– Кого? – нетерпеливо спросил Джон.

Анна покачала головой. В глазах ее сверкнули искорки.

– Ты очень удивишься, когда узнаешь, кто этот счастливчик. Подумай на досуге и попробуй угадать. А сейчас займемся более неотложными делами. И самое неотложное из них – Хальдемар.

– Да, – сказал Джон. – С ванирцем придется нелегко. А как Драмокл отнесся к тому, что от него сбежала жена?

– Насколько мне известно, он еще не в курсе. Перейдем к делу!

Верхняя часть Ультрагноллского дворца представляла собой фантастическое сочетание шпилей, башен, крутых скатов с крытыми гонтом свесами, щипцов, нефов, фронтонов и так далее. Там, где крыши были плоскими, на них цвели сады с беседками, клумбами, водопадами, фонтанами, статуями, деревьями, скамейками, холмами и долинами.

Отто находился в саду на крыше над Военной палатой. Растянувшись на белом плетеном шезлонге, он курил сигару, скрученную из листьев рапунзеля – пахучих и чуточку дурманных. На столике рядом с шезлонгом стояла бутылка лигозлачного вина, выжатого из красно-коричневых виноградных гроздьев, произрастающих на аардваркском плато Ургенгаа. Для человека, только что потерпевшего крушение всех надежд, он выглядел странно умиротворенным. Полулежа в удобной позе, Отто наслаждался великолепным видом с крыши. Над головой, хлопая крыльями, летали красноперые сикофанты. Отто отдыхал.

Драмокл, сопровождаемый Сорочкой, поднялся в сад. Отто глянул на них, приветливо кивнул и вернулся к спокойному созерцанию пейзажа.

– Слушай, пап, – сказал Драмокл, – мне жаль, что все так для тебя обернулось. Я знаю, сколько трудов ты отдал этому бессмертию.

Отто улыбнулся, но не ответил.

– Я просто не мог поступить иначе, – добавил Драмокл.

– Когда ты сдался Джону, – заговорил наконец Отто, – я пришел в такую ярость, что чуть было не убил тебя. Я мог бы сделать это запросто. Мне пришлось напрячь всю силу воли, чтобы сдержаться. Но когда первый порыв прошел, я вдруг понял, что на душе у меня удивительно легко и покойно. Странное ощущение. Мне нужно было осмыслить его.

– Поэтому ты забрался сюда?

– Это мое любимое место. Я сел в шезлонг и начал думать – но от мыслей меня постоянно отвлекали всякие внешние впечатления.

– Какие? – спросила Сорочка.

– Ветерок, овевавший лицо. Аромат хорошей сигары. Облака, бегущие по небу. Я неожиданно заметил тысячу мельчайших деталей и получил от этого массу удовольствия. До меня вдруг дошло, что, стремясь всю жизнь к бессмертию, я почти не насладился жизнью.

– А я наоборот, – сказал Драмокл. – Я всю жизнь плыл по течению, развлекался и ни о чем не тужил. Ну и что я получил в результате?

– То же, что и я. Жизнь – то есть вот это мгновение.

– Если так, – сказал Драмокл, – выходит, что жизнь у всех людей одинакова. Никто не владеет ничем, кроме настоящего мгновения, если я правильно тебя понял.

– Да, мгновение – это все, что у нас есть, – сказал Отто. – Я по наивности своей воображал, будто, продлевая отпущенные мне мгновения, я продлеваю жизнь. Но жизнь не измеряется годами и десятилетиями. Сердце ведет совсем иной счет. Интенсивность – вот единственная мера, которую оно признает.

Сорочка кивнула, но Драмокл сказал:

– Боюсь, я не совсем понимаю.

– Низшая степень интенсивности, – сказал Отто, – это сон или бессознательное состояние. Если бы спящий человек был способен жить вечно, мы не назвали бы его бессмертным, по крайней мере, в общепринятом смысле слова. Жить ради будущего, пренебрегая настоящим, – все равно что проспать свою жизнь.

– Для меня это слишком абстрактно, – сказал Драмокл. – Но ты не выглядишь разочарованным, и я этому рад. Ты выглядишь счастливым. Я никогда не видал тебя счастливым раньше.

Отто подошел к балюстраде и окинул взглядом город.

– Я верил, что цель магии – знание. Теперь я вижу, что ошибался. Цель магии – понимание.

– Разве это не одно и то же?

– О нет! Знание – это что-то вроде орудия для достижения власти. А понимание – своего рода отречение от нее. Понимание выше тебя самого: ты не можешь им манипулировать, ты можешь его только принимать.

– Ладно, отец, – сказал Драмокл. – Твои философские откровения мне не по зубам. Ты спокоен и доволен – а больше мне ничего и не надо. Я понимаю, что разговор о будущем тебе неприятен в свете последних событий, но все же не могу не спросить: чем ты думаешь заняться?

– Кое-какие мысли по этому поводу у меня есть. – Отто пыхнул сигарой. – При всей своей любви к Глорму здесь я не останусь. Если честно, тут у вас настоящее болото. Земля – вот где мое место. Она подвластна мне, конечно, но я не потому хочу вернуться. Я, наверное, передам свою политическую власть кому-нибудь и уйду на покой. У меня есть вилла на Капри, домик на Ипанеме, плавучий дом в Кашмире, ранчо на Ивисе, дом в Париже и пентхаус в Нью-Йорке. Я уверен, что найду чем заняться. Земля – местечко интересное. Если хочешь, возьму тебя с собой.

– Меня? – сказал Драмокл. – На Землю?

– Тебе она понравится, – заверил его Отто. – Там уйма увлекательных возможностей для способного молодого человека вроде тебя. Ты же отрекся от престола, верно?

– Да, – сказал Драмокл. – Я решил, что так надо. Иначе Джон мог начать бомбардировку Глорма.

– Что он собирается делать дальше, не знаешь?

– Нет пока. Они с Анной еще не решили.

– Для тебя это может плохо кончиться.

– Сомневаюсь, чтобы Джон осмелился казнить меня, – сказал Драмокл. – Его толкает против меня не столько ненависть, сколько уязвленное самолюбие.

– Но он может подвергнуть тебя унижениям. Он с детства был жутко злопамятным.

– Ничего, как-нибудь переживу.

– Да, но зачем? Поехали лучше со мной на Землю. Я покажу тебе новый мир.

Драмокл помедлил с ответом, старательно подбирая слова. Он любил новые миры, приключения, чувство новизны. Но только не в компании с Отто. Не то чтобы он затаил злобу против отца. Он даже сочувствовал старому королю. Но жить с ним рядом не хотел – не хотел, чтобы его поминутно учили уму-разуму и наставляли на путь истинный.

– Это очень заманчиво, – сказал Драмокл, – и я искренне благодарен тебе за приглашение. Но я все еще король и должен испить свою чашу до дна.

Отто кивнул.

– А ты, Сорочка? На Земле я смогу дать тебе все, что пожелаешь. Мне приятно твое общество. Вернешься со мной?

– Спасибо за заботу, – поблагодарила Сорочка, – но я останусь.

Отто взглянул на нее с удивлением. Потом рассмеялся и сказал:

– Ну что ж. «И сыр один остался», как говорится в древней земной считалке. Удачи вам. – Он обнял сына и решительно произнес: – Все, мне пора.

– Но как ты доберешься до Земли? – спросил Драмокл. – Я думал, тебе нужен большой взрыв, чтобы пройти между реальностями.

– Взрыв был нужен, чтобы держать червоточину между реальностями Глорма и Земли открытой постоянно. А перебросить себя одного я могу и так.

Он вынул из рукава плаща какой-то маленький камушек, зажал его между большим и указательным пальцами, и Драмокл увидел, что это ограненный кристалл. Отто дотронулся до кристалла свободной рукой – и в ладони у него оказался еще один, точно такой же. Потом еще один, и еще, и еще. Набрав дюжину кристаллов, он выложил из них круг на каменных плитках пола. Когда последний камушек коснулся пола, ослепительное белое сияние соединило кристаллы. Драмокл с Сорочкой отпрянули. Отто ступил в сияющий круг.

– Прощай, сын мой. Счастливо оставаться, Сорочка.

Сияние вспыхнуло еще ярче и погасло. Отто исчез, и с ним исчезли все кристаллы.

– Странный, как всегда, – сказал Драмокл. – Всего хорошего, отец. Дай бог тебе найти покой и счастье на Земле.

Они с Сорочкой постояли молча, глядя на крыши Ультрагнолла. Потом Драмокл спросил:

– Почему ты не вернулась на Землю с Отто?

– Мне нравится здесь, – сказала Сорочка. – На Глорме я личность особенная, почти как принцесса. А на Земле я снова стану обычной закомплексованной еврейской девушкой. Но есть и другая причина…