чаще делали из дорогих металлов… Встречаются также, хотя и редко, сосуды для питья из других материалов, например из кокосовых орехов или страусовых яиц, привезенных с Востока. Сохранившийся до наших дней «питейный сосуд святого Ульриха» (923–973 гг.) сделан из тыквы, обложенной внутри серебром, и с золотым щитком, на котором вырезан лик святого.

Из уцелевших сосудов, относящихся ко времени от Константина до Юстиниана, заслуживают особого внимания небольшой потир и дискос, найденные вместе с монетами Юстиниана и Афанасия (508–527 XIV реальный век)… Он (потир) снабжен двумя ручками, а по верхнему краю усыпан мелкими драгоценными камнями (рубинами и изумрудами), ограненными в виде сердец и оправленными сканью. По своей форме он соответствует тем чашам, которые при совершении Священных Таинств использовались в греческих церквях и в более поздние времена».

Итак, можно предположить, что всю, так сказать, «светскую» художественную керамику археологи отнесли к античности, а в Средневековье осталась металлическая посуда из золота и серебра. Изделия же древнегреческих «металлистов» Ментора, Боефа, Миса, Акрагаса не сохранились!!!

Нам говорят, что историки не против высоко поднятой планки доказательств, но хорошо ли представляют они себе, что это такое? Им бы следовало отказаться от романтической фразеологии и подумать над такими скучными вещами, как теория вероятности. Насколько вероятно, что ВСЯ древнегреческая металлическая посуда и ВСЯ средневековая глиняная не сохранилась?… Или, если известный китаист доказывает древность культуры Китая тем, что сегодня живут тысячи потомков Конфуция, то можно ли считать это «высоко поднятой планкой» доказательств? Он, видимо, забыл, сколько было детей у лейтенанта Шмидта, или не знает, как десятки большевиков клялись, что «несли бревно вместе с Лениным». Пора отбросить все несуразицы, которыми замусорена история человечества. Как писал Б. Ф. Поршнев: «В науках о человеке должен произойти переворот, который можно сравнить лишь с коперникианской революцией».

Говоря о костюме в России, Г. Вейс неоднократно утверждает, что он с XIII века подвергся сильному монгольскому влиянию. Однако в чем сказалось это влияние, не говорит:

«Основываясь на некоторых памятниках, мы можем заметить некоторые моменты перехода от византийского костюма к монгольскому… Гораздо отчетливее, чем в национальном костюме, отразилось монгольское влияние на церемониальном царском орнате, причем в крайне варварском смешении с древневизантийскими формами. Царское одеяние соединяло в себе все, что может поразить неразвитого человека».

Из цитаты следует, что влияние монголов на русский костюм не отчетливое. В таком случае правильнее было бы говорить о «восточном влиянии» в более широком смысле, а не о монгольском. Восточное же влияние сам Вейс находит и в европейском костюме.

Достоверные сведения о турецком костюме датируются лишь концом XV века. Он образовался, как считает историк, от слияния традиционной (?) формы с арабо-персидской. Что понимает он под «традиционной», непонятно. Нам под таковой, видимо, следует понимать одежду византийскую.

Мы писали уже не раз, поясняя примерами: как только видите в истории какое-либо «возрождение», так и знайте: перед вами хронологическая ошибка, «зигзаг», когда имеется или перепутанное местами прошлое и будущее, или прямой повтор, отражение событий средневековья в прошлом, причем, бывает, неоднократное. Так, XV век, якобы возрождающий античность, сам «повторяется» в прошлом то как «каролингское возрождение», то как «византийское».

Известное «эллинское возрождение» в Риме II–III веков н. э. – это еще одно отражение реального XV века. Читаем в Истории всемирной литературы:

«Усиливается потребность оглянуться на прошлое, подвести итоги пройденному пути. В начале принципата такая потребность вылилась, как мы видели, в латинской «Истории» Тита Ливия, теперь она выливается в греческой «Истории» Диона Кассия; оба труда стали основой всех позднейших знаний об античной истории… Павсаний пишет проникнутый благочестием путеводитель по религиозным древностям Греции. Плутарх в «Жизнеописаниях» создает идеальную картину, ставшую канонической, исторической древности Греции и Рима… Культура образованного общества II–III вв. н. э. – это культура духовных рантье, она сосредоточена на комбинациях и переработке наследия прошлых веков. Этим духом архаизма и реставраторства проникнуты все сознательные тенденции культуры II–III вв.».