– Надо же, – оказал он. – Не повезло. Забавно, я хотел позвонить вам на той неделе, а потом решил устроить себе отпуск. И вот вижу вас – именно здесь. Чудеса. Очевидно, между нами есть кармическая связь. – Да, наверное, есть.

Но есть ли еще какая-нибудь связь между нами? Честно говоря, не уверена. Он мне понравился. Очень интересный мужчина. И симпатичный. Но не такой симпатичный, как Довольно Успешный, о котором я не могла не думать. Не такой веселый. Не такой утонченный. Не такой привлекательный – по крайней мере для меня. И конечно, не так хорошо одет.

Вернувшись в свою комнату, я взглянула на открытку, затем взяла ручку и написала: «В любое время. В любом месте. Где угодно. Тиффани. Целую», задумавшись на миг, в чем разница между «в любом месте» и «где угодно» – разве это не одно и то же? В любом месте? Где угодно? Ну, неважно. Потом я написала адрес, который точно не помнила, только «Олбани, Пиккадилли, Лондон, WI», – надеюсь, дойдет. Однако я не могла не учитывать, что имя «Довольно Успешный» ничего не скажет почтальону. Поэтому в скобочках я приписала: «Высокому, красивому и очень веселому издателю, который играет на виолончели и носит галстуки от „Эрме". Так точно дойдет, весело подумала я и потом, поскольку была в небольшом подпитии, – хотя обычно стараюсь много не пить и больше двенадцати стаканов никогда не принимаю, – побежала прямо к почтовому ящику и бросила туда открытку. О боже мой. Боже мой.

– Боже мой, – сказала я Кейт на следующее утро за завтраком.

– Что случилось? – спросила она, потягивая папайевый сок.

– Знаешь, бывают такие вещи, которые делаешь словно бы против воли. Например, пишешь кому-нибудь открытку, будучи в нетрезвом виде, и потом посылаешь ее, прежде чем успеваешь передумать.

– Да, – ответила она. – Знаю, бывает такое.

– Ну так вот, именно это я и сделала. Я написала нежную открытку Довольно Успешному в два часа ночи. И тут же ее отправила. А утром встала слишком поздно и не успела ее забрать. Она сейчас уже на пути к Пиккадилли.

– Тиффани, – медленно произнесла Кейт. – Можно дать тебе совет?

– Конечно.

– Никогда, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не пиши кому бы то ни было, если ты упилась. И еще: никогда, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не спеши и не посылай никаких писем, не протрезвев. Чтобы не было потом мучительно больно.

– Спасибо, Кейт, – сказала я. – Я запомню. О боже, боже, боже, что же я наделала? Какой позор!

– Разве? – спросила она, пожав плечами. – По-моему, это всего лишь открытка.

– Да, но я написала так откровенно!

– И что же ты написала? Я ей рассказала.

– Да уж. В высшей степени откровенно.

– Да, – сказала я. – Я не должна была этого писать. Этот мужчина просто катастрофа – женатый, ищет себе любовницу. Представляешь! Беспринципный. И теперь он будет думать, что я не прочь.

– Так ты и не прочь, – ответила Кейт. – Ой, смотри – Тодд!

Тодд завтракал с привлекательной парикмахершей из Хорватии, которая вчера выиграла конкурс по запусканию бумажного змея на пляже.

– Нет, я правда думаю, что ваша конструкция была великолепной, вы заслужили этот ананасовый коктейль, – слышала я его голос. – Аэродинамика просто выдающаяся.

Мы знали, что Тодд уезжает сегодня вечером, а мы с Кейт уезжали завтра, потому что совершенно неожиданно наши две недели подошли к концу. Прощайте, Багамы! Прощай, Райский остров!

– Приезжайте ко мне в Лос-Анджелес, – сказал Тодд, крепко обняв нас на прощанье.

– Да, хорошо. И ты заезжай, если будешь в командировке в Лондоне.

– У меня выставка в конце ноября, – сказал Эрик, когда мы подошли попрощаться. – Мне будет приятно, если вы придете.

– Конечно, мы с удовольствием придем, – весело ответила Кейт.

– Я пошлю вам приглашения, – сказал он, когда мы дали ему визитные карточки. – Выставка открывается двадцать восьмого ноября. Увидимся.

Вот так – снова на землю, назад к работе, назад в пустой дом, где рядом никого. Опять к пылесосу. Опять к посудомоечной машине. Опять к микроволновке. И к холодильнику.

– Я не звонил ей двенадцать дней, – с гордостью сказал Кит во вторник утром.

Его волнистые черные волосы, всегда аккуратно причесанные, были растрепаны и грязны, обычно тщательно выбритый подбородок порос четырехдневной щетиной, рубашка распахнута на шее, а джинсы в грязных полосах.

– Она пришла в бешенство, – добавил он с ухмылкой. – Она оставила двадцать сообщений у меня на автоответчике, начиная с небрежного «Интересно, когда ты вернешься» и кончая истерическим «Почему ты не звонишь мне, мерзавец, почему, почему, почему? Признавайся, с кем ты еще встречаешься? Клянусь, мерзавец, я никогда больше не буду с тобой разговаривать». В своем последнем сообщении она обещала меня изничтожить, если я не позвоню ей немедленно. Она сказала, что никогда за всю жизнь к ней так отвратительно не относились, и пригрозила, что пожалуется родителям. Великолепно. Господи, Тиффани, какая ты загорелая!

– И ты ей позвонил?

– Нет, – сказал он. – Я собираюсь потянуть до четверга. Потом скажу ей очень, очень спокойно, что причина, по которой я ей не звонил, заключается в том, что я был занят, у меня не было свободного времени.

– Ну, не переусердствуй, Кит, думаю, ты и так преподал ей хороший урок.

– Ничего не могу поделать. Я чувствую себя совсем другим, Тиффани, после этого уикенда. Я чувствую себя свободным. Ох, Тиффани, ты по-прежнему составляешь списки! – Он выхватил список покупок, занимающий пять страниц, – я писала его, пока он говорил, – и бросил в мусорную корзину.

– Зачем ты это сделал?

– Чтобы помочь тебе, Тиффани, – сказал он многозначительно. – Чтобы освободить тебя от тирании навязчивого перечисления.

– Слушай, Кит, ты не мог бы перечислить мне первые десять пунктов «внутреннего воина», – попросила я. – Я бы записала в столбик, чтобы неуклонно им следовать.

– Эта поездка в корне меня изменила, – объявил он. – Главное, чему меня учили в детстве, – быть внимательным и почтительным к женщинам. Ну, прекрасно, я готов – если они внимательны и почтительны ко мне. А Порция такой не была. Я увивался за ней, а она даже не звонила мне, она вела себя так, чтобы я чувствовал себя виноватым. Сколько же я провел бессонных ночей! Она помыкала мной, словно я был ее личным секретарем, а не другом. И что я получил взамен – что? Что? Что? Что?

– Э-э, я согласна с тобой, Кит, но, пожалуйста, не перегибай палку.

– Кстати, Тиффани, – сказал он. – Я обдумал твой материал по «любовным сердечкам». Знаешь, кое-что – полная чушь.

– Неужели?

– Да. Там нет ничего о пользе продукта. Думаю, ты должна сочинить что-нибудь получше, иначе мы потеряем этот заказ. Я продаю «дискавери», – добавил он. – И покупаю «феррари». Двойной турбодвигатель.

Господи боже.

– Я отказался от журнала «Воспитание детей» и вместо него теперь получаю «Боевую тревогу» и «Состоятельный».

Внутренний воин явно развернулся в Ките во всю мощь. Боюсь, вместе с Внутренним грубияном, Внутренним животным и Внутренним мерзавцем. Это совсем не то, чего бы мне хотелось.

– Кит, я не рекомендовала тебе полное перерождение личности – всего лишь небольшую модификацию. Тебе не кажется, что ты немного перегибаешь? Не забывай: ты любишь Порцию. Ты ведь не хочешь, чтобы она от тебя ушла?

Хотя было бы хорошо, если бы так вышло, потому что тогда я смогла бы снова быть с тобой.

– Да, я люблю ее, – сказал он тихо. – Я не хочу ее терять.

О, как честно.

– Но я также не хочу терять самого себя. Я изменился, – добавил он. – Мне это необходимо. Это неизбежное возвращение к своему естеству после многих лет подавления личности. Я хочу сказать, я многим делился с теми парнями – мы демонстрировали друг другу наши «раны».

– Что ты имеешь в виду под «ранами»? Разве у тебя есть раны?