– Попал в толпу пьяных футбольных болельщиков.

– Обычное дело, боюсь. И один из них пырнул вас ножом?

– Нет, я там немного потолкался, а потом полез через окно.

– Футбол подчас вызывает странные чувства. Впрочем, обычаи чужих племен всегда кажутся странными. Воздержитесь от нагрузки на руку в течение нескольких дней.

Элис попросила такси подождать и на обратном пути, сидя в темноте, чувствуя на себе его руку, освещаемая вспышками от исчезающих в темноте уличных фонарей, думала о том, что ей хочется ехать так вечно, вперед и вперед, прямо на край света к тишине и мерцанию звезд.

– Иногда у меня в голове рождаются нелепые идеи, – сказала она. Он ничего не ответил, но, когда такси подъехало к дому Элис, он наклонился вперед и сказал водителю:

– Покатайте нас еще немного. Вокруг Гайд Парка.

– Господи, – сказала она. – Ты, должно быть, медиум.

Когда они вернулись домой, она наполнила для него ванну.

– Это будет нелегко с разрезанной рукой.

– Я тебе помогу.

Ей нравилось, что он немного беспомощен и нуждается в ней. И только когда он уже вылез из ванны и Элис начала вытирать его, она вдруг заметила его обнаженное тело, и остановилась. Он нежно поднял ее голову и посмотрел ей в глаза.

– Не смущайся.

– Да нет, это не то, – ответила она. – Я просто не привыкла... быть с мужчиной.

И продолжила вытирать его. Он провел рукой по ее волосам.

– Мне нравятся твои волосы, – сказал он, беря свою одежду. – Ты просто чудо. Ты мне очень помогла. Я отлично отдохнул.

Он принялся одеваться.

– Что ты делаешь?

– Одеваюсь.

– Одеваешься? Но ты ведь никуда не собрался?

– Нет?

– Ты не можешь сейчас уйти, – сказала она первое, что пришло в голову. – На улице дождь.

Эббот сел на край ванны и рассмеялся.

– Я слишком нежен, чтобы мокнуть под дождем?

– Но разве ты... разве ты не собираешься остаться здесь?

Он встал и положил руки ей на плечи.

– Я бы хотел. Конечно, я бы очень хотел, но... – он вздохнул. – Ты знаешь, во что ты можешь впутаться?

– Нет, – сказала она с жаром, который удивил его, – я не знаю, но мне совершенно безразлично.

– Если в Департаменте узнают...

– Откуда, черт побери, они могут узнать? Если я сама им не расскажу. А я, кажется, не собираюсь этого делать.

Он немного подождал, внимательно ее изучая.

– Господи, неужели ты не понимаешь?

– Что?

– Что я чувствую. Я чувствую то же, что и два года назад. Только хуже. Или лучше, – она шмыгнула носом.

– Не плачь.

– Я не плачу. Я шмыгаю носом.

Ричард был смущен тем потоком эмоций, которые вызвал и теперь использовал.

– Тогда ничего, если я останусь на пару дней?

– Я не возражаю, даже если ты останешься навсегда.

Волосы упали ей на лицо, и она убрала их обратно за уши.

– Я знаю, ты думаешь, что используешь меня, потому что по-другому не можешь. У тебя нет выбора. Но я делаю все это, потому что так хочу. И тебе не нужно любить меня в ответ. Тебе не нужно даже притворяться... Теперь видишь, ты вовсе меня не используешь.

Она инстинктивно понимала, что нельзя не использовать возможность счастья, каким бы коротким оно ни было. В конце концов, счастье всегда недолговечно.

Позже, в постели она сказала:

– Пожалуйста, полежи немного, не двигаясь. Я хочу попытаться запомнить момент. Я однажды пробовала, но не получилось.

Ей хотелось навсегда запечатлеть это в памяти: один-единственный момент, это конкретное ощущение, его запах, его кожу, его силуэт, нависающий над ней, как большая черная тень, но такой твердый, живой и красивый.

– О Господи, какой же ты красивый, – сказала она и потянулась к нему. – Поцелуй меня, – сказала она. – Поцелуй меня по-настоящему.

Элис знала, что все равно не запомнит, но ее это больше не волновало.

Фрэнку Смиту снился сон. Он уложил Джоан в свободной комнате, но в его сне она стояла у его кровати. В снах всегда есть что-то сумасшедшее. Конечно. Потом он проснулся, и увидел, что она стоит у его кровати. Это было смешно.

– Это смешно, – сказал он.

– Что ты хочешь на завтрак?

– Я сам готовлю себе завтрак.

– Нет, пока я здесь.

– Это смешно, – повторил он. – Ты правда хочешь знать?

– Да.

Он сказал ей.

– Спасибо, – ответила она, забралась на кровать и легла рядом с ним.

– Что ты делаешь?

– К черту отдельную комнату, – сказала она. – Мне одиноко.

– Что ж, – сказал он, испытывая огромное удовольствие, но стараясь этого не показывать, – что ж...

Он чувствовал себя немного неловко, но она быстро это исправила.

Начальник Департамента не спал, беспокойно всматриваясь в темноту.

И ему было из-за чего беспокоиться. Он единственный, помимо Фрэнка Смита, понимал, насколько трудное задание ему предстоит выполнить.

Он чувствовал тревогу и непрестанно ворочался, стараясь, однако, делать это медленно и незаметно, боясь потревожить свою жену и получить очередной пинок ногой. Что за жизнь для джентльмена старой закалки.

Министр провел вечер в театре, смотря комедию полов, которую находил не более сексуальной, чем зубная боль, и настолько же смешной.

Чернокожая девушка, игравшая в ней, несколько месяцев уговаривала его пойти посмотреть, и наконец, когда у него уже закончились правдоподобные отговорки, он согласился. Переставал он скучать только в те моменты, когда она позировала на сцене; тогда он принимался вспоминать позы, которые они пробовали вне сцены.

– Отличное шоу, – сказал он ей после спектакля. – Великолепно.

– Как я тебе?

– Потрясающе. Какой размах. Прямо как черная Бернар.

– Ты морочишь мне голову?

– Вовсе нет. Я совершенно серьезен. Честно.

Затем он отвез ее обратно в Фулхэм. После этого, по дороге домой, погруженный в фантазии, он случайно проехал мимо Королевской Марсденской больницы, которую обычно старался объезжать стороной. Здание выглядело огромным и унылым, возвышаясь в темноте над уличными фонарями. Он вдруг увидел свою жену, бледную и в поту, тихо и медленно умирающую там, наверху, в заваленной цветами палате.

И сделал погромче радио в машине.

Позже, ночью, когда Эббот уснул, Элис, приподнявшись на локте, смотрела на него сверху вниз, освещенная только лунным светом, отражающимся от белой стены за окном ее спальни.

Очень осторожно она отодвинула одеяло и еще более осторожно принялась водить рукой по его обнаженной груди. Это казалось самой чувственной и нежной вещью, которую она когда-либо делала. Ричард глубоко и ровно дышал, его сон не был потревожен. Она продолжала водить рукой по его груди и смотреть на него или на то, что могла видеть в отраженном лунном свете.

С самого утра Модибо Нжала паковал вещи, а, если точнее, то вещи паковал Артур, а Нжала угрюмо и сосредоточенно за ним наблюдал.

Впервые он остался без женщины, и это стало последней каплей в и без того переполненной чаше его терпения. Сообразительный Артур был еще менее заметным, чем обычно.

Нжала беспокойно метался по пентхаусу, щемящая тяжесть в области половых органов раздражала его как чесотка. Он вышел на балкон и посмотрел вниз на освещенный лунным светом Гайд Парк и крошечные фигурки мужчин и женщин на Парк Лэйн, садящихся в машины и такси. Раз или два ему показалось, что он слышал их смех, и это раздразнило его воображение. Президент взял бинокль, чтобы получше разглядеть женщин, но неудачный угол и высота сделали свое дело, и все, что ему удалось увидеть, прежде чем темнота снова его перехитрила, были промелькнувшие в ярком свете соблазнительные округлости. Он вернулся внутрь.

– Это идиотское загородное поместье. Меня пугает сама идея. Позвони этому Смиту и скажи ему, что я передумал. Я никуда не еду.