Далее в своей «Книге спасения» Авиценна пишет об умозрительной силе души, и о степенях ее, и о прочих душевных качествах человека. (На медицинских текстах Авиценны мы не будем здесь останавливаться особо.)
Еще один случай проявления высших умственных способностей в XI–XII веках – творчество француза Пьера Абеляра (1079–1142). Никакая «синусоида» или «волна» не позволяет хронологизировать его иначе, между тем место ему – в XV веке, не ранее. Одно из двух: или он гений, «обогнавший свое время», или все же не француз, а латинизированный араб из Испании. Впрочем, времена Абеляра историки сами называют каким-то местным «возрождением», так что он в любом случае не на своем месте, то есть не в своем времени; мы еще поговорим об этом деятеле.
Пьер Абеляр. «ЭТИКА, ИЛИ ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ»:
«Нравами мы называем пороки или подвиги души, которые делают нас склонными к дурным или добрым делам. Пороки или добродетели свойственны не только духу, но и телу, например, хитрость тела или его крепость, каковую мы называем силой, лень или живость, хромота или стройность, слепота или зрячесть».
Теперь отправимся опять «назад»: 3-й трак, линия № 5, Китай.
В книге «Мо-цзы» изложены взгляды школы моистов, основателем которой является Мо-цзы, или Мо ди (479–400 до н. э.), философ и политический деятель. Школа моистов была создана как противопоставление конфуцианству, а членами ее были в основном выходцы из низшей прослойки мелких производителей. Это понятно: конфуцианство возвеличивало «благородного мужа» (цзэнь цзы), в противоположность простым, средним людям (жэнь), а Мо-цзы высказал чаяния как раз среднего класса. Философ провозгласил десять принципов, выражающих его этико-политические взгляды: «всеобщая любовь», «отрицание нападений», «почитание единства», «почитание мудрости», «экономия в расходах», «экономия при захоронении», «отрицание музыки и увеселений», «отрицание воли Неба», «желания неба» и «духовидение».
Историки полагают, что он первым в китайской философии выдвинул и пытался решить вопросы, связанные с критерием истины, с отношением познания и источника знания, с понятиями причины и рода. И это остается верным даже в рамках нашей новой, современной хронологии, и наверняка будет подтверждено, если кто-нибудь проведет анализ частоты ссылок на Мо-цзы у других китайских и не китайских авторов.
Мо-цзы. Из главы «Подражание образцу»:
«… Что же можно рассматривать как образец для управления? Отвечаю. Нет ничего более подходящего, чем принять за образец небо. Действия неба обширны и бескорыстны. Оно щедро и (не кичится) своими достоинствами, его сияние длительно и не ослабляюще. Именно поэтому совершенномудрые ваны подражали ему, т. е. считали небо образцом. Готовясь к действиям, необходимо сопоставить свои поступки с (желаниями) неба. То, что небо желает, делай это, а что небо не желает, запрети делать. Однако что же небо желает и чего оно не желает? Небо непременно желает, чтобы люди взаимно любили друг друга и приносили друг другу пользу, но небу неприятно, если люди делают друг другу зло, обманывают друг друга».
Из главы «Семь бед»:
«… Если год урожайный, то люди становятся гуманными и добрыми. Если год неурожайный, то люди становятся негуманными и злыми».
Из второй части главы «Почитание мудрости»:
«…Если благородные и мудрые управляют глупыми и низкими, то царит порядок. Если же глупые и низкие управляют благородными и мудрыми, то будет смута. Благодаря этому знаем, что почитание мудрости есть основа управления страной».
Мы затрудняемся определить, что в этих высказываниях, особенно в последнем, вынудило историков сделать вывод о «древности» автора. Кажется нам, что непосредственно из текстов «Мо-цзы» вообще никакой хронологии вывести нельзя. По нашей синусоиде выходит, что это линия № 5, реальный XIII век, но так не хочется впадать в догматизм: подобные тексты могли быть написаны и одним и двумя столетиями раньше (или позже).
Надо помнить, что историю Китая сочиняли иезуиты в XVII веке, и вот что мы читаем о результатах их работы у Д. Дубровской:
«Начиная с 1659 г. ученый Янкуансянь (1597–1669) написал целый ряд эссе, осуждающих христианскую религию и критикующих календарь, составленный Адамом Шаллем фон Белл. В 1664 г. он обвинил Шалля в ошибках в астрономических расчетах и бросил миссионерам и «миллиону их последователей», разбросанных по земле, обвинение в составлении заговора против государства и одурачивании людей лживыми идеями».
Любопытно, что латинская форма написания имени Адама Шалля, приведенная в книге, – Scaliger.
Теперь мы вступаем в роковой XIV век, линия № 6 – время чумы и гражданских войн. В середине века на деле кончилась античность, в конце его или в начале следующего началось ее же возрождение. Этому периоду мы посвятили уже столько внимания в других главах, что ограничимся здесь лишь одним автором.
Григорий Палама (1296–1359):
«И имя», говорится, «Деве, Мариам», – это же слово в переводе означает «Госпожа». Представляет же это имя и достоинство Девы и утверждение Девства, и особенность образа Ея жизни, и во всем тщательность, и выразить это одним словом – всенепорочность. Ибо господственно (т. е. с истинным величием) нося знаменательное имя Девы, она имела полное обладание чистотой, будучи Девой и телом и душою и силами души, и богатея всеми телесными чувствами, не имеющими ни малейшей зазоринки; и все до такой степени полностью и утвержденно, и, так сказать – как это приличествует Госпоже, во всем ненарушенно на все времена; как Она затворенная Дверь сокровищницы и запечатанная книга, хранящая от очей сокровенные писания, посему и было написано о ней: «Сия есть Книга запечатленная», и – «будет Дверь заключена, и никто же пройдет Ею».
Итак, Дух Святый не только посылается, но и Сам посылает Сына, посылаемого от Отца, из чего явствует, что Он одного с Ними достоинства и естества и обладает тем же действием и честью, что Отец и Сын. Итак, благоволением Отца и содействием Святаго Духа, по неизмеримой глубине человеколюбия, Единородный Сын Божий, приклонив небеса и сошед с высоты, был видим на земле, как Человек и был в нашей среде, и совершил и учил то, что – чудесно и велико и возвышенно и воистину приличествует Богу, а для послушающих Его – божественно и спасительно. Затем и добровольно страдав за наше спасение, и погребен и триднивен воскресши, он вознесся на небеса и возсел одесную Отца, и там содействовал сошествию Божественного Духа на Учеников, со-послав Его вместе с Отцем, как и обетовал им. Он же, возседая тамо в вышних, как бы взывает к нам оттуда: если кто желает примкнуть к этой славе и стать учеником Царства Небеснаго, и нарицаться сыном Божиим, и обрести безсмертную жизнь и неизреченную славу и чистое наслаждение и неиждиваемое богатство, – тот пусть слушается Моих заповедей и, по силе, подражает Моему образу жизни, и пусть жительствует так, как – Я, Который, пришедши плотию на землю, сотворил и научил, положив спасительные законы и представив в пример Меня Самого; ибо Своими делами и чудесами Господь сделал достоверным Евангельское Учение; запечатлел же Своими Страстьми; показал же великую пользу и спасительность Евангельского Учения Своим Воскресением из мертвых, Своим Вознесением на небеса и совершившемся наитием с небес Божественного Духа на Учеников, которое мы сегодня празднуем.
Если кто имеет к кому ненависть, пусть помирится и возвратится к любви, чтобы его ненависть и вражда с ближним не послужили свидетельством против него того, что он Бога не любит: ибо если брата своего, которого видишь, ты не любишь, то Бога, Которого не видишь, как можешь любить? Имея же любовь друг к другу, мы имеем любовь истинную, нелицемерную и делами ее обнаруживаем: в том, чтобы ничего и не говорить и не делать, более того – даже и не допуская слушать того, – что оскорбительно или вредно для нашей братии, как и возлюбленный Христу Богослов научил нас, говоря: «Братие, не любите словом и языком, но делом и истиною»…
… Любовь к миру и любовь к Богу не могут вместе пребывать в одном и том же человеке. Ибо любовь к миру является враждой к Богу. Посему опять он же говорит: «Не любите мира, ни яже в мире». Что же это такое: «яже (что) от мира», если не погоня за деньгами, от которой нет никакой пользы душе, плотские вожделения, высокомнение, земные желания? Все это не только не от Бога, но и отделяет от Него тех, которые имеют в душе эти (страсти), и умерщвляют душу, побежденную ими, и хоронить ее в золотом и серебряном кургане; что настолько хуже простой могилы, в которой мы обыкновенно хороним наш прах, насколько она, соответствуя нашим мертвым телам, запечатывает исходящий от них смрад и делает так, что он совершенно не чувствуется; золотой же и серебряный песок, насколько бы это пришло в голову богатых, употребляемый сверх того, делает умершаго еще более смрадным, так чтобы вплоть до неба и небесных Ангелов и Самого Бога Небеснаго доходил смрад и отталкивал, проистекающия с неба, милости Божия и благосклонность Его к усопшему.
… Ум, отступивший от Бога, становится или скотоподобным или демоноподобным и, выступив за пределы естества, вожделевает вещей чуждых естеству и не знает сытости в своей алчности: всецело отдает себя плотским вожделениям и не знает меры удовольствия…
Если же мы богословствуем и философствуем о предметах, совершенно не имеющих материи, что «первичной философией» называли «отроки Эллады», – лучше же сказать: отцы и основатели науки, – ничего не ведая о более возвышенном виде созерцания, но и в ней заключалась доля истины: потому что она (эта «первичная философия») отрицала возможность видеть Бога и указывала на то, что общение с Богом ограничивается мерой приобретения знания. Потому что говорить нечто о Боге и «встретиться с Богом» – не одно и то же: потому что первое нуждается в слове для высказывания, равно же и в искусстве красноречия, если кто намерен не только обладать знанием, но и применить его и передать дальше; нуждается оно также во всевозможных методах умозаключений, и вытекающих на основании доказательства необходимых выводов, а также – в примерах, которые или все или в большинстве черпаются на основании виденнаго и слышаннаго и близкаго для людей, вращающихся в этом мире; пусть же это все и отвечает мудрым века сего, хотя бы они и не были в совершенной мере очистившими (от грехов) свою жизнь и душу.
Стать же поистине близким Богу – невозможно, если только в процессе очищения себя мы не станем вне самих себя, лучше же сказать – выше самих себя, оставив при чувствах все то, что воспринимаем чувствами, поднявшись выше рассуждений и заключений и всякаго знания и самых мыслей; всецело оказываясь в действии духовного чувства, которое Соломон предрек, назвав его «божественным чувством», и достигая этого – превышающего всякое знание – неведения, а это то же, что сказать: превышающаго всякий вид общеизвестной философии, если, действительно, согласно ей, знание является ее целью».
