– Привет, Толстушка Тротт! – прогудел Джеми Уортингтон. – Чего бы вкусненького пожевать? Это ты обычно говорила: «Чего бы вкусненького пожевать?» Я помню, у тебя лицо всегда было перемазано шоколадной глазурью.

– Да, – сказала Лиззи, – в то время как все другие девочки были худющие. Ты всегда выбивалась из общей массы, Тиффани.

– Твоя старая любовь – Джон Харви-Белл – идет, – сказал Тим. – Мы помним, что ты была в него влюблена.

– У меня ничего с ним не было, – сказала я холодно.

– Да, была влюблена – давай признавайся.

– Не была.

– Ты была влюблена, он говорил, что была.

– Значит, он врал.

– Давай, Толстушка Тротт, признавайся!

Господи, эти парни, кажется, совсем не повзрослели. Они по-прежнему едва достигшие половой зрелости ученики частной школы конца семидесятых. Фактически их можно было бы использовать в качестве экспонатов для изучения человеческих эмбрионов. И все же, подумала я, мне не стоит жаловаться – я получила большое удовольствие от двух лет пребывания в Даунингхэме. Ладно, меня там немного дразнили. Ну, все время на самом деле. Но там было несколько очень красивых парней и несколько иностранцев, которые сообщали этому заведению интернациональный дух, – например, там учились Ханс Хейнекен, Джорж Будвайзер, Филипп Голуа и Жан-Марк Курвуазье. Не было Краг-сов – они пошли в Итон, конечно. Нет, это была очень смешанная школа – те двойняшки Швепс были очень обаятельны.

Затем, когда все двинулись в столовую, вверх по лестнице взбежал Ник.

– Привет, Тиффани, я немного опоздал – о господи, ты прекрасно выглядишь. Могу я понести твою сумку? А эклеры тебе принести?

– Хватит, Ник! Ты помнишь Лиззи?

– Ник Уокер, ты должен подстричь волосы, – сказала она. – И как ты смеешь так хорошо выглядеть, когда я замужем!

Он засмеялся.

– Ты ведь не замужем, Тиффани? – спросил он, пристально глядя на мою левую руку.

– Нет, – ответила я.

– О, хорошо, – сказал он и покраснел.

Я взглянула на него из-под опущенных ресниц, когда, наконец, слава богу, наступила тишина. Он действительно был очень красив. Я не могла связать этого шестифутового Адониса с тем маленьким мальчиком с ангельским лицом и вьющимися белокурыми волосами, который обычно приходил к пансиону для девочек с запиской для меня. Сколько же ему лет? Возможно, тридцать три.

– Benedicat benedicatur,[70] – произнес нараспев председатель школьного комитета сэр Эндрю Басс. И обед начался.

– …пансион Трипп отлично показал себя в этом году – победил в регби и в крикете.

– …я слышал, что Уиппера Уильсона уволили – слишком он свирепствовал.

– …да, он как-то здорово проучил меня.

– …эти грибы очень хороши.

Я взглянула на Лиззи. Она полностью сосредоточилась на разговоре с Джонни Ротманом.

– Мы с Тиффани поступили в Бристольский университет, а после него я училась в театральной школе. Нет, не в КАТИ.[71] Почему? Ну, вообще-то я туда не прошла. Нет, не в бристольской «Олд-Вик»[72] – да, согласна, это великолепная театральная школа.

Ну, понимаешь, там очень высокий конкурс. Нет, и не в центральной. Да, да, я пробовала туда. Нет, нет, не в ЛАМИТИ.[73] Куда? Ну, вообще-то я поступила в Академию драматического искусства Пруденса Рутерфорда. Да, в Темз-Диттон. Верно, ПРАДИ. Ну… знаешь… всякую всячину, однажды прослушивалась для КШК.[74] В 1984 году. Да, прослушивание прошло великолепно. Я читала: «Прочь, прочь, проклятое пятно…»[75] Нет, я не попала туда. Да, скажи, ты все еще проводишь подбор актеров для «Войны и мира»? Я могла бы изобразить очень хороший русский акцент… Что значит старовата?

– Тиффани?

Официанты убирали посуду после закусок.

– Тиффани?

Господи, моя старая любовь, Джон Харви-Белл. Капитан школьной команды «Колоссов». Правда, его героическую славу впоследствии затуманила неудачная попытка поступить в Кембридж. Но боже, он был все так же красив, хотя почти все мускулы заплыли жиром. Я забыла, какими синими были его глаза. Как «Веджвуд»,[76] хотя волосы, когда-то белокурые, заметно подернулись сединой. Как для него типично – появиться только к горячему. Он всегда всюду опаздывал – но только не на матчи по регби.

– Как поживаешь, Тиффани?

– Хорошо. А ты?

– У меня все в порядке. Женат. Четверо детей. Изучал медицину в Эдинбурге. Сейчас живу на Харли-стрит. Работаю в клинике пластической хирургии. А ты чем занимаешься?

– Рекламой.

– О, понятно – «И великолепный молочный шоколад».

Забавно, что он вспомнил именно этот слоган.

– А ты замужем? – спросил он, когда принесли бисквит, пропитанный шерри.

– Нет. Нет. Слишком молода.

– Ха! Несомненно! Ну, здесь Уокер, мой бывший фаг, – он не женат, да?

– О да, – сказал Ник, глядя на меня с покорной улыбкой. – Я не женат, – повторил он, наливая портвейн в мой бокал.

– Слушай, Харви-Белл, – крикнул Тим Флауэрс через стол. – Мы с Уортингтом хотим знать, у тебя действительно что-то было с Толстушкой Тротт в 1978 году, во время Михайлова триместра?[77]

– О, ради всего святого, – сказала я, передавая бутылку налево.

– Так было или нет?..

– Какая наглость!

– С Тиффани…

– Ну пожалуйста, хватит!

– И если было, то что она…

– Извините, я пойду поболтаю с Гленом Фиддичем, – сказала я. – Не успела еще с ним поговорить. Извините.

– Так вот, вы все идете по ложному следу, – заявил вдруг Уортингтон. – Все знают, что Толстушка Тротт была влюблена в Боджера!

Я остановилась как вкопанная.

– Я не была влюблена в директора школы, – сказала я. – Даже несмотря на то что он был, по общему признанию, необычайно приятный, обаятельный, либеральный и умный человек.

– Я помню, как ты смотрела на него во время службы в часовне, – сказал Уортингтон обвиняющим тоном. – Ты млела от восторга, когда он шествовал к аналою в своей мантии. Ты была от него без ума.

– Нет, – сказала я твердо. – Я просто восхищалась им, вот и все.

Это вызвало взрыв веселья.

– Ну, а я восхищался тем, как он меня ограбил, – сказал Флауэрс, – как раз на пару кило мяса с овощами. И даже не по моей вине. А из-за этого вызвали моих родителей. Думаю, здорово я поправил здоровье на тех обедах.

– Слушай, я не собираюсь обсуждать обстоятельства твоего совращения, – гнул свое заметно захмелевший Уортингтон. – Я хочу знать, действительно ли у Харви-Белла и Толстушки Тротт что-то было во время учебы в 1978 году.

Как трогательно. Но мне это уже надоело. Никаких потенциальных мужей здесь нет. И Лиззи вращала глазами и выразительно постукивала по своим часам. Пора уходить.

– О нет, не уходите, – попросил Ник. – Пойдемте с нами в «Анабеллу». Уортингтон – член клуба.

– Ну, может, в другой раз, – сказала я. – Мне надо домой – написать кой-какие слоганы. Всем до свидания. – Я помахала рукой. – Было весело. Пока, Джон.

– Пока, Тиффани, приятно было с тобой снова встретиться, – сказал он с вялой улыбкой. – И, пожалуйста, не стесняйся мне звонить.

– Звонить?

– Ну, ты знаешь. Я бы дал тебе скидку…

– Скидку?

– Ну, я мог бы дать тебе очень хорошую скидку на липосакцию или подтяжку.

– О, очень великодушно с твоей стороны.

– То же самое и тебе, Лиззи, – повторил он. – Я неплохо делаю подтяжку груди.

– Спасибо, – сказала она язвительно.

– О, не за что. – Он закурил гаванскую сигару. – Мы же школьные друзья.

– Нам определенно нужно принять это во внимание, – заявила она, выходя из столовой с развевающимся бархатным шарфом.