– Что это за церковь, не знаешь? – поинтересовался Дэвис, пока экипаж катил по аллее к дому.

– Кажется, церковь Всех Святых. По-своему хороша, правда? – Дориан переключила внимание на панораму за окном. – И церковь, и сама деревня, говорят, появились еще во времена норманнов. Никогда не видела таких лохматых собак. Смотри, во-он там, на лугу. Да это не собаки, это же пони. Какая прелесть!

– Дети, наверное, играют. – Лоб Дэвиса перерезала морщинка. – У Фернхэмов ведь восемь детей, знаешь?

– Конечно, знаю. – Дориан изучающе смотрела на брата. – У тебя не слишком-то довольный вид. Ты мог на этой неделе отправиться на бал, где будет леди Элизабет. Никак не пойму – зачем тратить время на прием, который тебе не по душе и от которого ты уже все равно отказался?

Дэвис лишь молча покачал головой, но Дориан нутром чувствовала, что он хочет о чем-то спросить.

– Смелее, Дэвис.

– Что тебе известно о Сюзанне Санридж? – решился он наконец.

– О леди Сюзанне? – Дориан удивленно заморгала. – Она приняла приглашение во Флоратон-Корт.

– Знаю. А еще?

– Она только-только сняла траур по мужу, баронету из Девоншира.

Дэвис кивнул.

– Дети есть?

– Кажется, нет… Но она бы стала прекрасной матерью, правда? Заботливой, нежной.

Дэвис заерзал на сиденье, кашлянул.

– Из какой семьи она родом?

Тут уже Дориан насторожилась. Столько вопросов сразу… Подозрительно.

– Ее отец был викарием.

– Викарием! – со стоном повторил Дэвис.

– Не простым викарием, – поспешила объяснить Дориан. – Он был третьим сыном Гамильтона-Джонса, – закинула она удочку. – Помнишь, да? Гамильтон-Джонс, пятый сын графа Хитфилда.

– Графа Хитфилда? – Дэвис поднял голову.

Ага. Заглотил наживку. Дориан старательно прятала довольную усмешку.

– А ее мать была четвертой дочерью виконта Сарсдена. В общем, и по отцовской, и по материнской линии у леди Сюзанны прекрасные древние корни. Семьи знатные, но не сказать чтобы из самых высоких кругов. Честолюбивым мечтам особенно развернуться негде.

– Виконт Сарсден, – с благоговейной ноткой в голосе повторил Дэвис. – Так вот почему ее повсюду принимают.

– Ну не только. Ты же не станешь отрицать, что она прелестна.

– О да. Да, – поспешно согласился Дэвис. – Несмотря на цвет волос, она не лишена очарования. И фигура роскошная…

– Неужели и ты заметил? – ехидно поинтересовалась Дориан.

Дэвис послал сестре грозный взгляд, но оставил ее шпильку без ответа.

– За ней кто-нибудь ухаживает? Или она кем-нибудь увлечена?

– Ни о чем таком не слышала.

Дориан была в восторге от проснувшегося интереса брата. Но показывать свою радость ему – она знала – ни в коем случае нельзя. Вечно укорявший сестру, Дэвис и сам ни на йоту не уступал ей в упрямстве. Еще в детстве она поняла – нет лучшего способа отвратить его от чего-нибудь, как похвалить его выбор.

– Боюсь, правда, что все состояние леди Сюзанны – это она сама. Но я уверена – уже к концу малого сезона она составит счастье какого-нибудь достойного и проницательного джентльмена.

Дориан умолкла, как хорошая актриса выдержала паузу, чувствуя, что Дэвис весь обратился вслух, – и закончила:

– Да, уже к концу малого сезона! Если не раньше.

– Гм-м… – Дэвис вновь устремил взгляд в окно. Прикрыв глаза, он напряженно о чем-то думал, плотно сжав губы. Вокруг его рта обозначились угрюмые складки. Глядя на эту мрачную маску, Дориан могла лишь гадать – как же на самом деле Дэвис относится к Сюзанне Санридж.

С одной леди ее мысли невольно переключились на другую. Леди Элеонор. Дориан готова была молить Бога, чтобы леди Элеонор оказалась дородной и неуклюжей провинциалкой.

Утонченная красота леди Элеонор притягивала взоры.

Глупо было даже предполагать обратное. Дориан и уговаривала, и злилась на себя одновременно. Такой человек, как Николас, и не мог обратить внимания на лишенную привлекательности даму. Но Дориан никак не ожидала увидеть само совершенство, с густыми каштановыми волосами, громадными карими глазами, белоснежными плечами и гибкой фигурой, осиную талию которой подчеркивал высокий, но в меру пышный, как и диктовала мода, бюст.

Дориан и Дэвис прибыли во Флоратон-Корт последними и потому опоздали на традиционный осмотр дома. Николас появился подле нее сразу же. Ритуал знакомства был немного скомкан, так как лорд Фернхэм пустился в подробный рассказ о чудесах Рима и о том, как его отец совместно с архитектором решились воплотить эти чудеса во Флоратон-Корт.

Когда Николас представил Сент-Джонов, леди Элеонор улыбнулась – вежливо и отстраненно. Ответная улыбка застыла на губах Дориан. Подруга детства Николаса была непозволительно хороша, так хороша, что рядом с ней Дориан впервые в жизни потеряла веру в себя!

Лорд Фернхэм продолжал экскурсию, с гордостью демонстрируя гостям парадное ложе, установленное десять лет назад по случаю королевского визита во Флоратон-Корт. Дориан смотрела на роскошные густо-красные, шитые золотом покрывала и такой же полог над кроватью, а видела лишь блестящие локоны леди Элеонор, искусно уложенные на затылке.

Сама того не заметив, Дориан провела рукой по своим волосам – золотистым, тяжелым и непокорным. Вопреки всем усилиям служанки, постоянно колдующей со всевозможными заколками и щипцами, волосы отказывались виться и упрямо падали на плечи, спину и даже лезли в глаза.

Через просторный, отделанный мрамором холл лорд Фернхэм провел гостей в библиотеку, где хранилась коллекция писем разных знаменитостей. Самой большой гордостью маркиза было письмо русского царя Петра Великого.

А Дориан по-прежнему украдкой посматривала на леди Элеонор. Ее безукоризненно белой и гладкой коже наверняка в душе позавидовала любая из присутствующих здесь дам. Даже намек на румянец не оттенял белизну щек леди, в то время как на щеках Дориан всегда цвели розы. «Сама виновата, – думала Дориан. – Вместо того чтобы мчаться на встречу с Николасом, лучше бы воспользовалась пуховкой!»

По длинному коридору гости вслед за хозяином прошли в музыкальный салон. Но даже и тут Дориан пропустила мимо ушей лекцию маркиза Фернхэма о его коллекции музыкальных инструментов и лишь рассеянно погладила лакированную крышку рояля.

Губы леди Элеонор словно выписала кисть божественного мастера. Именно такой рот, в форме изящного тонкого полумесяца, высший свет считал идеалом.

Дориан бессознательно прикусила губу и скосила глаза на Николаса. Интересно, а ему какие нравятся губы? Сама-то она всегда считала, что рот у нее великоват, а губы не только слишком пухлые, но и слишком яркие. Ну почему ей так не повезло с губами? И почему до сих пор при всем своем несовершенстве они ее вполне устраивали?

После музыкального салона экскурсию продолжила леди Фернхэм. Гости дружно ахнули, переступив порог ее царства. Дориан до сих пор видела лишь обычные теплицы – нечто похожее на длинный коридор со стеклянным потолком и окнами на юг. Здесь же перед ней открылся целый зал с тремя каменными стенами и одной стеклянной, а сквозь стеклянный же потолок синело небо, и солнце щедро заливало теплом многочисленные ярусы с цветочными горшками и кадками. Трепетные фиалки, роскошные лилии, экзотические орхидеи наполняли воздух благоуханием. В самом центре зала стояли низкий круглый стол, диван, несколько кресел и пуфиков.

– Чаще всего я пью чай здесь, среди своих растений, – обводя широким жестом оранжерею, сказала леди Фернхэм. – Цветы – это прекрасная компания, хотя они, конечно, не могут сравниться с вами, друзья мои!

Гости отозвались довольным смехом. Леди Элеонор улыбнулась маркизе, а затем ту же очаровательную улыбку обратила на Николаса.

Чувствуя, как земля уплывает у нее из-под ног, Дориан невольно подхватила Николаса под руку. Он обернулся:

– Что-то не так?

Дориан представила, какой она, должно быть, кажется ему мрачной, особенно по сравнению с прелестной леди Элеонор.