Да здравствует мировая революция!
Да здравствует диктатура пролетариата!
Да здравствует международная социалистическая республика!
Да здравствует коммунизм!
По поручению Центрального Комитета Российской Коммунистической Партии (большевиков).
Н. Ленин, Л. Троцкий. Я. Свердлов, И. Сталин, Н. Бухарин.
«Правда» N 4, 5 января 1919 г.
Л. Троцкий. ТОВАРИЩАМ СПАРТАКОВЦАМ
С величайшей готовностью и радостью принял я предложение тов. Альберта[114], делегата немецкой коммунистической партии, написать несколько строк для немецкой партийной печати.
Будучи, как и все русские марксисты, учеником немецкого социализма, я в течение ряда лет эмигрантской жизни принимал посильное участие в немецкой партийной печати. С особым удовлетворением пользуюсь я случаем обновить свое сотрудничество – при нынешних, весьма изменившихся условиях.
Гегелевский крот истории усердно рыл за эти годы свои подземные ходы; многое, что тогда стояло прочно, ныне лежит в развалинах, – многое, что тогда было слабым или казалось таковым, ныне достигло могущества. Москва считалась по праву воплощением мировой реакции. Теперь Москва стала местом съезда III Коммунистического Интернационала. В Берлин Гогенцоллернов я имел возможность приезжать только по фальшивому паспорту (извиняюсь задним числом перед почтенными полицейскими прусской монархии, которые ныне выполняют роль охранителей республики). Теперь... впрочем и теперь еще ворота Берлина не могут считаться открытыми для русского коммуниста. Однако, я надеюсь, что открытия этих ворот осталось гораздо меньше ждать, чем мы ждали до сих пор. Кое-что изменилось и в германской социал-демократии.
От товарища Альберта мы услышали подтверждение того, в чем не сомневались: что немецкие рабочие следят за борьбой русского рабочего класса не только со вниманием, но и с горячей симпатией. От этой симпатии их не отучила не только бесчестная клевета буржуазии, но и ученейшая критика Карла Каутского.
Со стороны последнего мы слышали, что хотя завоевание рабочим классом политической власти является исторической задачей социал-демократической партии, но так как русская коммунистическая партия пришла к власти не через ту дверь и не в то время, когда ей полагалось по расписанию Каутского, то Советскую республику нужно отдать на исправление Керенскому, Церетели и Чернову. Педантски-реакционная критика Каутского должна казаться тем более неожиданной тем немецким товарищам, которые сознательно пережили период первой русской революции и читали статьи Каутского 1905-1906 гг. Тогда Каутский (правда, не без благотворного влияния Розы Люксембург) вполне понимал и признавал, что русская революция не может завершиться буржуазной демократической республикой, а в силу достигнутого уровня классовой борьбы внутри страны и всего международного состояния капитализма должна будет прийти к диктатуре рабочего класса. Каутский прямо писал тогда о рабочем правительстве с социал-демократическим большинством. Ему и в голову не приходило ставить реальный ход классовой борьбы в зависимость от преходящих поверхностных комбинаций политической демократии. Каутский тогда понимал, что революция впервые пробудит многомиллионные крестьянские и мещанские массы, и притом не сразу, а постепенно, слой за слоем, так что в тот момент, когда борьба между пролетариатом и капиталистической буржуазией дойдет до решающего момента, широкие крестьянские массы будут находиться еще на весьма примитивном уровне политического развития и будут отдавать свои голоса промежуточным политическим партиям, отражающим только отсталость и предрассудки крестьянства. Каутский понимал тогда, что пролетариат, пришедший логикой революции к завоеванию власти, не может по произволу отложить этот акт на неопределенное время, ибо этим самоотречением он очистил бы только поле для контрреволюции. Каутский понимал тогда, что, взяв в руки революционную власть, пролетариат не будет ставить судьбу революции в зависимость от временного настроения наименее сознательных, еще не пробужденных масс в данный момент, а, наоборот, превратит всю государственную власть, сосредоточенную в его руках, в могущественный аппарат просвещения и организации самых отсталых, самых темных крестьянских масс. Каутский понимал, что называть русскую революцию буржуазной и этим ограничивать ее задачи – значит ничего не понимать в том, что происходит на белом свете. Он совершенно правильно признавал – вместе с революционными марксистами России и Польши, – что в случае, если русский пролетариат достигнет власти раньше европейского, он должен будет использовать свое положение правящего класса для могущественного содействия пролетарской революции в Европе и во всем мире – уже для того одного, хотя бы, чтобы спасти русскую революцию, сделав ее составной частью европейской, и ускорить, таким образом, переход России к социалистическому строю. Все эти мировые перспективы, проникнутые подлинным духом марксистского учения, тогда не ставились, разумеется, ни Каутским, ни нами ни в какую зависимость от того, как и за кого крестьянство проголосует в ноябре и декабре 1917 года при выборах в так называемое Учредительное Собрание.
Теперь, когда перспективы, намеченные 15 лет тому назад, стали действительностью, Каутский отказывает русской революции в метрическом свидетельстве, потому что она не прописана легально в политическом участке буржуазной демократии. Поразительный факт! Невероятное принижение марксизма! Можно с полным правом сказать, что падение II Интернационала нашло в этом филистерском отношении виднейшего из его теоретиков к русской революции еще более ужасающее выражение, чем в голосовании 4 августа за военные кредиты.
В течение ряда десятилетий Каутский развивал и отстаивал идеи социальной революции. Теперь, когда она наступила, Каутский в ужасе отступает перед ней. Он открещивается от Советской власти в России, он враждебно противостоит могущественному движению коммунистического пролетариата Германии. Каутский до последней степени похож на школьного учителя, который из года в год в четырех стенах душной, школьной комнаты повторял своим ученикам описание весны, а затем, когда на склоне своей педагогической деятельности попал весной на лоно природы, не узнал весны, пришел в неистовство (насколько неистовство свойственно школьному учителю) и стал доказывать, что великий беспорядок в природе, т.-е. реальная весна, не есть весна, ибо она происходит-де противно... законам природы. Как хорошо, что рабочие не верят даже самым авторитетным педантам, а верят голосу весны.
Мы, ученики немецкой философии, ученики Маркса, остаемся вместе с немецкими рабочими при том убеждении, что весна революции совершается вполне по законам природы и в то же время по законам теории Маркса, ибо марксизм не есть возвышающаяся над историей школьная указка, но социальный анализ путей и методов в действительности совершающегося исторического процесса.
Мы узнали от товарища Альберта также и то, что революционные немецкие рабочие не разделяли обвинений, которые были направлены в свое время против нас из среды той же каутскианской независимой партии: обвинения в том, что мы сочли возможным заключить Брест-Литовский мир с победоносным германским милитаризмом. Бернштейн[115] распространял в свое время литературные произведения, в которых не только подвергал жестокой оценке факт заключения нами мира с дипломатами Гогенцоллернов, но и сопровождал свою критику самыми темными инсинуациями. Он обвинял нас не больше, не меньше как в том, что мы сознательно обманывали русских рабочих в неизбежности германской революции – для того только, чтобы прикрыть свои шашни с правительством Гогенцоллернов. Я уже не говорю о том, что подлинными реалистами и мудрецами считают себя те «теоретики марксизма», которые не понимали еще несколько месяцев тому назад неизбежности социальной катастрофы Германии, тогда как мы, «утописты», предсказывали ее с первого дня войны. Но разве не поразительным политическим тупоумием является объявление германской революции невозможной, стало быть, признание непоколебимости могущества германского милитаризма, и в то же время требование, чтобы правительство ослабленной истощенной страны, как Россия, продолжало во что бы то ни стало – рука об руку с английским империализмом – войну против Гогенцоллерна. По Бернштейну и К° мы были виновны в том, что не монополизировали борьбы с германским империализмом, а возлагали надежду на революционную работу германского пролетариата. Но и здесь мы оказались правы. Против логики педантов и школьных учителей немецкий рабочий класс справился с монархией и находится на верном пути к полному уничтожению господства буржуазии. Я не имею, к сожалению, возможности следить, обвиняют ли теперь английские и французские Бернштейны немецкий рабочий класс в том, что он вынужден идти на мир с англо-французским империализмом. Но мы, русские коммунисты, не сомневаемся ни на один день, что тот ужасающий мир, который навязывается теперь мировыми хищниками немецкому народу, целиком обернется против правящих классов Согласия.
