– Миссис Хау говорит, вы должны зайти к ней в комнату. – доложила она, едва завидев Лили.

– Когда, Доркас? Когда она велела мне зайти?

– Прямо сейчас, мисс. Ух, и злющая же она! – Тусклые глазки непривычно блеснули от возбуждения.

Лили оглядела длинный стол в надежде найти какие-нибудь остатки завтрака – обломок бисквита или недопитую чашку чая, – но он был пуст: даже полчища саранчи не могли бы обглодать его так чисто. На нее обрушилась волна усталости и тоски. А теперь ее ждет встреча с рассерженной и мстительной миссис Хау, которая, несомненно, возложит на нее какую-нибудь тяжелую работу за то, что она опоздала, а у нее даже нет под рукой никакого правдоподобного объяснения.

Комнаты экономки находились в коротком конце узкого, загнутого в форме буквы L коридора. Быть приглашенной туда для беседы само по себе считалось среди прислуги ужасным наказанием, которого всеми силами следовало избегать. С Лили этого пока не случалось, но среди слуг до сих пор были живы воспоминания о том, что произошло с Норой Пенглнан, шестнадцатилетней горничной, служившей в Даркстоуне за несколько месяцев до появления Лили. Подвальная версия совершенного ею злодеяния сводилась к тому, что она забыла переменить простыни в комнате младшего мистера Дарквелла в день стирки. Тот факт, что в роковой для нее день Нора по неизвестным причинам дважды лишилась чувств, очевидно, не был принят во внимание. Что именно произошло между девушкой и миссис Хау, так и осталось тайной; Нора вернулась после беседы вся дрожа и побелев, как мел, но ничего рассказывать не стала. Через несколько дней она сбежала из дома.

"Я не боюсь миссис Хау, – твердила себе Лили, проходя по коридору. Однако она заметила, что не спешит; непредвзятый наблюдатель сказал бы даже, что она еле волочит ноги. – Я ее не боюсь. – повторила она, фыркнув и решительно расправляя плечи, – потому что я не какая-нибудь Нора Пенглнан, бедная, необразованная девушка, которую может запугать угрозами мелочно жестокая экономка. Я – Лили Трихарн. Моя мать была настоящей леди, мой отец был дворянином”. Правда, ее отцу приходилось зарабатывать себе на жизнь, и некоторые из его занятий нельзя было считать безупречными в самом строгом смысле этого слова. Но он был хорошо воспитан и прилично образован, к тому же, насколько было известно Лили, он никогда не совершал бесчестных поступков.

Какой же все это вздор! Честное имя ее отца не имело никакого отношения к делу, да и ее собственное имя тоже. Ей предстоит выдержать неприятный разговор со злобной и вздорной женщиной, вот и все. Но что, если, изображая из себя прислугу на протяжении двух с лишним месяцев, она и в самом деле начала думать и чувствовать как прислуга? Вздор, повторила про себя Лили и решительным жестом трижды постучала в дверь комнаты миссис Хау.

– Да?

Она открыла дверь и вошла. Запах свежей выпечки все еще витал в комнате. Еще бы: этим утром миссис Белт пекла ячменные лепешки, которых никому из слуг, за исключением разве что Трэйера, не суждено было отведать. Экономка сидела за конторкой, просматривая счета. Она сделала вид, что не замечает Лили, и та поняла, что это первая стрела из ее арсенала. Сложив руки на поясе, девушка приняла, пожалуй, несколько преувеличенную позу вежливой покорности. Секунды шли, и ей стало отчасти даже смешно: она ожидала от своей противницы более хитроумной тактики. Но было нечто настораживающее в руках миссис Хау, лежавших на столе, – в этих тяжелых, по-мужски грубых руках. Одного вида этих рук было довольно, чтобы сделать самую мысль о веселье неуместной, не соответствующей моменту. Беспокойство Лили возросло вопреки ее собственной воле.

После затянувшегося молчания миссис Хау положила наконец перо и подняла голову. Она так долго поедала Лили взглядом, не говоря ни слова, что девушку стал разбирать нервный смех. Бедная Лили была готова выпалить в лицо экономке признание в совершении самых невероятных преступлений, лишь бы не видеть устремленного на нее, невыносимо действующего на нервы пристального взгляда. Это трюк, напомнила она себе, специально рассчитанный на то, чтобы смутить и запугать невежественную служанку. И все же ей с первого взгляда стало понятно, что эти свирепо выпученные бульдожьи глазки ничего не упустят. Возможно, в эту самую минуту они отыскивали на платье Лили непросохшие места или, хуже того, неотстиравшиеся пятна крови, которые она попыталась скрыть под фартуком. Тем не менее она каким-то чудом сумела сохранить спокойствие и не отвести глаз, хотя ей очень этого хотелось. Она знала, что того же хотелось и самой миссис Хау.

Экономка поднялась на ноги, тяжелая связка ключей у нес на поясе громко звякнула. Несмотря на свою тучность, она двигалась с плавностью питона.

– Ты пропустила завтрак, – заметила миссис Хау, остановившись сбоку от стола. Ее голос звучал подозрительно мягко.

– Да, мэм, – Лили покаянно склонила голову.

– Но ведь это против правил, не так ли?

– Да, мэм.

– Что же тебя так задержало в комнате хозяина? Ведь ты собиралась только отнести ему поднос с завтраком?

– Этого я не могу сказать.

– Не можешь сказать? Значит ли это, что ты не знаешь?

Все мысли вылетели из головы у Лили.

– Я… я потом поднялась к себе в комнату… Я забыла… мне хотелось переменить чулки.

– Чулки? Зачем?

– Я… я не знаю.

– Может, по глупости? Может, ты просто глупа, Лили?

– Нет, мэм. Я просто… переменила чулки. Боже, как все это отвратительно! Лили почувствовала, как внутри у нее все сжимается от гнева.

– Но я же велела тебе немедленно возвращаться на кухню и помочь поварихе, не так ли? – Миссис Хау все еще говорила, не повышая голоса.

– Да, мэм.

– Значит, ты ослушалась моею приказа?

– Я… да.

– Почему?

Лили с тиснула зубы.

– – Не знаю. Я забыла.

Миссис Хау подошла ближе. Они были одного рос-га, и теперь их лица оказались в нескольких дюймах друг о г друга. Чтобы не смотреть в глаза экономке, Лили сосредоточила свой взгляд на угрюмо поджатых губах миссис Хау. Они прилегали друг к другу, как две “ половинки булочки, разрезанной острым ножом.

– Забыла? – прошептала экономка. – Потому что ты глупа?

Лили не могла ответить.

– Ты глупа, Лили?

– Нет. Нет, мэм.

– Нет? Тогда почему же ты не сделала того, что было ведено?

– Я… не подумала.

– Потому что ты глупа?

Горло Лили свело судорогой. Она не могла вымолвить ни слова.

– Скажи это, – торопила миссис Хау. Ее голос превратился в хрипловатое довольное урчанье. – Признай это.

– Нет, прошу вас, – умоляюще прошептала Лили.

– Скажи!

– Нет. Я не глупая. – Но жгучая предательская слеза покатилась у нее по щеке: это было хуже, чем признание вслух. Лили обреченно склонила голову.

Экономка бесшумно отступила на шаг и подхватила два металлических ведерка, стоящих на столике рядом с конторкой. Ее движения стали резкими и угловатыми, в глазах засветилось удовлетворение.

– Глупость – одна из личин Сатаны. Она подлежит наказанию, ибо порок прячется под нею. Он скрывается под брюхом змея, подкарауливая невинных и незапятнанных. Порок должен быть наказан. – Она подошла к Лили и вручила ей ведра, каждое из которых вмещало не больше галлона [10]. – У нас кончился песок для чистки полов. Лили. Я хочу, чтобы ты наполнила оба чана в сарае при кухне. Доверху. Пользуйся только этими ведрами и не останавливайся, пока не наполнишь оба чана. Если ты прервешься, я опять тебя накажу. Поняла?

– Да, мэм.

Бессилие переросло в бешенство, поражение обернулось ненавистью. Лили готова была задушить миссис Хау голыми руками.

– Мы вместе изгоним дьявола, Лили. Поблагодари меня за это. – Экономка подошла ближе. – Поблагодари меня.

– Благодарю… вас. Благодарю вас… На мгновение Лили закрыла глаза.

– Мэм.

Миссис Хау улыбнулась. В непроглядной черноте ее взгляда девушка увидала настоящее злобное торжество. Лили вышла из комнаты вся дрожа.