– Мы не одни? – вдруг с тревогой негромко спросила принцесса. Мягким кошачьим движением она поднялась с колен Кадета и посмотрела в ту же сторону, в которую смотрел он. Она стояла твердо, сравнявшись ростом с сидящим на камнях Кадетом. – Баку! – позвала она приказным тоном, а когда конь подошел и встал рядом, принцесса вставила ногу в стремя. Но взмаха тела в седло не последовало. Конь ждал привычного движения, а его не было, и он переступал с ноги на ногу. Именно в это мгновение Кадет почувствовал, что принцесса ждет от него действия. Как подсадить ее на коня? Положить руки на бедра и приподнять? Инстинкт подсказал: ты сейчас ей отец, охранитель. Как бы сделал то, что нужно, ее отец? Он заколебался. На миг. И он решился – подложил ладонь ей под ягодицы – упругие девичьи ягодицы, через ее одежду он почувствовал их – и легко подбросил их вверх. Принцесса приняла это как должное. Взлетела на коня, как птица. Твердо взяла поводья в руки.

– Там два человека. Ваши люди, – сказала она, накинула на голову капюшон и тронула вороного. Кадет шел позади всадницы, сматывая веревку, и был сам не свой.

– Может быть, сегодня ты отнесешь ей еду, мастер? – спросил невинным голосом лорд Барк тем же вечером. – Я прикупил у торговцев немного овощей, зимних, правда, а то вареное зерно ей надоело.

– Не слишком ли будет силен напор, мой лорд? – таким же невинным тоном спросил Кадет.

На ночь в повозке укладывались так: после ужина и вечернего омовения первой в повозку забиралась принцесса. Она ложилась в дальней ее части, клала голову на узел со своей одеждой и, затихала. Кадет всегда ложился у заднего полога повозки и так спал до середины ночи, а затем сменял лорда Барк. Чаще всего лорд ложился в задней части повозки и с головой укутывался одеялами: он доверял Кадету и не любил прохладу ночи. Ночной дежурный у костра никогда не оставался один – под какой-нибудь ближней повозкой вместе с ним не спали два негласных охранника, люди лорда Соллера. Не все они хорошо знали свое дело, и, случалось, сильно шумели. Кадет мог бы их поучить мастерству негласной охраны, но не делал этого – опыт подсказывал ему: добрыми делами вымощена дорога в ад!

А в эту, после неудачной вечерней прогулки, ночь принцесса долго не могла уснуть, ворочалась, а вместе с ней и Кадет. Он ждал, он надеялся, на этом и был построен его план: пусть она спросит! И она спросила, тон был требовательный:

– Что там дальше стало с тем человеком? – Кадет промолчал. Принцесса добавила, – Мастер Каддет, ты не спишь?

– Пропасть, которую выбрал для своей смерти тот человек, была глубока, широка и на ее дне лежали острые камни, – легко продолжил Кадет, улавливая тревожно шевеление у задних колес повозки лорда Барка. – Надо было просто подойти к краю – и прыгнуть. И лететь, как камень, на камни. И разбиться на мелкие кусочки, как камень. Я падал в такую пропасть, принцесса, я знаю, как это долго – лететь к смерти. – Он помолчал, проверяя напряженность тишины в повозке. Напряженность была высокой. Он вздохнул. – И вот в один день, когда по небу поплыли тяжелые тучи, и запахло приходящей грозой, человек, снова укреплявший стену своего укрытия, не удержал и уронил тяжелый камень себе на ногу. Не сломал, просто сильно ушиб и исцарапал ногу около колена. И еще – его ноге в ушибленном месте было больно… Конечно, совсем не так сильно, как у него могла болеть голова, и по-другому. Пока он тер и грел руками ушибленное место, налетела гроза. Он ее ждал уже с надеждой избавиться, наконец, от ужаса его жизни. Но боль в ноге мешала ему легко подбежать к пропасти, оттолкнуться от ее края и прыгнуть. И он тер ушибленное место, тер и гладил. И еще – он заметил, что в этот раз голова у него не раскалывалась от боли, только немного ныла. Больше она никогда у него так страшно, как раньше, не болела, хотя грозы и ветры становились все чаще, а потом начались снежные метели. Он жил в этом укрытии всю зиму, потому что не мог из-за глубокого снега и плохой одежды пойти домой, а весной он вернулся домой, где его уже не ждали и думали, и даже надеялись, что он умер или убил себя. Он вернулся здоровым. – Кадет сделал паузу. – И вся эта история – правда. Ты не спишь, принцесса? – спросил он шепотом. В ответ она шумно повернулась на другой бок, и своим ночным зрением он увидел ее открытые глаза.

– Значит надо сильно ударить по ноге около колена и голова перестанет болеть, мастер Каддет? – он никогда не слышал такой ее голос, мелодичный и глубокий.

– Надо знать точное место. Ведь тот человек только узнал, первым узнал, что боль, короткая боль в одном месте убивает длинную, сильную и повторную боль в другом. Так научились лечить разные боли.

– В твоей стране, мастер Каддет?

– Да, принцесса. А потом узнали много таких мест на теле… А есть еще лучше способ… Но он годится только для тех, кто готов довериться…

– Откуда ты, мастер Каддет? Если ты ответишь – это не важно, что мы не одни? – Кадет услышал усмешку в ее голосе.

– Я – с Холодных Земель, принцесса. Это не секрет. Там я многому научился. И на других Землях тоже. Я знаю свою вину перед тобой, принцесса: ведь это я ударил тебя тогда, в бою, в голову. Поэтому она болит. Я хочу вылечить тебя. Я сумею.

– Лучше бы ты меня тогда убил… – прошептала принцесса. Глаза у нее были открыты.

– Я чужой человек на ваших Землях, – мягко произнес Кадет. – Я не знаю, во что ты веришь. Я верю в Судьбу. Я верю, что раз тогда в бою я не убил тебя, значит, у тебя есть другая Судьба.

Принцесса ему не ответила, она лежала молча, смотря в потолок навеса повозки. Потом она заснула. А Кадет заснул не сразу. Сначала его беспокоили тревожные мысли, а позже, впервые, он принял восторженную и, наверно, случайную ментограмму Монаха: "Какую книгу я нашел, Каддет!…", похоже, с Монахом все было в порядке, потому что ментограмма была серебряного цвета и звука.

Весь следующий день и еще два дня прошли как обычно, принцесса опять словно не замечала Кадета и не разговаривала ни с кем. Настроение у лорда Барк падало по мере приближения порта. Он ничего не говорил Кадету, ни единым жестом не проявлял своих чувств, и такая выдержка вызывала уважение.

Но вот сегодня днем Кадет надел на лицо маску и выглянул из повозки, окинул взглядом небо и горизонт и сказал, словно в никуда:

– Сегодня будет сильная гроза, принцесса. – Он был уверен, что она, сидевшая к нему спиной, а лицом к грязноватой коже навеса, услышала его. – Ты, наверное, чувствуешь ее приближение. Разреши мне помочь тебе!

Спина пленницы вздрогнула, она повернула к нему голову, и он увидел дрожащие губы и светлые большие глаза, в которых стояли слезы. И еще слезы висели на ресницах. Такие же слезы боли в глазах он видел уже – у матери, ее единственные в его жизни слезы. Это ее человеческая часть откликнулась на их последнее прощание: племя отвергло его, мать отказалась следовать за ним, и он уходил дальним рейсом и, наверное, навсегда, в Синюю галактику, к новангам.

– Почему ты тогда не убил меня!? – принцесса качала головой из стороны в сторону, глаза у нее плыли, слезы бежали по горячим щекам, губы были искусаны.

У Кадета дрогнуло сердце. Дитя, девочка… Ладно, будь что будет, древние говорили: поступай как должно, а потом будет так, как будет. Дальше он действовал на автомате: шагнул вперед вглубь повозки, мягкой рукой, но сильно и властно толкнул принцессу в лоб, чтобы она упала на свое ложе – она упала на спину. Сел рядом, вынул из кармана плаща бутылочку с бальзамом, намочил тряпицу, дезинфицировал нужные зоны, левой рукой прикрыл стекленеющие от приступающей боли глаза девушки, а правой рукой – одну за другой безошибочно-точно ввел девять игл в лицевые и височные точки по схеме "Горячая голова". Конечно, если бы у него был под рукой сканер-томограф из медицинского отсека "Робинзона", он бы для полной гарантии провел еще пару игл в края костной трещины…

– Спи! – шепнул он не сопротивляющейся принцессе. – Я разбужу тебя! – Посмотрев ему в глаза, она послушно опустила веки. – Не бойся, девочка, – шептал он у нее над головой. – Спи!…