– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – эхом отозвался Кобб и, стоя в дверях, взглядом проводил хозяина, уходящего по дорожке, пока его не поглотила тьма.

Остаток ночи хозяин Даркстоуна провел в библиотеке, целенаправленно и методично напиваясь. Начал он с рома, но желанное опьянение все никак не приходило. Когда в небе на востоке проступили первые краски рассвета, он перешел на коньяк и почувствовал, что тиски рассудка начинают понемногу разжиматься, отпуская сознание на волю. Тело отяжелело и стало неподвижным. Ему казалось, что никогда раньше он не ощущал такой свинцовой усталости. Пришло утро. Растянувшись на длинном диване в библиотеке и с благодарностью ощущая приближение блаженного забытья, он наконец уснул.

Проснувшись, он почувствовал, что все его тело затекло и покрылось испариной, в голове шевелились ускользающие бессвязные обрывки какого-то страшного сна. Дрожащими руками он налил себе полный бокал коньяку и поднес к губам, но тут взбунтовался желудок. Пришлось осторожно поставить бокал на стол.

Когда Клей обнаружил брата, тот лежал, мрачно уставившись в одну точку.

– Ты жутко выглядишь, – заметил он напрямик. Дэвон откашлялся, чтобы задать вопрос.

– Как там… – Он передумал и задал другой:

– Где Кобб?

– Кобб? Думаю, у себя в кабинете. – Клей заглянул прямо в суровое и мрачное лицо старшего брата. – Лили все так же, – ответил он на невысказанный вопрос. – Пенрой приходил рано утром. Он считает, что запястье вывихнуто, но перелома нет. Он опять отворил ей кровь и натер шею и грудь спиртом с морской солью. Она отдыхает.

Дэвон повернулся к нему спиной.

– Одна из служанок, ее зовут Лауди, просидела с нею всю ночь, а сейчас при ней дежурит другая. Пенрой сказал, что заглянет завтра.

– Прекрасно, – кивнул Дэвон.

Наступило молчание.

– Обед готов. Ты не хочешь поесть?

– Нет. Мне надо выйти.

Выглянув через балконную дверь на террасу, Дэвон впервые заметил, что идет дождь. С моря поднимался холодный, липкий туман.

– Мне надо… – Он не мог придумать себе занятия. – Проедусь верхом.

И он вышел во двор прямо под затяжной послеполуденный дождь, оставив младшего брата в полном замешательстве. Остаток дня Дэвон провел в седле на самых отдаленных фермах, нанося визиты арендаторам по незначительным делам, с которыми обычно вполне справлялся Кобб, и вернулся домой, когда было уже темно. Он вошел в дом через служебный вход и направился прямо в кухню. Служанка, занятая чисткой кухонного горшка (он понятия не имел, как ее звать), едва не уронила его, завидев хозяина. Не говоря ни слова, Дэвон прошел в буфетную, нашел там остатки ужина – холодный суп, пирог с голубями и ватрушку со смородиной – и съел их стоя, запив все кружкой эля.

Дождь шел весь день, не переставая, он продрог, намокшая одежда прилипала к телу. Надо было вымыться, побриться, переодеться. Дэвон остановился у подножия лестницы, положив руку на столбик перил орехового дерева и вглядываясь в темноту. Стоит ему подняться, и он не пойдет в свою комнату, а направится прямиком в спальню Лили. Но Дэвон не хотел даже думать об этом: наложенное им на себя наказание еще не закончилось.

Поэтому он вернулся в библиотеку и, сняв мокрую рубашку, закутался в лежавший на диване мягкий плед. Коньяк показался ему божественным на вкус и легко прошел в горло. Усевшись за стол, Дэвон открыл один из своих гроссбухов и надел очки в стальной оправе. Дождь лил, не переставая, море ворчало и сердито шипело, накатывая на берег. Часы на камине пробили девять. Отшвырнув только что очиненное перо, он уронил голову на руки.

– Мистер Дарквелл! Сэр? Ваша светлость… Мистер Дарквелл?

Он не спал: тревожный шепот был так робок и тих, что не сразу проник в его сознание. Оторвав наконец голову от свернутых в кольцо рук, Дэвон взглянул на девушку, нерешительно переминавшуюся в дверях.

– Да, в чем дело?

Лауди подошла на полшага ближе.

– Это Лили, сэр. Я ужасно боюсь. Дэвон вскочил со стула.

– Что с ней?

– Я сказала мистеру Клейтону, как вы велели, но он тоже не знает, как быть. Велел бежать прямо к вам.

– Что с ней?!

Увидев, как он движется прямо на нее, высокий и обнаженный до пояса, шотландский плед перекинут через одно плечо, Лауди едва не пустилась наутек.

– Она все плачет и Никак не перестанет, – поспешно выложила она, прижимаясь спиной к косяку двери. – Раньше она совсем не плакала, а теперь… ну никак не может успокоиться. Прямо не знаю, что с ней делать! Лекарь говорит, опий надо давать помаленьку. Я так и делаю, но все равно не помогает. Мне так страшно. Мистер Дар… – Она запнулась, когда Дэвон протиснулся в дверь мимо нее и бросился бегом по коридору к лестнице с развевающимся за плечами пледом.

… Всего одна свеча горела на столике у кровати. В ее слабом свете он едва различал фигуру девушки, неловко скорчившуюся в боку под грудой одеял. Сначала Дэвон ничего не слышал, но, подойдя поближе, различил неясный тихий и жалобный звук. На секунду он замер, потрясенный звучащим в ее слезах безысходным отчаянием, потом подошел ближе к постели. Ее темные волосы разметались по подушке, в лице не было ни кровинки. Она прижимала сжатую в кулачок руку к губам, чтобы заглушить рыдания. Он положил руку ей на плечо и тихонько окликнул:

– Лили!

Она открыла глаза и, увидев, кто перед нею, с трудом вытерла слезы рукавом ночной рубашки, даже попыталась сесть. Не успел он ее подхватить, как она вновь упала на бок. Ее лоб покрылся испариной. Стиснув зубы от боли, она ухватилась за подушку, пока спазм не миновал, и наконец замерла, тяжело дыша.

Дэвон ощутил волну паники, окатившую его, как кипяток. Опустившись на колени у изголовья кровати, он прошептал:

– Что с тобой, милая? Где болит?

Она не ответила. Бережно, дюйм за дюймом он отвел назад одеяло. Ее левая рука неловко торчала вбок, забинтованное запястье бессильно лежало на матраце ладонью вверх.

– Рука беспокоит?

Она по-прежнему молчала. Ночная рубашка взмокла от пота, наволочка была влажной от слез. Он вспомнил о почерневшем и вздувшемся кровоподтеке у нее под грудью.

– Бок болит?

“Пара ребер, – всплыли у него в памяти слова доктора Пенроя. – Пара ребер сломана”.

В уголках крепко зажмуренных глаз Лили опять показались слезы.

– Болит в боку, Лили? – повторил он, шепча ей прямо в лицо. – Покажи мне. Скажи, где болит.

Мокрые от слез ресницы разлепились с трудом. Она открыла глаза, но так и не взглянула на него. Прошла еще минута. Наконец Лили отпустила подушку, которую продолжала сжимать все это время, и прижала ладонь к боку. Оба они перевели дух в один и тот же миг.

Дэвон встал. На ночном столике стоял пузырек с коричневатой жидкостью, уже наполовину пустой, а рядом чашка холодного чая и нетронутый ломоть хлеба с маслом.

– Ты принимала лекарство за последние два часа? – спросил он, вновь наклонясь к ней.

Одними губами она ответила: “Да”. Дэвон выпрямился; его губы сжались в тонкую линию. Он подошел к туалетному столику у противоположной стены и вернулся к постели, нагруженный фарфоровым тазиком, полным воды, и льняной салфеткой для лица. Лили лежала, свернувшись на самом краю матраца, сесть было негде, поэтому он, чтобы ее не беспокоить, сбросил с себя сапоги и забрался на постель позади нее. По ее телу пробежала судорога, когда он отвел назад тяжелые пряди волос, влажные от пота, и обтер смоченной салфеткой ее лицо и шею, а потом и руки, насколько позволяли длинные рукава ночной рубашки, стараясь, однако, не задеть поврежденного запястья. Склонившись над нею, Дэвон расстегнул перед рубашки и прижал мягкую ткань к ее груди, чувствуя, как исходящий от ее тела жар стремительно проникает сквозь влажную поверхность.

– Так лучше?