Он не ушел далеко, только до железных солнечных часов, неприметных среди надгробий. «Смотри и молись, – гласила надпись на гранитном пьедестале. – Время уходит как тень». Она смотрела на него некоторое время, наслаждаясь его стройной мускулистой грацией. Он был полон изящества, несмотря на то что был воином Бога в скромном церковном приходе. А она так ценила в нем земное. Или – подумала она – плотское?

Ее встревожило такое направление мыслей, да и продолжающееся молчание Кристи. Он отошел от нее, и ей оставалось только думать, что каким-то образом из-за этого невинного прикосновения она нарушила их доверие, основанное на ее обещании быть его другом и не более.

– Итак, – сказала она с неуверенной шутливостью, – мне не дозволено подержать друга за руку, когда он в беде?

Он повернулся к ней. Отсюда она не могла ясно видеть его лицо. Она задержала дыхание, и наконец он улыбнулся. Ее облегчение было так велико, что она вздрогнула и похлопала по скамье рядом с собой.

– Вернитесь. Я решила поведать вам историю своей жизни. Идите, садитесь, я не могу рассказывать, если вы будете надо мною стоять как… Как Бог, – нарочно выпалила qua, и наградой ей был его легкий смешок.

Кристи снова сел рядом, наклонившись к ней и закинув руку на низкую спинку скамьи.

– Вам не холодно? – спросил он, видя, что на ней только шаль.

– Нет, а вам?

– Нет.

– Хорошо, значит, вы не воспользуетесь этим предлогом, чтобы уйти, если история моей жизни вам надоест.

Он только улыбнулся. Прежде он бы пошутил в свою очередь, чтобы она рассмеялась. Сейчас, в этих новых условиях, он следил за собой особенно пристрастно, не зная, как много он имеет права дать, как много получать. Ей стало больно от этой мысли, но винить его она не могла.

– Вообще-то, – сказала она тихо, – я хотела вам рассказать, как случилось, что я вышла замуж за Джеффри.

Он слегка отпрянул, и она поняла, о чем он подумал: это опасная тема, говорить об этом неразумно, неосторожно, как раз этого он должен избегать, если хочет себя спасти.

– Я просто хочу вам рассказать, вот и все, – добавила она поспешно. – Это нестрашно, это не… причинит вреда. Нашим отношениям, я имею в виду.

– Тогда рассказывайте. Все, что хотите. Вы встретились с ним в Англии?

Энни откинулась на спинку скамьи.

– Да, в Лондоне. Только что умер брат моего отца, и мы приехали уладить имущественные дела. – Нет, она хотела начать с самого начала.

– Мы жили в Венеции и в Падуе, где у моего отца был новый заказчик. И новая любовница. Так получалось, что они обычно появлялись одновременно.

– Ваша мать…

– Умерла, когда мне было семь. Она утонула во время кораблекрушения. Мой отец из богатой семьи, но родственники отказались от него после женитьбы, потому что она была ему «не пара». Даже после ее смерти они не смягчились. К этому времени он их уже презирал; я не думаю, чтобы он взял у них что-нибудь, если бы они ему предложили.

– Вы все время жили на континенте?

– Мы жили в Равенне до смерти матери. Я до сих пор думаю об этом городе как о родном доме, хотя я возвращалась туда только раз за почти восемнадцать лет. После ее смерти я с отцом приезжала в Англию раз в несколько лет, а большей частью мы жили в Италии и во Франции, иногда в Голландии. Видите ли, отчасти он сам себя считал изгнанником.

– Он был хорошим художником? Я не видел его работ.

– Их никогда здесь не выставляли, только перед самой его смертью. Я не могу сказать, хороший он художник или нет; я не могу быть объективной. Он не был так хорош, как хотел быть. И не имел большого успеха.

– Вы были бедны?

– Думаю, были. Иногда. Я никогда не чувствовала себя бедной. Все его друзья были художниками, мне казалось, что все, кого мы знали, были бедны.

Она помедлила, и немного спустя Кристи спросил:

– Вы были счастливы?

Энни всмотрелась в его серьезное лицо; он был так поглощен всем, что она говорила!

– У меня не было того, что назвали бы вы обычным воспитанием, – увильнула она от прямого ответа. Это была тема, которую она намеревалась обойти. – У моего отца было много любовниц, а я была всегда… Я всегда…

– Ревновала к ним.

– Да.

Ну вот, оказалось, что это не очень больно.

– Не знаю, хорошо или нет было все то, что он делал, но он был полностью предан своему искусству. Одержим. И вот… шумная маленькая девочка создавала неудобства, как вы понимаете. Раздражала.

Наступила долгая пауза, и на этот раз Кристи не нарушил ее.

– Но он и гордился мною, на свой манер, особенно когда я подросла. Он любил меня демонстрировать. В шестнадцать, или около того, я стала вести его хозяйство. Его круг друзей был «богемой», что означало, насколько я поняла, что они спали с женами друг друга и возводили в добродетель профессиональную неудачу.

– Вы циничны.

– Да. Вы этого за мной раньше не замечали?

Он послал ей один из своих ласковых взглядов, что ее не ободрило.

– Так или иначе, когда мне было двадцать, дядя Дональд умер – это брат моего отца. У него не было сыновей, так что папа был следующим в очереди на наследство, оказавшееся весьма значительным. Нам просто повезло. Мы приехали в Англию, тогда я и встретила Джеффри.

– Как?

– На вечеринке. На артистическом суаре. Да, я знаю, это неподходящее место для Джеффри, но тогда я этого не знала. Не знала я и того, что была целью тщательно спланированного и очень хладнокровного обольщения. Сколько вы не видели Джеффри до смерти старого виконта?

– Двенадцать лет. – Он ответил без колебания. – Ни слова от него не было.

– Тогда вы могли не знать, что в промежутках между тем, когда он подряжался играть в солдатики в каждой мелкой заварушке, которая разгоралась где-то на земном шаре, он потратил на удовольствия все свои деньги, деньги всех своих друзей, а также все деньги, которые ему удалось выжать у отца. Их было крайне мало, скажем прямо, потом не стало совсем. Очень скоро он впал в отчаяние. К несчастью для него, его дурная слава предшествовала ему, и он был нежелательным гостем в респектабельных английских гостиных; это отрезало обычный путь, которым богатеют титулованные бедняки, – женитьбу на наследнице. И он впервые для себя решил испытать другое сословие – сообщество преуспевающих художников. Для него, я думаю, это было подобно понижению в чине, но попрошайки не выбирают.

Ее левая рука легла ладонью вниз на скамью между ними. Она увидела, что Кристи хочет коснуться ее, но он отвел руку.

– Моя репутация также предшествовала мне, – продолжала она смущенно. – Джеффри знал, что мой отец только что унаследовал кругленькую сумму. Итак, я была его целью. Его мишенью.

– Что произошло?

– Он стал преследовать меня. Это было… фантастично, ошеломляюще, не похоже на все, что со мной бывало раньше. Он был… как сказать… ураганом, а я стояла у него на пути, такая невинная – о, Кристи, вы не можете себе представить, как невинна я была под очень тонким налетом светскости. – Она попыталась засмеяться. – Или, может быть, это была не невинность, а просто глупость. В общем, как бы то ни было, он сбил меня с ног, так сказать; не прошло и двух недель с нашей первой встречи, как он сделал мне предложение.

– Ваш отец не возражал?

– Возражал, когда находил время подумать об этом. Вы должны понять, что в это время его стали считать светским львом, хотя и в очень узком кругу, да и то скорее потому, что он был в новинку в Англии и стал нуворишем к тому же, а совсем не потому, что кто-то на самом деле считал его замечательным художником. Так что его мысли были заняты другим.

Она не добавила «как обычно», не желая набиваться на сочувствие.

– Очарование Джеффри может быть неотразимо, когда он этого хочет, как вы знаете; и четыре года назад, когда он был относительно здоров и энергичен, оно – это его очарование – было просто смертоносным. У меня не было сил сопротивляться ему. Он не соблазнил меня, по крайней мере в плотском смысле. Но он вскружил мне голову, заставил поверить, что я самая необыкновенная женщина из всех существующих, что он умрет, если не получит меня, что мы созданы друг для друга. Сейчас я с трудом понимаю, как вообще я могла поверить, что мы подходим друг другу: два человека, так резко отличающихся друг от друга во всех отношениях, – и все же я верила. Он был как огонь, и его почти нечеловеческая энергия сожгла меня.