Перун и Велес

Простой люд окунули в веру, как в ледяную купель – сразу и с головой. Согнали к Днепру – и силой крестили. Тем самым князь убеждал всех, что со старой верой покончено раз и навсегда. Владимир приказал сломать и разрушить старых кумиров (в Киеве и Новгороде их сбрасывали в воду и пускали по реке). Иные, правда, при этом плакали по старым богам, призывали своего Ярилу: «Приподнимись хоть на часочек!» Но старый идол был мертв. И все же народ, вероятно, с некоторым облегчением воспринял призыв князя. Казалось, не так давно сам Владимир приказал воздвигнуть в Киеве деревянного истукана Перуна с серебряной головой и золотыми усами. Такой же истукан был воздвигнут и в Новгороде, на берегу Волхова. В Ростове стоял идол Ве-леса – «скотьего бога». При этом народ должен был нести в жертву идолам на заклание своих детей, что было дико и нелепо. Несмотря на строгий приказ Владимира креститься в новую веру, как пишет

М.В. Ломоносов, немало было областей, которые от крещения «убегали, особливо подвластные Российской державе чудские народы, жившие около Мурома, Суздаля и Ростова». Уничтожение идолов было проделано в Новгороде Великом дядей Владимира, Добрыней.

В. Васнецов. Крещение Руси. 988 г.

Митрополиту Михаилу, который не надеялся учением и простым словом преодолеть упорство жителей, пришлось просить «о вспоможении» богатыря Добрыню, дядю Владимира. И тот низверг идолов подобно тому, как это было сделано и в Киеве, «велел с биением и поруганием грязью волочь на берег и кинуть в Волхов». Добры-ня в Великом Новгороде не только всех идолов сокрушил, требища разорил, но и церкви воздвиг, священников поставил по городам и селам новгородского придела. Перуна же низвергли, посекли и, привязав веревками, «повлекли по калу, бия жезлами и топча». Согласно же Ипатьевской летописи, в Новгороде люди, увидев, что Добрыня идет их крестить, учинили вече и поклялись не пустить в город насильников, не дать им низвергнуть идолов… Когда он пришел, они, разметав мост великий, вышли с оружием. Как ни увещал их Добрыня, лаской или угрозами, они вывели два больших самострела на мост и обратили гнев против Добрыни как против настоящего врага. Жрец Богомил призывал не покоряться, новгородский тысяцкий Угоняй кричал: лучше помереть тут, чем отдать богов на поругание. В итоге новгородцы, рассвирепев, дом Добрыни разорили, имение полностью разграбили, жену и родных избили, а потом заодно и церковь Преображения разметали. Дома новообращенных христиан стали грабить. Кое-как с помощью силы тысяцкий Путята сумел окрестить их, отчего стали говорить впоследствии: Путята крестил их мечом, а Добрыня – огнем.

Так современный иконописец представил Крещение Руси

Переход в иную веру, фазу исторического развития создавал прецендент, откровенно говоря, сомнительный с точки зрения свободы убеждений верующих. Но тогда при обращении в веру о свободе народа князья и не задумывались. В истории России подобный метод будет использоваться властителями с большим или меньшим успехом, но всегда одним и тем же способом: «С биением и поруганием грязью». Резонно задать вопрос: «А крепка ли такая вера? Не появится ли у народа соблазн вновь вернуться к столь грубо порушенным старым богам?!» Ответ на этот вопрос, как полагаем, дало время. Хотя, говоря о принятии Русью православной веры, не следует и идеализировать сей процесс. В веру людей обращали варварски. Л. Гумилев прав: «Кстати, фактически русские приняли православие тоже довольно вяло, долго оставаясь двоеверцами: они признавали и христианскую религию, и нечистую силу, которую старались задобрить подарками. Такое двоеверие распространено до сих пор. Потом это двоеверие стало религиозной основой Древней Руси…» Мы и верим – и не верим. Обращение в христианство для язычников не было благодатью, но иные рассуждения критиков удивляют. В книге Островского «Святые рабы» (2001) приводятся предположения о том, что Крещение Руси и последовавшие за ним религиозные конфликты сократили население страны с 12 до 3 миллионов человек. Недруги веры даже решаются поставить христианизацию в один ряд с красным террором и коллективизацией. «При этом 6 миллионов из 12 были уничтожены до татаромонгольского нашествия, а оставшиеся 3 – уже при непосредственной помощи ордынцев». Подобные утверждения лишены оснований. Татаромонголы покровительствовали христианству, и, конечно, не религиозные конфликты погубили «половину населения Руси, предопределили дальнейшие события, в том числе татаромонгольское нашествие». Причины тут были совсем иные.

Н. Кочергин. Илья Муромец и Соловей-разбойник

Летописцы подчеркивают всеобъемлющий характер плана Владимира, в основе которого лежали идеи единства, целостности державы. Распределение кафедр шло крестообразно – с юга на север и с запада на восток (Тмутаракань, Предкавказье, Новгород Великий, Владимир Волынский, Ростов и другие земли и города). В христианство мы входили не отдельными этносами (поляне, древляне и т. д.), а всем миром, общиной. Крестился народ всея Руси! Может, оттуда идет и духовно-религиозное братство наше, которое не в состоянии порушить никакие превратности судьбы?! Запад тогда уже считал Русь совокупностью земель, называя ее «Россией». Это наименование встречается в византийских документах (иногда с одним, иногда с двумя «с»). Слово «Россия» становится и частью имени – имени греческого митрополита Михаила Русского (Михаил Россия), уже со времен Владимира Святого обозначая целостную духовно-культурную общность. По выражению Илариона, «вся земля наша в одно время стала славить Христа». Это, конечно, не означает, что сразу все население прониклось христианской верой. Как известно, во многих городах и землях Древней Руси еще добрых сто лет, а то и более люди исповедовали язычество.

Общее положение дел при князе Владимире отличалось большей стабильностью. «При Владимире Русь стала богаче и стабильнее, чем при его предках. На торговых путях, шедших через страну, установился мир, который княжеская власть уверенно защищала. Выросли новые торговые и ремесленные центры. При Владимире возникли – иногда и прямо его усилиями – десятки новых городов, именно городов, а не просто огороженных градов. Владимир стал укреплять в стране законность – на основе уже не обычного, а княжеского государственного права», – пишет историк. Однако как ни хорош летописный Владимир, а все чаще и чаще мелькают в летописных источниках тех лет упоминания о нищих и убогих, алчущих и жаждущих, «должниках» и «работных» (рабах или холопах). Средь бедняков все больше наших соотечественников. В это же время умножились на Руси природные катаклизмы, бедствия поразили Русскую землю. Так, в 991 г. случилось наводнение, принесшее «много зла» и горя. В 994 г. «была сухмень великая» и «жары вельми тяжкие», от коих «погибли жита в полях на многих местах». Потом на землю Киевскую обрушатся «поводь» великая и «дожди мнози». Казалось, 1003 г. позволил вздохнуть с облегчением, ибо отмечен «умножением плодов всяких», но в 1005 г., когда Европу поразили голод и мор, отзвуки тех бедствий дошли и до Руси. Уже 1008 г. был отмечен небывалым нашествием саранчи. В итоге по стране расплодились «злые разбойники», которые не давали ходу «ни пешему, ни конному». Итог такого раздолья печален: не стало на лихих людей управы на Руси, «умножились разбои и грабительства». Вначале князь Владимир, став христианином, все робел, не решаясь применить к злодеям и убивцам смертную казнь, как того те заслуживали («ослабев в наказании злодеев»).

Казнь

Это событие в Повести временных лет автор доносит до нас, не жалея красок. «…Весьма умножились разбои, и сказали епископы Владимиру: «Умножились разбойники, почему не казнишь их?» Он же отвечал: «Боюсь греха». Тогда они сказали: «Ты поставлен от Бога на казнь злым, добрым на милость. Подобает тебе казнить разбойников, но с испытанием». Князь задумался – и стал казнить убивцев. Вздохнула было Русь, ибо супостаты, убоявшись казни лютой, попритихли. Легче стало и народу, который более других страдал от их беспредела. Епископы-греки привыкли к смертной казни, которая была в порядке вещей в их империи, но князь не решался ее ввести, ибо ранее она была не известна на Руси. По словам Иларио-на, князь «с чисто великим смирением советовался с отцами своими епископами о том, как установить закон среди людей, недавно познавших Господа». Смертную казнь он все же ввел, но не надолго (вскоре отменил), предпочтя жить «по заветам отца и деда». Отмену казни летописец объяснял не столько страхом («боюсь греха»), сколь меркантильными, практическими соображениями. Епископы и старцы все же посоветуют брать виру, т. е. денежный штраф, за преступление (т. е. откупаться деньгами). Изобрели и хитрый предлог: мол, много войн, а деньги пойдут «на оружие и на коней». За преступление с провинившегося по закону брали немалые деньги: за убийство дружинника или представителя администрации князь брал огромную сумму – сорок гривен. Выплатить такую сумму могла только вся община. Впрочем, та «вира» шла не в карманы мздоимцев, как бывало порой, а на закупку оружия и оснащение войска, т. е. в пользу державы.