Это, конечно, не для меня. Хотя Джилл без устали читает мне проповеди о добродетелях винтового пути. Но я – художник, и изящество художественных начертаний – высшая форма творения – призывает меня к беспрестанному творчеству.

Недавно я закончил композицию, которая принесла мне славу, представь себе: три четырехгранные пирамиды, соединенные между собой. И все их вершины украшают отдельные пирамиды. Все, кроме одной, куда я вписал тетраэдр для усиления комического эффекта. За это классики буквально заклевали меня, что доставило мне большое удовольствие – наконец-то я стал признанным асимметристом. Хотя они, конечно, немного пересолили – я, как и любой художник, верю в симметрию. Но также верю и в то, что застывшее совершенство симметрии просто необходимо слегка и обдуманно нарушить асимметрией для придания творению жизненной правды с оттенком легкой загадочности. Полагаю, ты назовешь меня романтиком. Но таково мое кредо, и я не стыжусь его.

Можешь, если хочешь, смеяться над моей концепцией запланированной асимметрии, тем более что природные катаклизмы и вторжение других червей все равно рано или поздно разрушат мои творения. Некоторые вообще сомневаются, можно ли назвать мою третью четырехгранную бипирамиду – пирамидой. Ее форма слишком далека от правильной. Поэтому мне нужно быстро сманеврировать в районе, уже на семьдесят процентов заполненном, чтобы успеть ее закончить. Да, это довольно вычурная фигура, но, однако же, не настолько, чтобы называть ее «дерьмом червячьим», как отозвался о ней один из критиков. Это резко и несправедливо.

Вот такие у нас взбитые сливки, в нашем мире искусства. Во всяком случае, я вызвал-таки брожение умов и доказал им, что выход за рамки примитивного понимания геометрических фигур возможен. В конце концов, художник имеет право на каприз. Это для него естественно.

Я обещал тебе как-то рассказать, чем я занимаюсь, так вот – этим. Конечно же, я все упростил, чтобы доступнее объяснить тебе. Начертание фигур играет гораздо большую роль в нашей жизни, чем я это показал. Но, думаю, я сказал достаточно, чтобы дать общее представление о самом принципе.

А чем занимаешься ты, Роберт?

Всю эту неделю я воплощал в жизнь псевдошестиугольник, явившийся мне во сне. Это довольно приятное занятие, которое помимо легкого эстетического удовольствия содержит много прямых линий, во время которых я могу развивать достаточную скорость и, следовательно, запасаться энергией для общения с тобой. Дублируя эту схему, я удовлетворил свою страсть к формам, при этом без активного творческого процесса. Я делаю это машинально, так как занят обдумыванием поистине великих проектов. Некоторые из них могут изумить даже тебя! Ну а Джилл решит, что я вообще рехнулся. Но пока я воздерживаюсь от воплощения этих весьма рискованных структур, отчасти из-за Джилл, отчасти потому, что немного трушу. Но главное – потому, что берегу свою внимание/энергию для общения с тобой, Роберт.

Я не очень понял твое объяснение того, чем ты занимаешься. Но, похоже, главное все же ухватил: ты, как и я, создаешь популярные эстетические конфигурации. Твой термин «оплата работы» я понимаю так, что твоя слава растет и ты можешь получать больше «средств к существованию», то есть пищи в той форме, в какой ты ее потребляешь. То есть ты – создатель и продавец «червоточинных структур» вашего мира. О, как мы с тобой похожи! Вот только с самим понятием «продажа» я пока не разобрался. Я понял, что твои «червоточинные структуры», которые ты называешь «рассказами», можно каким-то образом отделять от мест, где они запечатлены, и свободно перемещать. Я понял, что ты отдаешь их своим твердым друзьям и они каким-то образом тебя за них вознаграждают. Но я не могу понять каким! Может, ты объяснишь подробнее?

Пока что мне это кажется странным: чем еще они могут вознаградить тебя, кроме славы? И как они могут распоряжаться твоей пищей или, как ты ее называешь, «средством к существованию»? Я-то полагал, что вы, как и мы, сами кормите себя. Как я уже объяснял тебе, мы создаем из червоточин художественные структуры, и вознаграждаться они могут только славой, так как никто не может нарушить изоляцию, в которой мы живем. Мне трудно представить себе получение пищи от других. Разве что с взаимной аннигиляцией. Пожалуйста, объясни подробнее.

Сегодня большая часть твоего послания была искажена, и я понял ее лишь урывками. Но хорошо, что я вообще тебя услышал! Думаю, самое главное я чисто интуитивно ухватил: ты сказал, что у тебя сейчас трудности с поисками направления твоей последней червоточины. Ты блуждаешь в лабиринте, полном опасных и двусмысленных тупиков, конца не видно, а «жить на что-то надо» (разъясни мне, что ты имеешь в виду, в следующий раз). И поэтому ты не можешь подняться над обстоятельствами и сфокусировать внимание для общения со мной. Я все прекрасно понял: ты вовсе не собираешься отделаться от меня. Ты хочешь продолжать наше содружество. Так выходи на связь, когда сможешь. Твой друг Рон из рода Червей – свой парень. У меня ведь тоже бывают свои трудности, и поэтому мои сигналы тоже бывают неровными.

И причины, по которым ты не рассказывал обо мне своим друзьям, мне тоже ясны! Но ты говоришь, что у тебя есть идея, как обнародовать полученную от меня информацию. Ты хочешь при помощи своих художественных средств придать ей более приемлемую форму – «рассказа».

Так валяй, дружище! Кстати, наши разговоры и мне навеяли кое-какие идеи.

Красота телепатического общения в том, что все твои мысли при передаче автоматически трансформируются в символы и термины, понятные тому, с кем ты общаешься. Например, твое имя, которое, возможно, я вообще не смог бы выговорить, превратилось для меня в привычное «Роберт» (у меня есть пара друзей, которых зовут точно так же!).

Я все думаю о тебе и твоей сфере, по которой ты ползаешь, да еще зная ее форму, – просто чудеса какие-то!

У нас все совсем по-другому – живем внутри, а не на поверхности. Ведь мы черви. Или, точнее, червоиды (у нас несколько рас).

Ты представляешь, Клаус выказал определенный интерес к нашему с тобой общению, чем меня несказанно удивил.

– Я вовсе не собираюсь верить тому, чего не могу проверить на собственном опыте, – сказал он. – Но это твое… назовем это «контактом», короче, то, чего ты достиг, открывает новые и даже очень интересные возможности. Наши ученые уже давно знают, что вполне могут существовать миры, где поверхность определима настолько, что ее можно измерить. Но до сих пор мы не имели реальных тому доказательств. Правда, твое доказательство для меня тоже не имеет веса. Но если хотя бы на минуту допустить, что это так, то перед нами открывается обширное поле для размышлений.

– Ну и как, доказывает ли это, что наш мир таки имеет поверхность? – спросил я.

– О нет, милый мальчик. Как раз наоборот. Если только твой контактер говорит правду, то это как раз и доказывает, что наш мир вообще не имеет поверхности. И доказывает это с позиции истинного знания, а не идеалистических голословных утверждений.

– Так ли это важно?

– Еще как важно! Идеальные концепции – это не более чем логические построения, истинность которых зависит от их внутренней стройности, служащие в основном для того, чтобы вышибать из седла прагматиков, а также инструментом познания того, насколько реальность отличается от идеала.

– Я все равно не понял, почему факт того, что его мир имеет поверхность, служит доказательством того, что наш мир ее не имеет?

– По методу «от противного». Это решение естественно вытекает из космологических доказательств, предоставленных твоим корреспондентом. Честно говоря, я не уверен, что это вообще что-то доказывает. Мне нужно еще проконсультироваться на эту тему у моих коллег, работающих в подобном направлении.

Я художник по призванию. И, может, это основное призвание для всех нас. Но философия и, главным образом, метафизика играют в нашем быту жизненно важную роль. Особенно в выборе направления. У вас, как я понимаю, все по-другому. До чего же вы счастливые существа! А со мной сегодня случилось такое, что я до сих пор не могу успокоиться: я просто чудом не влетел в ловушку, где аннигиляция была бы обеспечена на девяносто девять процентов.