Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Несравненно точнее, обстоятельнее и в своем роде красноречивее стал г. Милюков, когда перешел к предъявлению своих аппетитов и надежд. Россия хочет полной победы. «О, не для того чтобы расширить свою территорию!». Что Россия освобождает Армению, прихватывая по пути Персию, – стоит ли говорить о такой мелочи пред лицом главной задачи! А главная задача, это – проливы. "Мы хотим отныне выхода к свободному морю, без чего наше развитие станет навсегда невозможным… Никогда момент не будет более благоприятным, – откровенничает Милюков, – потому что наши союзники, как и мы, заинтересованы в прочном урегулировании (восточного) вопроса. Линия Берлин – Багдад – слишком большая опасность не только для Англии, с Египтом и Индией, но также для Франции и ее влияния в Сирии, чтобы, в конце концов, на этой почве не оказалось возможным полное соглашение. Апрель 1915 г. останется памятной датой в русской истории, ибо в этом месяце точно были урегулированы наши отношения с союзниками по поводу проливов:[201] в мировой борьбе Восток отведен был в наше пользование (nous a ete assigne comme domaine)". «Мы слушаем г. Милюкова – …. – и мы глядим на него. Он говорит с непреодолимой искренностью… Он не зарывается в общие места, лишние отступления и риторические прикрасы: для него вопрос о проливах, с чисто практической точки зрения, представляет собою главный результат, какой война должна принести России, и от проливов он не позволит отвлечь себя».

Но ведь мы слышали… нам говорили, – кажется, так? – что дело идет о высших ценностях, о принципе национальности, о защите права.

«Романтизм, – бормочет (так и сказано: murmure) г. Милюков, – уж давно как исчез из политики». Это признание кадетского лидера звучит для уха, как вариация знакомой мелодии. «Wir haben die Sentimentalitaet verlernt» (мы разучились сантиментальности!) – кто, бишь, это сказал? Не кто другой, как Бетман-Гольвег, в оправдание немецкого натиска на Бельгию по пути к свободному морю!

Но как же быть, по крайней мере, с оборонительным характером войны? Тут г. Милюков становится поистине несравненным. «Вначале, – сообщает он своему почтительному вопрошателю, – широкая масса рабочих не отдавала себе ясного отчета в целях войны. Они вообразили себе (ils s'imaginaient!), что война имеет чисто оборонительный характер и что достаточно прогнать неприятеля, чтобы быть спокойными. Они ошибались вследствие невежества: нужно их просветить». . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . {14} Вы видите, какой почти-бисмарковской ясности и откровенности формулировок можно достигнуть при прелестном славянском акценте и обольстительной детской улыбке на славянских губах.

На этом мы могли бы в сущности оставить г. Милюкова. Портрет русского либерального Бисмарка (петушком, петушком!) получается весьма выразительный. Но еще выразительнее выступают из-за этого портрета те «неромантические» задачи, которые – по классическому выражению г. Милюкова – только «по невежеству» (слушайте, горемычные человечки из «Призыва»: только по невежеству!) можно счесть оборонительными. Но г. Милюков счел необходимым лишний раз показать, что – в числе кое-чего другого – его отличает от Бисмарка неуменье, где нужно, помолчать. Кадетский шеф, разумеется, в восторге от настойчивости и энергии англичан. Но, не останавливаясь на этом союзно-обязательном восторге, г. Милюков пускается в рискованные психологические изыскания: «Эта спокойная флегматическая решимость, – говорит он, – не является ли показателем счастливого влияния цеппелинов на английскую душу». Так дословно и сказано: «I'influence heureuse des zeppelins sur l'ame anglaise». Было бы поистине прискорбно, если б эта фраза прошла незамеченной для наших современников, особенно для «заинтересованной стороны», т.-е. союзников-англичан. Они первыми должны уяснить себе благотворное влияние цеппелинов, укрепляющих их национальную душу в той борьбе, которая должна обеспечить за отнюдь не романтической третьеиюньской Россией проливы, с Константинополем и Арменией.

О, г. Милюков! Что романтизм давно исчез из политики, об этом вы «бормотали» вашему собеседнику совершенно правильно. Но напрасно вы отсюда сделали тот поспешный вывод, – вот она славянская душа на распашку! – что настоящий реализм состоит в публичном отправлении всех политических потребностей.

P.S. Во вторник появилось второе интервью г. Милюкова, на этот раз по внутренней политике, разумеется, в «L'Humanite», где у Реноделя имеется свой собственный сих дел Тряпичкин – Veillard, не столь давно млевший от прапорщицких откровений Иорданского. Во внутренней политике г. Милюков проявляет всю ту силу сдержанности, которой ему не хватает во внешней. Прогрессивный блок – гм… – очень полезное установление. – Прочен ли? Гм… – весьма прочен. Министерство общественного доверия, конечно, не ответственное министерство; но это пре-це-дент! Полякам г. Милюков предлагает, по английскому образцу, гомруль (надо полагать не без русского «Дублина»). Финляндцев обещает «централизовать» при помощи вполне-парламентских цепей. В пояснение сего Veillard сообщает, что г. Милюков в сущности совершенно «государственный человек». Под конец беседы «государственный человек» без государственной власти пообещал совершенно разомлевшему репортеру, что после войны Россия окончательно «вступит на путь»… К сожалению, приложенный к интервью портрет настолько неотчетлив, что трудно уловить, какое именно выражение играло при этом на славянских губах г. Милюкова.

Париж.

«Наше Слово» N 121, 24 мая 1916 г.

Л. Троцкий. РАЗОЧАРОВАНИЯ И БЕСПОКОЙСТВА

Возобновлению работ Государственной Думы предшествовала непосредственно поездка русских депутатов, представителей руководящего Думой прогрессивного блока, в союзные страны. Протопопов,[202] Гурко и Милюков не только развозили по союзным столицам благую весть о полной готовности русского народа довести войну «до конца», но и демонстрировали на самих себе великое значение русского парламента: разве им поручили бы такую высокую дипломатическую миссию, если бы Государственная Дума не успела занять первостепенного места в государственной жизни России? И в свою очередь выполнение депутатами блока столь важной миссии разве не должно было еще более упрочить существование и увеличить значение «народного представительства»? Сколько одних тостов было произнесено в Лондоне, Париже и Риме за русскую Государственную Думу!

Таким образом благотворное влияние западных демократий к моменту открытия новой сессии обещало обнаружиться в самом прямом и непосредственном виде.

С другой стороны, открытие думской сессии непосредственно предшествовало русскому наступлению на волынско-галицийском фронте. Во французской прессе печатался портрет Шингарева,[203] председателя думской военной комиссии, и перечислялись заслуги этой последней в деле возрождения русской армии после прошлогоднего разгрома. Альбер Тома вывез самое лестное впечатление о работе военно-промышленных комитетов по части изготовления пушек и снарядов. Все это должно было опять-таки чрезвычайно укрепить политическое значение общественных организаций, мобилизовавшихся для службы тыла. И к тому моменту, когда объединенные усилия бюрократии и буржуазии (вместе с социал-патриотическими стрелочниками) должны были увенчаться победой над Австрией, необходимо было ожидать другого увенчания усилий – в стенах Таврического дворца.

Мы снова, таким образом, имеем поучительнейший политический опыт перед собою. И надо отдать справедливость Штюрмеру – он позаботился о том, чтоб опыт развернулся почти в химически чистом виде.

В своей программной речи в прошлую сессию Штюрмер заявил, что сперва, разумеется, победа, а потом реформы, и что поэтому Дума должна в первую очередь сосредоточиться на тех законопроектах, которые продиктованы потребностями войны. Хотя штюрмеровский тон и коробил либеральную буржуазию, но по существу она сама была согласна с премьером: ведь даже социал-патриотические стрелочники империализма стремятся внушить рабочим, что сперва победа, а потом классовая борьба. Вся тактика думского блока, земско-городских организаций и военно-промышленных комитетов была целиком построена на обслуживании войны, при чем именно борьба за победу означала: для «начальников движения» – борьбу за влияние, а для храбрых стрелочников даже борьбу «за власть».

вернуться

201

Урегулирование вопроса о проливах. – Стремление России к захвату Константинополя и проливов (Босфор и Дарданеллы) было одной из главных причин, побудивших царскую Россию принять участие в мировой войне. О значении проливов для русской торговли ярко свидетельствуют следующие цифры: в 1875 – 1879 гг. через черноморские проливы вывозилось ежегодно 46 % хлеба, в 1900 – 1902 гг. – 73 %, а в 1907 г. – 89 %. Таким образом, проливы, будучи в руках России, смогли бы в значительной степени способствовать расширению хлебной торговли. Поэтому вся внешняя политика царского правительства была подчинена задаче завоевания проливов. В 1907 г., во время заключения англо-русского соглашения, был неофициально поставлен вопрос о приобретении Россией проливов в случае участия ее в войне против Германии. Вопрос этот не получил тогда окончательного разрешения, и даже в начале империалистской войны Россия еще не имела на этот счет никаких формальных обещаний со стороны союзников. Англия, сама крайне заинтересованная в проливах, долгое время решительно отказывалась гарантировать России получение проливов. Только угроза заключения русско-германского мира заставила Англию, скрепя сердце, согласиться на признание прав России на Константинополь и проливы.

19 февраля (4 марта) 1915 г. министр иностранных дел России Сазонов отправил памятную записку великобританскому и французскому правительствам, в которой говорилось:

"Ход последних событий приводит его величество императора Николая к мысли, что вопрос о Константинополе и проливах должен быть разрешен окончательно и сообразно вековым стремлениям России.

Всякое решение будет недостаточным и непрочным, в случае если город Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а также южная Фракия до линии Энос-Мидия не будут впредь включены в состав российской империи.

Равным образом и ввиду стратегической необходимости часть азиатского побережья, в пределах между Босфором, рекой Сакарией и подлежащим определению пунктом на берегу Исмидского залива, острова Мраморного моря, острова Имброс и Тенедос должны быть включены в состав империи".

В ответ на это английский посол Бьюкенен послал 27 февраля (15 марта) 1915 г. ответную памятную записку Сазонову, в которой говорилось:

«В случае если война будет доведена до успешного окончания и если будут осуществлены пожелания Великобритании и Франции как в Оттоманской империи, так и в других местах, правительство его величества согласится на изложенное в памятной записке императорского правительства…»

Одновременно с этой запиской Англия потребовала от России ряда компенсаций, как-то: включения в сферу влияния Англии нейтральной зоны Персии, свободы транзита через Константинополь и проливы, отделения халифата от Турции и т. д. Все эти требования Англии Россия поспешила полностью признать.

28 марта (10 апреля) 1915 г. французское правительство в вербальной ноте дало свое согласие на заключавшиеся в памятной записке России требования. 6 – 19 ноября 1916 г. к соглашению о проливах присоединилась также Италия, и, таким образом, за царской Россией было формально признано право на проливы.

вернуться

202

Протопопов – министр внутренних дел царской России; был крупным помещиком Симбирской губернии, владел 7 тысячами десятин и рядом промышленных предприятий. Прошел от октябристов в IV Государственную Думу, где был выбран товарищем председателя. Участвовал в деятельности прогрессивного блока (см. прим. 173). В сентябре 1916 г., при содействии Распутина, был назначен министром внутренних дел. Вступление Протопопова на эту должность было расценено прогрессивной буржуазией как вызов прогрессивному блоку и всему общественному мнению. Вскоре после своего назначения Протопопов сделал попытку договориться с думским большинством. 19 октября 1916 г. он созвал совещание представителей прогрессивного блока, на котором, однако, выяснилось, что буржуазные лидеры не желают идти ни на какое соглашение с новым министром. «Были люди – заявил Шульгин, – которые вас любили, и многие, которые вас уважали. Теперь ваш кредит очень низко пал». В таком же роде высказались и остальные участники совещания.

Протопопов был сторонником заключения сепаратного мира с Германией. Во время Февральской революции Протопопов расставил городовых с пулеметами по крышам высоких домов Петербурга. Осенью 1918 г. был расстрелян ВЧК.

вернуться

203

Шингарев – один из руководителей кадетской партии. Вместе с Милюковым возглавлял деятельность прогрессивного блока. (Подробнее см. т. III, ч. 1-я, прим. 121.)

43
{"b":"114595","o":1}