Блудница

В международных связях Византия меняла партнеров и союзников подобно дамам римского лупанария, меняющих своих клиентов в зависимости от содержимого их кошельков. Некоторые сравнивали Ромейскую державу с «блудницей». Никита Хониат восклицал с явной иронией: «Кому ты только не отдавалась!» Но это издержки имперского мировосприятия. Византия хотела отвести Древней Руси роль «обслуги», ведь и русская церковь находилась в зависимости от патриарха Константинополя, и высшее духовное лицо в России, киевский митрополит, назначался (по сути, до самого татарского нашествия) из Константинополя. Когда же русские попытались (в 1051 и 1147 гг.) сами себе назначать митрополитов, собором русских епископов в Киеве, ромеи их не утвердили. «Нет того в законе, – доказывали они Киеву, – чтобы епископы ставили митрополита без патриарха. Патриарх ставит епископов». В итоге киевляне вынуждены были признать его власть. Взаимное соперничество патриархов, их непомерное честолюбие и корыстолюбие, как и их гордыня, вызывали междоусобия. Но даже самый совершеннейший в мире религиозный закон, как и любой закон вообще, где бы то ни было, невозможно проводить в жизнь без наличия денег.

Митрополит Киприан

Вскоре стало ясно: получить высокий церковный пост в Константинополе без хорошей взятки почти невозможно. М.Н. Тихомиров писал о том, как митрополит Пимен прибыл в Константинополь (1376). И «для поставления в митрополиты Пимену понадобились большие деньги, чтобы оплатить все расходы и все взятки, связанные с его поставлением на русскую митрополию. Деньги он взял у фряг и бессермен, т. е. у итальянцев и турок». К таким же действиям прибегнул соперник Пимена – митрополит Киприан, дав греческим купцам с ростовским архиепископом Феодором заемный документ (кабалу) на тысячу новгородских старых рублей (громадную сумму). Кабалу отдали в Константинополе банкиру Николаву Диорминефтру. «Главным обеспечением этого документа должны были явиться меха (хорошие белки по 5 рублей за тысячу)… Кабала была воистину кабалой, что по-русски обозначает невыгодное обещание или просто закрепощение человека путем долговых обязательств, так как Киприан обещал греческим купцам заботиться об их путешествии и оплачивать все их расходы и даже прокормление во время путешествия до реки Буга». По ней взимать долг можно было со всякого русского, оказавшегося в то или иное время в Кафе, в греческой или татарской землях. Давая такое соизволение греческим ростовщикам, митрополит Киприан тем самым ухудшал положение русских.

Византия. Иван II Комнин. 1118–1143 гг.

Следующая история характеризует византийскую церковь. Князь Андрей Бо-голюбский обратился в Царьград к патриарху с просьбой об учреждении особой митрополии для Северо-Восточной Руси и направил в Византию с княжеской грамотой избранного князем кандидата в митрополиты – суздальского архимандрита Феодора. Патриарх Лука Хризоверг согласился посвятить Феодора, но не в митрополита, а лишь в епископа Владимирского, почтив епископа Феодора правом ношения белого клобука. На Руси это отличительный признак церковной автономии. В 1167 г., когда умер в Киеве св. Ростислав, двоюродный брат Андрея, умевший вносить умиротворение в сложную политическую и церковную жизнь того времени, из Царьграда был прислан новый митрополит, Константин II. Новый митрополит потребовал, чтобы епископ Феодор явился к нему для утверждения. Святой Андрей вновь обратился в Царь-град за подтверждением самостоятельности Владимирской епархии и с просьбой об отдельной митрополии. Сохранилась ответная грамота патриарха Луки Хризо-верга, содержащая категорический отказ в устроении митрополии, требование подчиниться киевскому митрополиту. Но, исполняя долг церковного послушания, Андрей убедил епископа Феодора с покаянием поехать в Киев для восстановления канонических отношений с митрополитом. Покаяние епископа Феодора не было принято. Без соборного разбирательства митрополит Константин в соответствии с византийскими нравами осудил его на страшную казнь: Феодору отрезали язык, отрубили правую руку, выкололи глаза. После этого он был утоплен слугами митрополита (или же, по другой версии, вскоре умер в темнице).

Следовало бы задать вопрос о том, кто же они, наши первые церковные учителя? Русь была для греков Византийской империи своего рода ссылкой, «скифской Сибирью». Сюда и отправляли, как в ссылку. В.О. Ключевский писал: «В далекую и темную скифскую митрополию шли не лучшие греки. Они были равнодушны к местным нуждам и заботились о том, чтобы высылать на родину побольше денег, чем мимоходом кольнул им глаза новгородский владыка XII в. Иоанн в поучении своему духовенству. Уже в то время слово «грек» имело у нас недоброе значение – плута: таил он в себе обман, потому что был он грек, замечает летопись об одном русском архиерее». Подобные «учителя», разумеется, обучали клир в соответствии с собственными предпочтениями и наклонностями. Много позже русский художник В.И. Суриков скажет в адрес такой церкви: «Там фальшиво все». Поэтому на порядки в Византии многие смотрели настороженно. Г.В.Ф. Гегель писал: «Византийское государство является великим примером того, как христианская религия может оставаться абстрактною у просвещенного народа, если вся организация государства и законов не перестроена по ее принципу». Гегель не скрывал своего откровенно враждебного отношения к Византийскому государству. Истинный сын Германии, идеолог тевтонского превосходства, конечно, он не мог быть другом православия, как не всегда другом ему выступала и выступает Европа. Отсюда злобные утверждения по поводу того, что в Византии «христианство попало в руки подонков и необузданной черни». Как будто католическо-протестантский мир не знал своих религиозных подонков, убийц и негодяев! Хотя некоторые его мысли в отношении христианства не лишены оснований и наблюдательности.

Георг Вильгельм Фридрих Гегель

Он утверждал, что догматический характер византийского православия обрекал людей на бесплодные споры вокруг тех или иных форм богослужения. Действительно, это имело место. Напомним, что Византия строила церковь как внешнюю силу, находившуюся в услужении императора. Сути религии она не понимала и не ценила, к своим интеллектуалам относилась с небрежностью и равнодушием, граничащими с презрением, а ученых-монахов высший клир Византии побаивался. О своей интеллектуальной школе они и не думали. Правда, порой патриархами оказывались личности типа Иоанна Златоуста, выходца из Сирии, но то была, скорее, прихоть императора. Златоуст ведь так и не прижился среди «выродившихся христиан», а его недруг, патриарх Феофил, выступил инициатором сожжения в 391 г. знаменитой Александрийской библиотеки с бесценными античными рукописями. В XVII в. Антиохийский патриарх Макарий, касаясь истории Византии, писал, что греческие правители «терзали патриархов, архиреев и весь церковный клир вместе с праведниками и святыми аскетами хуже, чем поступали идолопоклонники». Все это указывает на то, что в византийском опыте (как в светском, так и в религиозном) действительно были черты, не приемлемые многими народами Европы и Азии. Патриарх Макарий отмечал, что «вследствие. недостатков и пороков греков, кои всегда и везде они обнаруживают, мы решительно нигде не находим людей, им симпатизирующим». Перечисляя их преступления против веры, он продолжал: «Если так действовали в древности их цари, то нечего удивляться теперь их низким поступкам всюду, где бы они и их архиреи ни находились». Конечно, эти слабости можно найти в любой иной церкви, особенно если та не в союзе с наукой и культурой, императоры и иерархи, как в Византии, – из «погонщиков ослов и конопатчиков кораблей», а императрицы – бывшие содержанки. Не все упреки беспочвенны. Но такие же картины мы видели и в Древнем Риме. Яростная религиозная ретивость и безудержная алчность, воинственный мессианизм и нетерпимость к инакомыслию, не говоря о прочем, порой оказывали далеко не лучшее воздействие на нравы русского народа, внося в его душу разлад и смятение. Но ведь молодая Русь, восприняв византийское наследие с жаром неофита, не зная древнегреческих и римских сокровищ, не ведая блестящей природы эллинизма, взирала на Византию несколько идеалистично, как на живую Богоматерь, слепо ища в ней веру и опору.