– Ты о ней позаботишься, верно, Гэйб? Габриэль открыл пасть и зевнул.

– Не отходи от него. Лили, а то заблудишься. Слышишь меня? Ты заблудишься.

– Я не заблужусь.

– Прощай, я больше не смогу с тобой говорить. Но я всегда буду рядом.

– Меро! Меро!

Но старая женщина опять впала в забытье. В ту ночь, задремав на стуле, Лили внезапно проснулась и мгновенно нашла глазами Меро в дымном полумраке. Старуха тянулась к ней, опираясь на локоть и простирая вперед руку. Лили вскочила и, бросившись на колени рядом с Меро, взяла ее за руку. Холодные пальцы старухи сжали ее ладонь, словно передавая жизненно важное послание. Ни одна из женщин не сказала ни слова. Сердце Лили разрывалось от горя, но она не заплакала Не отрывая взгляда, она следила, как медленно угасает сияющая нежность в глазах ее дорогой спутницы. Меро как будто удалялась, уходила все дальше и дальше, а Лили в отчаянии все крепче сжимала ее пальцы, стараясь удержать. Но вот глаза старой женщины затянулись молочно-белой пеленой. Тонкая, прозрачная преграда стала непроходимой. Меро ушла навсегда.

– Прости меня, прости, – в отчаянии твердила Лили, прижимая ладони к сырой земле. – Я не смогла поднять волшебные камни. Я старалась, но не сумела. Я боялась за ребенка. О, Меро, прости меня.

Рыдания разрывали ей грудь. Впервые с тех пор, как осталась одна Лили позволила себе заплакать.

Рытье могилы заняло весь вчерашний день, и в конце концов ей удалось отрыть лишь очень неглубокую продолговатую ямку в магическом круге, сложенном из камней. Всю ночь она просидела рядом с покойницей, устроив нечто вроде бдения, а в это утро похоронила ее, обрядив в лучшее платье и завернув в одеяла. Поначалу Лили опасалась, что из-за ребенка вообще не сможет похоронить Меро в каменном круге, но это оказалось делом даже слишком простым: истаявшее перед смертью тело старухи стало почти невесомым. А вот волшебные камни были неподъемно тяжелыми, без помощи Патера Лили не смогла их поднять. И ей было горько, что желание Меро так и осталось неисполненным: она дала слово и не сдержала.

Лили откинулась назад и села возле могилы, утирая слезы тыльной стороной перепачканной в земле руки. Какую молитву ей прочитать? Ни одна из тех, что были ей известны, не годилась для данного случая. Поэтому она запела гимн, один из тех, что часто напевала Меро. Собственное пение вызвало у Лили слезы и истерический смех: ведь ее голос был едва ли не на октаву ниже, чем у ее покойной подруги. В середине песни подошел Габриэль и сел, тесно прижавшись к ней. Лили с благодарностью обвила рукой его сильную шею. Когда она закончила пение гимна, они еще какое-то время вместе просидели на могиле.

– Прощай, я люблю тебя, – прошептала Лили. Холод, немного отступивший за прошедшие двое суток, вернулся с ледяным ветром. Пошел снег с дождем, стало темнеть. Лили с трудом поднялась на ноги. Ей до смерти не хотелось уходить, не хотелось покидать Меро, но она чувствовала, что замерзает.

– Прощай, – повторила Лили. Она отступила на шаг, на два шага, потом повернулась и не разбирая дороги побрела вниз по холму.

На следующий день ударил сильный мороз. Болотный край изменился и стал как будто еще более враждебным к Лили. Она почти не отходила от дома. Все вокруг изменилось до неузнаваемости. То, что было земным и привычным, куда-то исчезло, а то, что осталось, приобрело какую-то новую, грозную реальность, от которой, с чувством роковой неизбежности думала Лили, невозможно было спастись или спрятаться. Может быть, истинный смысл наказания, придуманного для нее Дэвоном, в том, чтобы свести ее с ума? Эта мысль ужаснула ее и в то же время показалась интригующе занятной. Иногда за стеной оцепенения, возведенной ею между собой и воспоминаниями о нем, она ощущала жаркое дыхание неистовой, слепящей ярости.

Она перестала спать по ночам и до самого утра просиживала у очага, поддерживая огонь, потому что, если он погаснет, боялась на самом деле лишиться рассудка, а днем спала, свернувшись тесным клубочком на тростниковом тюфяке. В голову сами собой приходили дикие и опасные мысли; ей становилось страшно. Как умела Меро находить покой и видеть дружескую расположенность в обычных земных предметах, тех самых, что предвещали ей, Лили, угрозу и гибель? Она не могла этого понять. Ей казалось, что какая-то неведомая, враждебная сила довлеет над нею и держит ее в своей власти. Разум больше не слушался ее, с каждым днем становилось все труднее воспринимать самые простые житейские предметы в их обычном виде. Трава, торф, деревья, камни – все приобрело второе “я”, таинственное, неуловимое, шепчущее, злобное. Габриэль стал последним звеном, которое связывало ее с реальностью. Он ходил за нею неотступно, сидел возле нее, наблюдал; иногда ей начинало казаться, что это Меро на нее смотрит его невозмутимыми темными глазами Но его молчаливого присутствия было недостаточно, чтобы ее успокоить. По ее приблизительным подсчетам, январь перевалил за середину. Если это так, значит, она на шестом месяце. Запасов еды ей хватило бы до весны, но топливо подходило к концу. Меро велела ей уходить, но она никак не решалась. Однако настал день, когда Лили вышла во двор, с трудом очнувшись от кошмарного сна, и вдруг увидала злобную угрозу в стоящих вокруг дома статуях. А ведь это были прекрасные статуи Меро! В тот вечер она решила, что пора уходить.

На следующий день Лили собрала в мешок столько еды, сколько могла унести, и натянула на себя всю имевшуюся под рукой одежду.

– Идем, Габриэль, – окликнула она пса, замершего в дверях. – Пошли!

Пес не двинулся с места, ей пришлось вернуться и сесть перед ним на корточки.

– Нам надо идти, – тихонько объяснила Лили, погладив его по громадному шишковатому лбу. – Все хорошо, мы ее не бросаем, она с нами. Ну пошли, будь умницей.

Она выпрямилась и Пошла прочь от дома, но, оглянувшись, увидала, что он все еще стоит на прежнем месте.

– Идем, Габриэль! Пришлось опять вернуться.

– А ну иди сюда!

Стараясь, чтобы ее голос звучал сердито, Лили поставила на землю мешок с провизией и хлопнула в ладоши. Пес лишь бросил на нее терпеливый и мудрый взгляд.

Она заговорила с ним строго, терпеливо объясняя, почему им необходимо уйти, но, увидев, что он стоит как вкопанный, начала угрожать.

– Я тебя побью, если сейчас же не пойдешь – закричала Лили, но сразу опомнилась и подумала, что Габриэлю ее угроза, наверное, показалась столь же по-детски глупой, как и ей самой. Испустив стон отчаяния, она вновь подошла к собаке.

– Пойдем, Гэйб, прошу тебя, – принялась она умолять, наклонившись и заглядывая ему в глаза. – Нам надо уйти, а не то мы замерзнем. Ты мне нужен. Ну как, идем? – Лили отошла на несколько шагов. – Прошу тебя, – уговаривала она, протянув к нему руки.

Габриэль отвернул голову вправо, на миг ей показалось, что он смотрит на нее с отвращением. Прошла еще минута, и вот наконец он оторвал от земли задние лапы, встряхнулся, шумно хлопая длинными ушами, и рысцой последовал за нею.

Через час Лили заблудилась. К дому Меро она добралась из Боуви-Трэйси, то есть с востока, но на этом ее познания заканчивались. Не было ни дороги, ни тропинки, день стоял ненастный, водянистый, солнечный свет едва пробивался из-за серых туч. Как Меро находила дорогу? И спросить было не у кого, вокруг ни души. Она отшатнулась, едва не наступив на мертвого барсука, которого поначалу не заметила. Мешок был слишком тяжел, не стоило его так нагружать, у Лили заболела спина. Габриэль шел за нею следом, вместо того чтобы указывать дорогу. Когда она оборачивалась и взглядывала на него, он замирал на месте, глядя на нее с надеждой, словно ждал, что она вот-вот опомнится и повернет назад., Еще через час начался дождь. Солнце скрылось, уже нельзя было отличить восток от запада. В низинах стал собираться туман, плотный и белый, как молоко. По мере того как Лили шла вперед, он все больше густел. Земля стала чавкать и проваливаться под ногами; ею овладел настоящий страх. Она чувствовала, что идет в гору, но куда при этом продвигается, не могла бы сказать. Вдруг неожиданно показалась скала; камень был белее тумана и торчал из грубой болотной растительности, как голый череп. Лили нашла расщелину, достаточно широкую, чтобы втиснуться в нее и укрыться от ветра.