Парети сморщился.
– Проехали, – потребовал он.
– Ах, но случай второй! – промурлыкал Болл. – Вторым случаем был Эштон, тот самый, по которому назвали заболевание. Он стал разговорчив до эхолалии[11]. В один прекрасный день он начал левитировать перед довольно большой толпой зрителей. Он висел на высоте восемнадцати футов без видимой опоры, держа перед толпой речь на загадочном языке собственного изобретения. А потом растворился в чистом воздухе, и больше о нем ничего не слышали. Оттуда и пошла болезнь Эштона. Случай третий…
– А что случилось с Эштоном? – перебил его Парети с некоторым оттенком истерии в голосе.
Болл молча развел руками.
Парети отвернулся.
– Случай третий обнаружил, что может жить под водой, но не в воздухе. Он довольно счастливо прожил два года в коралловых рифах близ Марафона во Флориде.
– А с ним-то что случилось? – осведомился Парети.
– Его прикончила стая дельфинов. Первый зафиксированный случай нападения дельфинов на человека. Мы долго удивлялись, что же он им такого сказал.
– А остальные?
– Номер четвертый на данный момент живет в сообществе Провала Озабль. Держит грибную ферму. Разбогател. За исключением облысения и потери мертвых слоев кожи (в этом ваши случаи, кажется, идентичны), мы не смогли найти никаких признаков заболевания. С грибами он обходится просто мастерски.
– Звучит неплохо. – Парети приободрился.
– Возможно. Но вот номеру пятому не повезло. Совершенно невероятная дегенерация внутренних органов, сопровождаемая наружным их ростом. Вид у него при этом был абсолютно сюрреалистический – сердце болтается слева под мышкой, кишки намотаны на талию, и тому подобное. Потом у него начали расти хитиновый экзоскелет, антенны, чешуя, перья – словно его тело не могло решить, во что же ему превратиться. Наконец оно сделало выбор – анаэробный вид дождевого червя, что довольно необычно. Последний раз его видели, когда он закапывался в песчаные дюны близ Пойнт-Джудит. Сонар следил за ним несколько месяцев, до самой Центральной Пенсильвании.
Парети передернуло.
– Там он помер?
Болл снова молча развел руками:
– Мы не знаем. Может быть, он лежит там в норе, неподвижный, высиживает партеногенетические яйца невообразимого нового вида. Или перешел в предел всех скелетных форм – в мертвый, неразрушимый камень.
Парети сжал безволосые руки и по-детски вздрогнул.
– Го-осподи, – прошептал он, – ничего себе перспективочка. Только об этом всю жизнь и мечтал.
– Ваш конкретный случай может оказаться приятным, – осмелился вставить Болл.
Парети глянул на него с неприкрытой злобой:
– Ну ты, непрошибаемый ублюдок! Сидишь тут под водой и хохочешь до колик, пока говно жрет какого-нибудь парня, которого ты в жизни не видел. Как ты развлекаешься, интересно – тараканов жаришь и их вопли слушаешь?
– Не вините меня, мистер Парети, – монотонно проговорил врач. – Вы выбрали себе работу, не я. Вам сообщили о риске…
– Мне сказали, что подхватить говенную заразу почти невозможно; все это было в контракте мелкими буквами, – встрял Парети.
– …Но вам сообщили о риске, – настаивал Болл. – И вы получали премиальные за риск. Вы не жаловались ни разу за те три года, что деньги рекой лились на ваш счет, так не нойте теперь. Это просто непристойно. Зарабатывали вы примерно в восемь раз больше, чем я. На эти деньги вы можете неплохо утешиться.
– Да, премиальные я получал, – рыкнул Парети, – а теперь я их отрабатываю! Компания…
– Компания, – подбирая слова, произнес Болл, – ни за что не отвечает. Следовало читать то, что в контракте стоит маленькими буковками. Но вы правы: вы действительно отрабатываете свои премиальные. По сути дела, вам платили, чтобы вы подверглись риску заразиться редкой болезнью. Вы играли на деньги Компании в азартную игру – подхватите Эштона или нет? Играли и, к сожалению, кажется, проиграли.
– Я не вашего сочувствия ищу, – ядовито заметил Парети, – которого, кстати, и нет. Я ищу профессионального совета, за который вам платят – по-моему, переплачивают. Я хочу знать, что мне делать… и чего ожидать.
Болл пожал плечами:
– Ожидать неожиданного, конечно. Вы ведь только шестой случай. Четкой закономерности до сих пор не установлено. Болезнь эта так же многолика, как и ее возбудитель… говно. Единственное, что есть общего… и я не уверен, что это можно назвать общим…
– Кончай вокруг да около ходить, твою мать! Колись!
Болл поджал губы. Он явно собирался довести Парети до точки кипения.
– Общий элемент таков: происходит радикальное изменение взаимоотношений между жертвой и внешним миром. Трансформации могут быть органическими, вроде роста наружных органов и функциональных жабр, или неорганическими, наподобие левитации.
– А что с номером четвертым? Он же вроде здоров и с ним все в порядке?
– Не совсем в порядке. – Врач нахмурился. – Его отношение к грибам я назвал бы извращенной любовью. Можно добавить, взаимной. Некоторые исследователи полагают, что он сам стал разумным грибом.
Парети начал грызть ногти. В глазах его вспыхнуло безумие.
– Ну неужели нет никакого средства, ну хоть чего-нибудь?!
Болл воззрился на Парети с плохо скрываемым отвращением:
– Слезы и сопли вам точно не помогут. Да, наверное, и ничто не поможет. Сколько я понимаю, номер пятый пытался сдерживать развитие болезни силой воли, концентрацией… и всей прочей шарлатанщиной.
– Помогло?
– Ненадолго – возможно. Не могу быть уверенным. В любом случае это всего лишь догадка – болезнь все равно его сожрала.
– Но это возможно?
Болл фыркнул:
– Да, мистер Парети, возможно.
Он покачал головой, будто поверить не мог, что слышит такое.
– Помните, что ни один из случаев не похож на предыдущий. Не знаю, каких радостей вам стоит ожидать, но что бы это ни было… это определенно будет необычно.
Парети встал:
– Я с ним буду драться. Оно не сожрет меня, как остальных.
На лице Болла отразилось омерзение.
– Сомневаюсь, Парети. Я не встречался с остальными, но, сколько я могу судить по записям, духом они были куда сильнее вас.
– Почему? Потому что я потрясен?
– Нет, потому что вы слизняк.
– Ты тоже не больно похож на сострадательную мамочку!
– Я не собираюсь изображать скорбь оттого, что вы подхватили Эштона. Вы делали ставку – и продулись. Кончайте ныть.
– Вы это уже говорили, доктор Болл.
– И повторю!
– Это все?
– С моей стороны все, это точно, – фальшиво пропел Болл. – А вот для вас – далеко не все.
– Вы уверены, что не хотите мне больше ничего сказать?
Болл кивнул с неудержимой ухмылкой медицинского зомби. Он даже не успел убрать усмешку, когда Парети быстро шагнул к нему и врезал кулаком ему под ложечку – чуть пониже сердца. Глаза Болла выступили из орбит почти как говно, а лицо сменило три оттенка серого, прежде чем сравняться цветом с лабораторным халатом. Парети поддержал его левой рукой под подбородок, а правой нанес короткий прямой удар в нос.
Болл замахал руками и упал спиной на стеклянный шкафчик с инструментами. Стекло с треском лопнуло, и Болл соскользнул на пол, все еще в сознании, воющий от боли. Он пялился на Парети, пока тот разворачивался к дверям. Сборщик обернулся через плечо, и лицо его в первый раз с той минуты, как он вошел в лазарет, осветила улыбка.
– Херовые у вас манерочки, док, – сказал он и только тогда вышел.
Согласно закону ему давался час, чтобы покинуть «Техас-Тауэр». Он получил последний чек – зарплату за последнюю девятимесячную смену. К зарплате полагалось приличное выходное пособие. Хотя все знали, что болезнь Эштона не заразна, но, когда направлявшийся к выходному шлюзу Парети проходил мимо Пегги Флинн, она грустно глянула на него и попрощалась, однако поцеловать себя не позволила. Вид у нее был застенчивый.
