Он чуть не сказал "парни", но вовремя опомнился. Это было бы слишком. Тем не менее, искреннее признание вкупе с йоркширской простотой и сердечностью все таки вызвало пару сочувствующих улыбок, и министр расслабился.

– Итак, в настоящий момент Нжала, главным образом, обеспокоен своим счетом в одном из швейцарских банков – он постоянно откладывает на черный день, – поэтому маловероятно, что он сбежит. Я говорю маловероятно, но в наше время никто не может быть уверен, куда прыгнет ниггер, особенно такой безбашенный.

Политик улыбнулся, употребив слово "ниггер", довольно дерзкое для человека, называющего себя социалистом, и министра, но он не чувствовал себя неловко в этом обществе, которое расценивал как реакционное. Он думал, что это их позабавит. Но отсутствие какой бы то ни было реакции навело его на мысль, что он снова ошибся в своих оценках. Он улыбнулся еще шире, чтобы исправить ошибку.

– Итак, – оживленно сказал он, – какие меры предосторожности мы немедленно предпринимаем для защиты нашего высокопоставленного гостя? Заметьте, вчера Нжала пил чай с Королевой, а потом обедал с Премьер-министром. Будет чудовищным разочарованием, если его убьют завтра. И не говорите мне, что Бог любит троицу.

На этот раз последовал лучший отклик, и министр снова расслабился, чувствуя, что захватывает аудиторию.

– Так, – снова заговорил начальник Департамента, – в сотрудничестве с Особым отделом и Службой охраны Ее Величества я начал совместную операцию, цель которой, разумеется, остановить Эббота.

Помедлив, министр переспросил:

– Остановить его? Что это значит?

– Убить.

Будто бы не услышав ответа, министр уставился в окно, понимая, что ему не следовало задавать этот вопрос. Есть вещи, которые Министру Короны знать не следует, чтобы потом, когда злодеяние благополучно свершится, была возможность официально всплеснуть руками от удивления.

Начальник Департамента, заметив его замешательство, торопливо продолжил описывать меры безопасности: дополнительная охрана в отеле Нжала, наблюдение за домами родственников и друзей Эббота, фото и словесный портрет Эббота, разосланные по всем полицейским участкам Лондона и близлежащих графств с инструкциями немедленно задержать и взять под стражу.

Но министр едва слушал. Он чувствовал, что сделал свое дело: председательствовал на собрании среди ночи, подбадривал, уговаривал, угрожал. Другими словами, говорил, то есть делал то, чего и можно было ожидать от политика. Теперь же ему хотелось вернуться назад в квартиру на Фулхэм Роуд, чтобы снова очутиться в объятьях двух темнокожих ног.

Элис тоже не слушала, о чем говорили вокруг. Она думала об Эбботе. Итак, они собирались убить его. Что ж, это его вина, он сам накликал беду на свою голову. В любом случае, ее это больше не касается, сказала она себе, хотя ее сердце на мгновение болезненно сжалось, когда она услышала, что Ричард снова в Англии. Нет, ее это не волнует... И тем не менее, Элис охватило странное чувство, пока она сидела там и слушала обсуждение убийства мужчины, которого любила и с которым даже однажды была близка. Вся теплота и энергия канули в небытие под сокрушительным ударом пули.

Она пыталась, как и прежде, воскресить в памяти ночь, которую они провели вместе, но в памяти остались только одни обрывки. Его руки, прикасающиеся к ней, его рот, его язык, ее собственный пульс. Она не могла вспомнить то, что больше всего хотела, – ощущение его внутри себя. Она могла это представить, но не могла вспомнить. А тогда ей казалось, что она никогда этого не забудет.

Голос министра прервал ее мысли.

– Каков он?

Шеппард взял копию разосланного словесного портрета.

– Рост метр девяносто, темные волосы, хороший цвет лица...

– Как человек, – устало перебил министр. – Как человек.

Настала неловкая пауза, после чего Смит ответил:

– Вообще-то, очень неплох. Скорее великолепен. По крайней мере, лучше чем большинство остальных, которые у нас есть.

Трое мужчин, сидевших в машине возле дома Джоан Эббот, двое из Особого отдела и временно приставленный к ним детектив из местного полицейского участка, скучали. Во всяком случае, ребята из Особого отдела. Временно приписанный детектив, или ВД на полицейском сленге, брал пример с них. Если они скучали, он тоже скучал. Если они зевали, то и он зевал.

– Он не придет сюда, – сказал инспектор из Особого отдела. – Он же не настолько глуп.

Сержант закивал в ответ:

– Профессионал не может не знать, что за местом установлена слежка.

ВД открыл было рот, чтобы что-то сказать, но передумал и сделал вид, что сдерживает очередной зевок. С большими ребятами из подъезда лучше держать рот на замке, если тебе нечего сказать.

– Скажи, ты бы на его месте пришел к своей жене?

– К своей нет, а к твоей бы запросто.

Вдруг из дальнего конца улицы послышались шум и пение.

– Что это? – спросил инспектор. Настала очередь ВД.

– Любители неразбавленного спирта со стройки у канала, – сказал он. – Судя по пению, они уже порядочно налупились.

Теперь они уже могли различить пять фигур, по виду напоминающих бродяг, нетвердо ступающих и продолжающих петь.

– О Боже! – вздохнул инспектор. – Хреновы бродяги алкоголики. Только этого нам не хватало.

Пятерка остановилась в свете фонаря возле входа в дом. Они покачивались, как китайские болванчики и, казалось, спорили.

– Вы когда-нибудь видели более отвратное сборище? – спросил инспектор.

Вдруг началась драка. Еще два агента Особого отдела, следившие за домом на заднем дворе, прибежали на шум. Инспектор и сержант проворно выпрыгнули из машины.

– Оставайся здесь и не своди глаз с дома, – бросил инспектор, обращаясь к ВД.

Трое из бродяг бросились наутек, едва завидев ребят из Особого отдела. Осталось только двое дерущихся.

– Что, черт побери, вы тут устроили? – растаскивая дерущихся, спросил инспектор.

Один из бездомных повернулся к нему, и инспектор невольно отпрянул, уловив зловонное дыхание.

– Этот траханный ублюдок начал!

– Кого ты назвал...

– Заткнись, – прикрикнул инспектор. – И проваливайте отсюда, пока я вас не забрал. Давайте, валите.

Бродяги ушли.

Инспектор и сержант вернулись к машине, два других наблюдателя переместились на задний двор.

– Ну, сынок, – сказал инспектор, садясь в машину, – хочешь что-нибудь рассказать?

– Нет, сэр, – ответил ВД. – Только когда они разделились, я заметил, что один из бродяг побежал за дом.

– А почему, ты думаешь, он это сделал?

– Потому что сзади есть узкий проход между домами, который ведет на соседнюю улицу.

– То есть это был самый разумный путь для бегства.

– Я просто докладывал, – ответил ВД. – Как вы приказали.

– И очень хорошо сделал, сынок. Большое спасибо.

У ВД появилось неприятное чувство, будто инспектор подумал, что он туповат.

Инспектор взял трубку автомобильного радиотелефона, дал позывной сигнал и резко бросил: "Докладывать нечего. Конец связи".

Но это было не так, точнее могло быть не так, если бы он уделил больше внимания тому, что сказал ему временно приписанный полицейский детектив.

Джоан Эббот проснулась, как от толчка. Кто-то стучал в заднюю дверь, тихо, но настойчиво. Она встала, накинула халат и вышла на кухню, вовремя вспомнив, что нельзя включать свет. Стук прекратился. Она прислушалась, ее сердце колотилось от страха и возбуждения. Затем стук возобновился. Она подошла к двери, которая вела на пожарную лестницу. Сквозь толстое рифленое стекло она едва различала силуэт человека, казавшийся большим на фоне ночного неба.

– Кто это? – нетвердым голосом спросила она. – Джоан, это я.

Она открыла дверь и впустила его.

– Ричард...

Она приблизилась к нему.

– Не подходи слишком близко, от меня несет, как из канализации. И я отвратительно грязен.